Ведьма. Истоки - Галина Валентиновна Чередий

ладонь. — Я — Нелли. Мне та-а-ак приятно познакомиться! Кто бы мог подумать, что наша тихоня Казанцева сможет отхватить себе такого потрясающего мужчину. Рожать-то когда тебе, Люська?

— Да пока в планах не имею, — пожала я плечами, проигнорировав ее некрасивый намек на то, что женить на себе такого, как Лукин, я бы смогла только по залету. — Я тут твоей маме говорила, что мы с Данилой собираем и его, и мои детские и школьные фотки, чтобы сделать стену-коллаж в нашем доме.

— А у вас и дом уже свой? — притворно восхитилась Нелли, что глаз от ведьмака не отрывала. — Еще и в городе, небось, и немаленький?

— Дети, вы чаек-то пейте! — напомнила нам Валерия Генриховна. — Успеете поговорить.

— Уф! Горячий! — отхлебнув из кружки, задергала и так расходящиеся полы халата Нелли, опустившаяся напротив нас, отчего отсутствие лифчика на ней стало очевиднее некуда. — Но я люблю все очень-о-о-чень горячее.

Мне с трудом удалось не закатить глаза и продолжить по чуть отпивать из своей кружки, продолжая перелистывать плотные картонные листы, пока она едва ли не извивалась на стуле, привлекая внимание моего “жениха”. Лукин же ухмылялся ей в ответ весьма достоверно заинтересованно, прикладываясь к чаю так, словно у него в горле пересохло. Не знай я его хитрую натуру получше, прямо занервничала бы.

— Хм… странно… — продолжила разыгрывать все в необходимом нам русле. — А вы разве общее фото не брали после выпуска?

— Брали, как не брать, — практически огрызнулась на меня Нелли. — Зря что ли перлись из райцентра на эту фотосессию дурацкую. Я тогда едва ходила. Там она должна быть.

— Нету.

— Мам! — раздраженно окликнула горе-обольстительница родительницу, что так и не села с нами за стол.

— Нет у нас ее, — тихо ответила женщина. — Сгорела, так уж вышло.

— Как это сгорела? — Нелли нашла таки в себе силы оторваться от соблазнения Лукина. — Я ее видела же не так давно, когда пересматривала в больнице в последний раз.

— А после того сгорела случайно. Так уж вышло, — зачем-то повторила она, переводя какой-то воспаленный взгляд с меня на ведьмака.

— Да ерунда какая! — возмутилась Нелли. — Как она сгореть-то одна могла?

У меня в голове вдруг загудело, и в глазах даже замельтешило. От волнения, скорее всего, и внезапного осознания, что все, вина установлена и надо действовать как-то… ну или вставать и уходить.

Повернулась к ведьмаку, собираясь скоординироваться и увидела, как он валится безвольным кулем с табурета без единого звука. Оперлась на стол, силясь встать, но ноги отказались держать, да и руки стремительно слабели.

— Людочка, ты прости нас с Нелькой, прости ради бога! Не хотела я, чтобы так все вышло. Не так все должно было быть.

— Ма, че происходит?! — взвизгнула Нелли, вскакивая, в то время как у меня появилось ощущение, что в уши накладывают ваты, оглушая.

— Людочка, ну вы же пожили как хотели все… — продолжила Валерия Генриховна, подступая к столу и складывая молитвенно руки. — Вы хоть что-то повидать успели, А Нелька моя ничего и никогда… Прости-и-и!

Я не стала ее дослушивать, паника от вида неподвижно лежащего на полу Лукина была такой мощной, что из груди рванулся натуральный звериный рев:

— Ва-а-аси-и-ль!

Вскинула перед собой чудом послушавшуюся руку, взывая к воде и с ужасом осознавая, что здесь нигде нет источников ее. Но все равно потянула-позвала, глядя с ненавистью на отравительницу. Первой закричала, осеклась и осела Нелли, и в меня врезался поток моей силы, пронесся насквозь освежающим и реанимирующим потоком, пусть и совсем кратким, и атаковал, прежде чем я успела остановить все. Валерия Генриховна, захрипев, рухнула на пол, начав по нему кататься и царапать себе лицо и горло. Сзади грохнуло, воздух содрогнулся от жуткого рычания, а у меня перед глазами совершенно потемнело.

Лишившись зрения, слух я, к счастью, не утратила, как и прочие ощущения. Поэтому сообразила, что оборотень вынес меня на улицу в мгновение ока.

— Что делать? — рыкнул Василь, шумно понюхав мое лицо. — Где у тебя зелье исцеляющее?

— Куртка… — смогла выдавить сквозь зубы, — Верхний правый…

Договорить не успела, поняв что Василя уже нет рядом. Носить с собой мощное исцеляющее зелье общего действия я стала по строжайшему приказу Лукина, что ежедневно вдалбливал мне: не смей и порог без него переступать и храни так, чтобы можно было запросто дотянуться. Я так и делала, вот только куртку на меху в жарко натопленной кухне пришлось снять и отложить на соседний стул, а дальше все понеслось так, что не сообразила за нее схватиться в первую очередь. Эх, не выходит пока из меня настоящей подлунной, такой, что всегда настороже и готова ко всему и на все ради выживания. Влетит за то, что рассолода такая неисправимая от Лукина…

Данила! От вспышки-воспоминания, как он безвольно валился на пол внутри грохнул взрыв дикого холода, рассекая в кровь все там ледяными осколками и подкидывая в сидячее положение. Впрочем, тут же и рухнула обратно спиной в снег, оказавшись не в силах сохранить позу.

Вдохнула-выдохнула, подавила краткую, но жесткую вспышку паники и промониторила свое состояние, констатировав, что оно вроде не ухудшается, хоть и лучше не становиться. По снегу заскрипели быстрые шаги и к губам прижалось прохладное стекло горлышка.

— Данила… — дернула головой, после первого же глотка.

— Обойдется! — с явной злостью ответил Василь и, грубо сграбастав меня за хвост на затылке, прижал склянку снова, сильно и резко, цокнув по зубам. — Если этот долбаный зазнайка зельетворец не смог яд подсунутый распробовать, то так ему и надо.

После второго принудительного глотка меня реально стало попускать, а перед глазами просветляться, позволяя рассмотреть массивную фигуру склонившегося надо мной оборотня. Я хоть и была еще без сил, но собралась, чтобы вяло пихнуть его в грудь.

— Не тупи, Василь! Данилу спаси!

— Плевал я на него.

— Дурак! — я перекатилась на бок, чудом смогла встать на четвереньки и поползла почти вслепую обратно в дом, бормоча. — Не хочешь, значит я сама.

— Ой да уймись! Дура бестолковая! Тебе бы его проклясть за такой косяк, а она полудохлая, а поползла. — проворчал оборотень и бесцеремонно пихнул меня, роняя на бок обратно в снег.