Подвиньтесь, босс! - Елена Золотарева

Не собираюсь ничего отвечать. Без промедления дергаю пояс его спортивных штанов и освобождаю налитый упругий член, стремящийся кверху.

— Лена! — по голосу слышу, что босс в шоке.

Ничего не отвечаю. Смотрю безотрывно в лицо Давида, опускаюсь на колени, беру толстый пенис в руку и, прикрыв глаза, вдыхаю его запах.

Слышу шумное сглатывание. Свободная рука чувствует, как напряжены его бедра. Рот наполняется слюной, будто я оголодала. Сжимаю твердый член в ладони и беру головку в рот. Удовлетворенный выдох сверху придает уверенности, и я начинаю двигаться. Сначала языком обвожу складочки, затем убираю несколько пальцев, чтобы заглотить член глубже. Свободной рукой нежно касаюсь его больших налитых яичек, которые держать в руке одно удовольствие.

Начинаю ловить ритм, от которого дыхание моего мужчины становится рваным. Его тело полностью напряжено, как и мое. Особенно щеки, язык. Их почти что сводит, но я не хочу останавливаться.

Волосы то и дело падают на лицо, я неловко убираю их, но это не помогает, и Давид сам собирает их в хвост, держит в кулаке. Чувствую себя течной сукой, которую держат за холку, чтобы использовать, и мне срывает крышу окончательно.

Убираю ладонь, которая служила ограничителем внушительной длины члена, и пытаюсь взять его глубже в рот. Истекаю слюной. Она размазана по лобку Давида, по моему лицу, стекает по подбородку. Это так пошло и так заводит, что начинаю бояться своих желаний. Хочется отдаться ему прямо здесь в траве, хочется, чтобы поставил меня на четвереньки и отодрал до звездочек в глазах, но Давид не собирается выпускать из рук мою гриву, и уже заметно управляет моей головой.

Вторая рука ложится на горло снизу. Он будто подбирает подходящий угол, чтобы войти полностью в глотку, и я замираю от внезапного страха. Я никогда прежде такого не делала. Я не смогу.

Но уже через секунду Давид доказывает обратное. Его член погружается в тугое горло, а мой нос упирается в жесткие волоски паха.

Слезы брызжут из глаз, и спазм сотрясает живот и грудь. Мы замираем на секунды, которые длятся вечность, и я успеваю понять, что страх сменяется похотью. Желание дышать и кашлять странным образом трансформируется в тяжелый огненный шар внизу живота.

Сама не понимаю, как в мои легкие врывается холодный воздух. Я хватаю его, чувствую слюни на подбородке и жесткий захват на затылке. А потом снова каменные мышцы живота, куда упирается мое лицо.

Давид держит меня несколько секунд, отпускает, давая перехватить воздух, а потом снова безжалостно проникает на всю длину. Но уже через несколько таких движений, начинает качать в меня точно поршень.

Перед глазами плывет. Я уже ничего не соображаю, только теку, слыша звуки, издаваемые моим горлом. Мои пальцы сами тянутся в трусики. Я пытаюсь ласкать клитор, но там слишком влажно. Пальцы скользят, не давая поймать нужный ритм, и я неистово глажу себя всей ладонью, чтобы добыть удовольствие.

Давид что-то бормочет, не разбираю ни слова, только чувствую, как его тело снова напряглось, замерло, и горячая струя липкого семени стекает по горлу, оставляя за собой жгучую дорожку. Кончаю следом и обнимаю бедро Давида, чтобы не упасть на траву.

Пока пытаюсь отдышаться, Давид нежно гладит мое лицо, убирая прилипшие волоски с щек, со лба. Пытаюсь вернуть контроль над ватными ногами, но без помощи босса я бессильна.

— Дикая кошка, — подтягивает под мышки наверх и целует. Отвечаю с трудом, потому что сводит мышцы лица, — идем в номер. Я с тобой еще не закончил!

Не закончил он со мной и к глубокой ночи, когда я уже была готова выползать. Но кто ж мне даст?

— Давид Александрович, увольте меня! — кутаясь в полотенце, чтобы спрятать все возбуждающие мужчину места, я по стеночке ищу выход.

— Нет, Елена Тимофеевна, я завалю вас сверхурочной, — снова притягивает к себе и нащупывает полушария ягодиц.

— Тогда я охрипну и не смогу петь!

— Вот и отлично! Никакие уроды не будут на тебя больше пялиться.

— Но и для вас петь не смогу.

— Тогда не кричите так громко…— подхватывает, заставляя обнять его ногами, и я, конечно, вскрикиваю от неожиданности.

— Не могу! Оно само! — сама смеюсь, но чувствую, как подступает очередная порция кайфа, потому что Давид нарочно крутит моей задницей так, что его жесткие волоски в паху щекочут ВСЁ!

— Можешь меня кусать…

— Оставлять синяки? Это пошло. И говорит о неумелости в сексе. А ведь я не такая? — смеюсь, пока примеряюсь как бы дотянуться к его соску, чтобы укусить.

— Это в случае с мужчинами… — его дыхание перехватывает, стоит мне дотронуться кончиком языка, — если речь о женщине, это кричит об ее страсти.

— Ладно, уговорили, босс!

23

В «Игуане» мне были рады. Илона, вторая певица, что согласилась отработать вместо меня, пока я была в деревне, вывалила список дат, когда ей нужны выходные, и довольная укатила в другой бар, развлекаться. Музыканты приняли меня как обычно тепло, только вот вели себя как-то странно: все юлили, шептались, но так и не прокололись, как бы я не пыталась их разговорить.

Ваня был почтительно вежлив, но на моих глазах флиртовал с танцовщицами, что выглядело весьма глупо и смешно. Его взгляды, брошенные в мою сторону, говорили о том, что тот жаждет убедиться в моей ревности. Но о какой ревности может идти речь, если мне всегда было на него плевать? А после того скандала…так и подавно.

Перед выступлением, как обычно вышли с ребятами на задний двор. Кто покурить, кто подышать, а я поговорить с Давидом в месте, где не гремит музыка. Но стоило только разблокировать телефон, как на экран легла мужская ладонь с короткими толстыми пальчиками.

— Прекрасная Елена…— человек нараспев произносит мое имя, и я, даже не поднимая глаз, узнаю голос. Марк.

Ребята спокойны, но как всегда наблюдают. Они привыкли, что гости бара часто желают поговорить со мной за пределами стен заведения и иногда ловят меня у служебного входа. Вот и сейчас. Никого эта ситуация не напрягает, но, однако, парни нет-нет, да и взглянут на меня, как бы спрашивая, нужна ли помощь.

Внешне пытаюсь выражать спокойствие, но предчувствие никто не отменял. Неспроста этот человек здесь.

— Как же вы все-таки похожи…— задумчиво мычит тот, слегка прищурившись, — знаешь, я думал, что забыл он любовь свою.