Калейдоскоп - МаксВ

одной женщины, ни одного ребенка, которые не посмотрели бы в эту чёртову игрушку. Да, и почему непременно калейдоскоп? Один бог ведает, сколько ещё способов они знают… И что они могли сделать с этой игрушкой, если она может изменять сознание?

– Всего хорошего, я пойду, – поднявшись со стула, сказал Окунев, и вышел из кабинета.

Глава 6

Глава 6

Виктор, проводив взглядом человека-игреца, подошел к окну. Очертания домов озарялись новой световой рекламой, какой не было прежде. Какой-то диковинный узор озарял ночь многоцветными вспышками. Вспыхнет – погаснет, вспыхнет – погаснет, словно кто-то крутил огромный калейдоскоп.

Раскин стиснул зубы – этого следовало ожидать. Он вспомнил о разговоре с модификантом.

Мысль о Федьке наполнила его душу лютой ненавистью. Так вот для чего он вызывал его к видеофону – лишний раз втихую посмеяться над людьми… Очередной жест шулера, который снизошел до того, чтобы намекнуть лохам, в чем подвох, когда их уже обвели вокруг пальца и поздно что-то предпринимать.

«Надо было перебить их всех до единого», – сказал себе Виктор и подивился тому, как трезво и бесстрастно его мозг пришел к такому выводу, – «Искоренить, как искореняют опасную болезнь!».

Но человек отверг насилие как средство решать общественные и личные конфликты. Вот уже двести двадцать пять лет, как люди не убивают друг друга.

«А ведь мне достаточно было протянуть руку, чтобы… – тут Раскин остолбенел, осененный догадкой, – Да, всего лишь протянуть руку… И я это сделал! Я взял в руки этот проклятый калейдоскоп! И это даже не телепатия, не чтение мыслей. Федька знал, что произойдёт, знал заранее, конечно! Особое предвидение, умение заглянуть в будущее. Хотя бы на час-другой вперед, а больше и не требовалось. Они могут смотреть в будущее!

Вот оно что, – Федька, и не он один, – все модификанты знали про Окунева. Мозг, наделённый даром проникать в чужие мысли, может легко выведать всё, что нужно».

Глядя на цветные вспышки, он представил себе, как тысячи людей сейчас видят их. Видят, и сознание их поражает внезапный шок – Учение Серемара, наконец-то! Веками искали – и вот обрели. Но обрели в такую минуту, когда человеку лучше бы вовсе не знать его.

В своем отчете Окунев написал: «Я не могу сообщить объективных данных, потому что у меня нет для этого нужных определений». Всё верно – у него и теперь, разумеется, нет нужных слов, зато есть кое-что получше: многомиллионная аудитория, слушатели, способные почувствовать искренность и убежденность тех слов, которыми он располагает. Слушатели, наделённые новым свойством, позволяющим хотя бы отчасти уловить величие того, что принес им человек-игрец!

Чёртов Федька – всё предусмотрел! Он ждал этой минуты. И превратил учение кормыша в учение против человечества!

Потому, что само это учение приведет к тому, что человек уйдёт под землю. Сколько его ни вразумляй, он все равно уйдёт! Во что бы то ни стало. Единственная надежда победить в поединке с Окуневым заключалась в том, что он, этот человек-игрец, до «эффекта калейдоскопа», был бессилен описать виденное, рассказать о пережитом, не мог довести до сознания людей то, что его волновало. Выраженная заурядными земными словами, его мысль прозвучала бы тускло, неубедительно. Даже если бы ему поверили в первую минуту, эта вера была бы непрочной, людей можно было бы переубедить. Теперь надежда рухнула, ведь слова Павла уже не покажутся тусклыми и неубедительными. Люди ощутят, что такое Каверна, так же явственно, так же живо, как это ощущает сам Окунев.

И земляне спустятся в Каверну, отдав предпочтение этому новому Эдему.

А Земля, да и вся Солнечная система, будет в распоряжении нового племени, племени модификантов, они будут создавать культуру по своему вкусу, и вряд ли эта культура пойдет по тому же пути, что цивилизация предков.

Тяжёлые мысли одолевали сознание Раскина:

«Этому уроду нужно было связаться со мной именно в этот момент, прямо перед визитом человека-игреца. И только для того, чтобы я, согласно теории кормыша Серемара, осознал чаяния Окунева, и согласился с ним... Калейдоскоп! И не один! После моего интервью такие игрушки приобрели тысячи, а может, и миллионы людей. И все они в них заглянули – обычное человеческое любопытство, только и всего! А какие последствия...»

Виктор нахмурился, соображая, в чем сила этих мелькающих узоров. Возможно, они действуют особым образом на какой-то центр в мозгу… «До сих пор центр этот не работал, время не приспело, а тут его подхлестнули, и он включился. Так?»

Раскин покачал головой:

«Но ведь это явно не всё! Он что-то ещё задумал. Что-то более опасное для человека. В Каверну уйдут не все. Но куда можно ещё направить людей? В космос? Это можно ограничить. На простом гравилёте не отправишься на Альфа-Центавра. А может я всё придумываю? Того, чего не видно явно, пока я опасаюсь переворота в умах, который может произойти из-за заявления Окунева? Это точно не всё, тут кроется какая-то загадка. От этих ребят можно ожидать чего угодно».

Тут в уме что-то «щёлкнуло», и Виктор задумался:

«А если его интересовали те шесть листов с шифрами учения Серемара? Во время разговора они лежали на столе! Впрочем, читаемого там ничего и нет. Непонятные значки, закорючки, отдельные буквы.А зачем засекретили – только предкам известно. Мы их анализировали много лет, но совершенно ничего не поняли. Но что эти человеческие шифры значат для модификанта? Он их раскроет за пару дней! Нужно глянуть, как стол выглядит со стороны, через видеокамеру», – решил он, и почти бегом ринулся в приёмную.

Увидев взлохмаченного председателя, с треском распахнувшего дверь своего кабинета, секретарь соскочил со своего кресла, и растерянно посмотрел на него:

– Что случилось, Виктор Борисович? Что происходит?

– У тебя есть изображение с монитора связи? Моего кабинета? Найди быстрее!

Мужчина заработал пальцами по клавиатуре, затем повернулся, и сказал:

– Виктор Борисович, нужно от вас включить режим ответа. Мне это сделать, или вы сами?

– Иди ты, а я тут подожду, посмотрю, как это происходит.

Секретарь ушёл в кабинет, и через некоторое время раздался его голос:

– Готово.

На мониторе Раскин увидел своё кресло, и стол, который был виден сбоку. Листы, лежавшие сверху, для него были совершенно нечитаемы. Он