Звонок в пустую квартиру - Илья Штемлер

И вдруг меня осенила идея устроиться на работу таксистом. А почему нет? Водительские права с 1956 года, со студенческих времен. И опыт вождения вполне приличный…

Не откладывая дела в долгий ящик, я поднялся на этаж, в управление таксомоторного предприятия № 1.

Спортивный, улыбчивый Чингиз Беглярбеков — директор таксопарка — мой земляк-бакинец, волею судьбы попавший в Ленинград в объятия Любы, изящной женщины с удивительно синими глазами, стал моим ангелом-хранителем в хищном коллективе, каким является братство таксистов. На мое счастье, братство — довольно кастовая организация, как всякое «хлебное» дело, — в ту пору испытывало острую нехватку кадров: резко повысили государственный оброк за рабочую смену, не поступала новая техника, да и город не забыл потрясшую его серию убийств таксистов…

И вот в моей трудовой книжке появилась первая запись из длинной череды будущих «университетов». По закону землячества Беглярбеков предложил мне режим наибольшего благоприятствия. Я отказался и принял «лохматку» — автомобиль, пробегавший более трехсот тысяч километров, с тем чтобы на себе испытать все прелести нормального таксопаркового бытия. Уповая на будущие заработки, я всерьез поиздержался с ремонтом «лохматки», ведь за все платил из собственного кармана…

Налаженный, размеренный мой быт сорвался в суету и гонку. Да и внешне, при потертом кожаном куртеле и кепочке-листике, я походил на заправского таксиста-рулилу.

Отбив у диспетчера на уголке путевого листа время выезда, я покидал парк. Впереди двенадцать часов простой мужской работы.

Асфальт, колдобины, люки, рельсы трамвая. Пешеходы! Посадки, высадки. Вокзалы, рестораны, гостиницы, театры. Улицы, улицы, улицы, площади, переулки. Пассажиры, пассажиры, пассажиры со своими характерами, настроением, со своей историей. План, план, план…

И так целый день, затем день дома.

Я рассчитывал, что за месяц справлюсь со своей затеей, а прожил шоферской жизнью год. Благодаря директору меня перебрасывали на разные службы: и в диспетчерскую, и в ремзону. Был и линейным контролером. Даже сиживал неделю на канале Грибоедова в Службе телефонных заказов в сплошь женском коллективе. Но главное — работа за рулем таксомотора. К тому же и заработок шел нестыдный. Авторитет в семье, что заметно пошатнулся к тому времени, вновь стал подниматься — если муж, помимо зарплаты, в день приносит чистыми пятнадцать — двадцать рублей, то он имеет право голоса! В те времена кирпич хлеба стоил двадцать копеек, а килограмм мяса — два рубля. Литр бензина — десять копеек (сейчас литр бензина стоит 2100[7] рублей — половину стоимости тогдашних «Жигулей»!). Во попали!!!

Ах, что вспоминать?! Зато очереди, что выстраивались почти за всеми товарами, тянулись на сотни метров, да и выбор был невелик. Народ приноравливался, заводил «блат» среди нужных людей, особенно в торговле. Конкурс в хозяйственные институты был самым высоким…

Могло ли это все стать темой романа, художественного произведения? Могло! И должно! Разобраться, так «производственно-бытовые» проблемы в чистом своем виде лежат в основе далеко не худших произведений мировой литературы. К примеру, Эмиль Золя с его знаменитой серией «Ругон-Маккары». Чем не «производственные» такие романы, как «Накипь» или «Дамское счастье»? Или, к примеру, «Человек-Зверь», «Деньги». Кстати, Золя пользовался тем же методом — въедливо вникал в работу банка, магазина, железной дороги. И весьма этим гордился, бросая вызов писателям-эстетам своим пристрастием к реалиям жизни. А взять другие литературные имена — Диккенс или… Мольер. Как пишет Булгаков в своем романе «Жизнь господина де Мольера», директор театральной труппы Конти господин Мольер по субботам работал кассиром в цирюльне славного городка Пезена. Владелец парикмахерской знал, с какой целью пристроился в его заведение господин Мольер, и был польщен, узнавая в героях пьес клиентов своего заведения…

Так что вызывает недоумение желание некоторых современных авторов дистанцироваться от грубых и точных примет жизни, их уверенность в своей эстетической избранности. Возможно, причина моего брюзжания в том, что я не допущен к яслям с надписью «элитарная литература», возможно. Но не могу не признаться, что подчас, слушая тонкую и глубокую музыку в Большом зале филармонии, завсегдатаем которой я являюсь, я нет-нет да и возвращаюсь мыслями к посконным проблемам жизни, бушующей за белокаменными стенами филармонии…

Жизнь таксиста засасывала меня мощной воронкой. Живые деньги, зримые, каждодневные — сильный магнит. К концу смены кошелек тяжелел: купюры в те времена были однозначные, реже — двухзначные, не то что сейчас — миллионы мало что значат, — поэтому в кошельке скапливалось много металлической мелочи. После смены наступало время «подбития бабок». Самые завораживающие минуты, апофеоз дня! Я приглядывал свободное местечко в кассовом зале и, отгородившись от коллег локтями, вываливал на стол содержимое холщового кошелька. Взорвись сейчас бомба на Конюшенной площади, я не шевельнусь, пока не подсчитаю «что Насте, а что власти» — что сдам в кассу парка, а что унесу домой. Какие чувства владели мной в те минуты — азарт или жадность, — не знаю. Думаю, что жадность преобладала, хотя в жизни я человек не жадный или, вернее, жадный, но обычным, нормальным человеческим чувством «своего», без патологии.

Такая жизнь мне нравилась — настоящий мужской азарт. Если не порву с ней сейчас, останусь надолго, как многие мои коллеги-таксисты, бывшие врачи, юристы, инженеры — полунищие интеллигенты, согнанные в парк паскудной серой жизнью. Продукт вывернутого наизнанку общества, когда многолетняя учеба в университетах оборачивалась нищетой и благом было быть человеком без всякого образования, «выкидышем» каких-нибудь краткосрочных курсов для середняков. Ни одно приличное государство не могло позволить себе подобную роскошь…

Такая жизнь мне нравилась — никакой зависимости от начальства, от редактора, от читателей, от цензуры. Можно поехать направо, а можно и налево. Можешь отправиться к цели коротким путем, а можно и длинным, накручивая счетчик, если везешь «лоха», проникшегося к тебе доверием. Ты сам себе хозяин в такси, в этой ячейке «свободного труда» в стране с социалистическим укладом жизни…

Как ни странно, проблема выбора, проблема собственного решения меня нередко тяготила, даже пугала. Хотелось указаний, распоряжений, хотелось снять с себя ответственность. Хотелось несвободы, так спокойнее. Воистину рабу жить спокойнее! Но как совместить сладость свободы с гарантиями раба?!