Чужой среди своих 3 - Василий Сергеевич Панфилов

— А нечего сопротивляться при задержании! — рявкнули в ответ.

— Да я в поликлинике сегодня был! — подаю сдавленный голос, — Справку из «Скорой» на работе отдал с утра, а потом в поликлинику, больничный открывать!

Скороговоркой рассказываю, что я работаю на фабрике, учусь в вечерней школе, и что я, а вернее — мы с Лерой, вообще несовершеннолетние.

— Поговори мне… — буркнули в ответ, но хватку чуть ослабили. Дверь и дверной косяк, который я хорошо прочувствовал плечом, крашенные казённой краской тусклые коридоры, и камера — маленькая, полутёмная, с дверью чудовищной толщины и маленьким, зарешеченным окном, окрашенным на две трети такой же казённой краской, на самом верху.

— Жди! — толчок в спину, впрочем, не сильный, и я, просеменив несколько мелких шагов, встал у самых нар.

— Дела-а… — протянул я, пытаясь собраться с разбегающимися мыслями. В голову сразу полезло… разное, и что характерно — не утешительное.

В своём времени я мало интересовался работой спецслужб, а тем более — спецслужб канувшей в Лету страны. В этом… баек ходит много, но отделить зёрна от плевел я не возьмусь — тем более, часть этих баек наверняка запущена спецслужбами.

В нашем окружении с КГБ сталкивались многие, хотя не все торопятся рассказывать о таком интересном опыте, тем более подробно. Всё очень по-разному — от вежливых бесед в чистом кабинете, до каких-то подвалов, чуть ли не с палаческими инструментами, разложенными на окровавленном столе для пущего антуража.

Опять-таки, от времени зависит — в середине пятидесятых, получить в морду на допросе, было как «здрасте», а уж пытка отсутствием сна и угрозы родным, это как нечто, само собой разумеющееся. Не удивляло.

Потом эти методы вроде как осудили, но щуку, как говорится, съели, а зубы-то остались! Если уж в милиции пытают[ii], причём о побоях говорят не какие-то уголовники, а свои же, знакомые пацаны, попавшиеся на какой-то мелочи, то поверить в благодушие КГБ и подавно сложно.

Поёжившись от мыслей и холода разом, повёл плечами и поморщился от боли, а потом чихнул. Раз, другой… и носового платка, как назло, нет — оторвали, судя по всему, вместе с карманом.

Оглядевшись зачем-то, высморкался в пальцы и обтёр их о стену, а потом, чувствуя, что начинаю замерзать, принялся ходить по камере. Физкультура… попробовав сделать несколько движений, с сожалением отказался. К ноге и руке добавилось плечо и почки, и это ой как ощущается…

Снова чихаю и снова высмаркиваюсь, шмыгая носом. Снова ходьба по камере и снова мысли — нерадостные, с ноткой даже не пессимизма, а обречённости. Старые страхи о психушке никуда не делись… тем более — вон, Лера, как постоянное напоминание.

Уголовная статья мне вряд ли грозит, хотя говорят, бывает всякое. «Паровозом» иногда цепляют людей вовсе уж случайных, и едут они, голубчики, в места не столь отдалённые, да по этапу…

А я вроде и несовершеннолетний, но с другой стороны — прозвище «Моше Даян» и соответствующие пометки в личном деле, они тоже никуда не делись. Хотя тюрьма, конечно, сильно вряд ли. А вот психушка…

В двери заскрежетало, и мордатая физиономия, не отягощённая интеллектом, заглянула в камеру, подслеповато щурясь. Одет, что характерно, в милицейское, на плечах старшинские погоны, но это не значит ни-че-го…

— Задержанный! — рявкнул он густым басом, — На выход! Руки за спину!

Да мать твою… меня и без того трясёт, а ещё этот… Не то психологическая игра, не то привезли нас куда-то туда, где все эти методы, призванные незаконными, всё ещё в ходу.

— Направо! — несколько десятков метров по коридору без окон, и… — Стоять!

— Анатолий Павлович! — отрапортовал старшина, — Задержанный доставлен.

— Спасибо, — голосом, бесцветным и неинтересным, как сама бюрократия, ответил ему сидящий за столом мужчина штатском, весь под стать голосу — серый, блеклый и настолько незапоминающийся, что это, быть может, его особая примета, — подождите за дверью.

— Присаживайтесь, — это уже мне.

Оглядываюсь и подвигаю к столу один из стульев, стоящих у стены. Настроение… да так себе, на грани истерики, но наверное, не с соплями, а с матом и мордобоем, как обычно у меня и бывает. Потом, правда, обычно жалею…

Сижу, шмыгая носом, разглядывая обстановку кабинета и старательно обтекая взглядом его владельца, заполняющего какие-то формуляры.

Всё очень казённо, в типичном советском стиле — с портретами, бюстиками вождей и основоположников, несколькими лозунгами на стенах, типовым канцелярским шкафом и полками, заполненными папками в бумажных обложках и полусотней книг, среди которых (разумеется!) сочинения Ленина, и, новая тенденция — Брежнева.

— Фамилия, имя, отчество, — не поднимая головы, сказал владелец кабинета.

— Савелов Михаил Иванович, — не сразу реагирую я, спотыкаясь на том, что нужно ли мне объяснять этому, что у меня по паспорту — одно, а так — и имя, и отчество, и даже фамилия, у меня совершенно другие… и аж два раза.

— Год рождения, — называю.

— Что вы делали… — начинается вязкий допрос, который следователь, или кто он там ещё, упорно называет беседой. Ах да… я же несовершеннолетний, да и так-то, кажется, по ордеру… так что да, беседа!

С упорством дятла серый долбит в одну точку, раз за разом возвращаясь к одним и тем же вопросам, просто задавая их чуть-чуть по-разному.

— Где вы были… — и снова, и снова, и снова… по кругу. Потом перерыв, и следователь куда-то вышел, а в кабинет просочился свинообразный старшина, засопев у двери.

Снова допрос…

— Подпишите, — под нас суют бланк, но я аж отшатываюсь, даже не пытаясь читать.

— Я несовершеннолетний! — подписывать чего бы то ни было решительно не хочу! С государством, тем более тоталитарным, в такие игры играть не стоит, уж это-то я точно знаю.

Во-первых, я просто не вполне понимаю — на что же, собственно, мне обращать внимание! Ролики из серии «советы