Логика мизогинии - Kate Manne

взаимоисключающими. И каждый из них демонстрирует различные аспекты того типа мужественности, который метко называют токсичным, - склонность к яростному насилию в случае угрозы или унижения. Уилсон сказал Коллинзу:

Очевидно, что именно мужчины обычно прибегают к такому типу насилия, и эти четыре характеристики тесно связаны с представлениями мужчины о гендерных ролях и его месте в семье. Мужчины могут быть мужчинами по-разному, но что действительно происходит с уничтожением семьи, так это то, что обычно это мужчины, которые достигают переломного момента в отношении различных вещей в рамках определенной категории уничтожителей семьи, которую мы выделяем. Если рассматривать это просто [как] то, что женщины играют большую роль [в современном обществе], то это может означать, что женщина несет ответственность, в то время как на самом деле это всегда связано с мужчиной". (2013)

Это предостережение вполне обоснованно. Тем не менее, речь может идти о неспособности мужчины справиться с повышением социального статуса женщины. И, как следует из многих цитат Уилсона, уничтожители семей почти исключительно состоят в гетеросексуальных отношениях, а не в квирах . Это тоже наводит на мысль о природе экзистенциальной угрозы его идентичности.

Нил Вебсдейл, автор книги Familicidal Hearts (2010), пришел к схожим выводам о типичном профиле уничтожителей семей в условиях США. Журналист Кэтрин Скипп резюмирует выводы Вебсдейла следующим образом:

Среди аннигиляторов преобладают мужчины (95 процентов, по его оценкам), в основном белые и среднего возраста. Они чувствуют себя неполноценными мужчинами и часто подвергаются насилию в детстве. Почувствовав себя бессильными в детстве, многие из них пытаются установить жесткий контроль над своими домочадцами и стремятся создать идеализированную версию семьи, которую они никогда не испытывали. Когда экономика переживает спад, рабочих мест не хватает, напряженность возрастает, и контроль, к которому стремятся эти мужчины, становится все труднее поддерживать.

По мнению Уэбсдейла, эти мужчины находятся на одной линии между теми, кого он называет "яркими принудительными" убийцами и "гражданскими авторитетными". Первыми движет ярость: они контролируют себя, а иногда и совершают насилие, черпая самоуважение в авторитете, который они оказывают дома. Но такое поведение, как правило, ввергает брак в кризис, часто побуждая жену и детей пытаться уйти. Отсутствие контроля вызывает чувство унижения, что в конечном итоге приводит к тому, что отец вновь утверждает свою власть в последнем пароксизме насилия (Skipp 2010).

По словам Ричарда Геллеса, еще одного ведущего исследователя, последним типом уничтожителя семей - "гражданским авторитетом" - движет чувство "нарциссического рыцарства". Это проявляется в побудительных причинах таких убийств, их мотивах и характере. Геллес рассказал Скиппу:

Отец почти всегда рассматривает самоубийство как единственный выход из какого-то финансового кризиса. Убийство членов семьи становится для него способом спасения от трудностей и позора банкротства и самоубийства.

Это нарциссическое чувство рыцарства проявляется в том, как многие из этих преступников расправляются со своими жертвами. Профессиональный рестлер Крис Бенуа, убивший жену и сына, а затем повесившийся в 2007 году, как полагают, усыпил мальчика, прежде чем задушить его. (2010)

Большинство уничтожителей семей (более 80 процентов) также пытаются покончить с собой после совершения убийств (Collins 2013). Но это не похоже на тот вид суицидальности, который может быть результатом обычного, но хронического чувства стыда. Основополагающим мотивом не может быть желание спрятаться от другого, потому что глаза другого уже закрыты навсегда.

Некоторые уничтожители семей могут быть доведены до этого, потому что теперь им не хватает не только чувства собственного достоинства, но и просто самоценности (Ричард Геллес: "Вся его личность - в его семье"; Skipp 2010). Выпустив клапан для освобождения от стыда, он чувствует облегчение, но остается одиноким, лишенным цели. Его убийства устраняют невыносимое давление, но также и смысл его существования. Он больше не унижен; но он потерял других, чье восхищение ощущалось как экзистенциальная необходимость. Оно и было экзистенциальной необходимостью, когда дошло до дела. Он сделал ее таковой.

Как все это отражается на современной политической сцене США? Можно возразить, что уничтожители семей находятся на самом крайнем конце спектра токсичной маскулинности, на котором также располагаются Дональд Трамп и Стив Бэннон, - что в конечном итоге разница здесь скорее в степени, чем в роде. Я не буду рассуждать о такой возможности (см. Hurt 1993; loc. 4236, 5631). Главное, что я хочу вынести из этой дискуссии в данном контексте, - это яркая картина правового позора, которую она нам предлагает. Посмотрите, как Трамп разжигает правомочное желание свободы от позорящего взгляда других, например, мексиканцев и мусульман, которые в воображаемой Трампом Америке будут отгорожены стеной и заслонены, соответственно. (См. мое понятие меланхоличной белизны; Манн готовится к публикации.) Больше не нужно стыдиться отвернуться от нуждающихся - это благо для тех, кто страдает от того, что несколько эвфемистично называется "усталостью от сочувствия". В равной, если не в большей степени, существует желание уберечься от позорного взгляда элитарного либерального инсайдера , выступающего за антирасизм, феминизм и другие формы этого самого ненавистного кредо - политкорректности. (Запереть ее. Сдержать ее. Убрать с глаз долой. Не допустить ее восхождения).

Так называемая политкорректность - я сразу же был склонен сказать. И вот, по этой самой причине, вы можете увидеть, как разгорелось то, что, возможно, возмущало сторонников Трампа. Наши поступки - это акты политкорректности. Они часто обязывают нас, хотим мы того или нет, занимать высокую моральную позицию, пусть и некомфортную. Мы можем говорить о любви к грешнику и ненависти к греху. Но как мы любим тех, кто нас так ненавидит?

Мне было трудно понять, что сказать стороннику Трампа во время подготовки к его выборам - люди, которых Клинтон считала "неисправимыми", либо заслуживали жалости, либо попадали в "корзину плачевных". (Это был невежливый момент с ее стороны, за который она позже извинилась.) Подразумевалось, что она смотрит на всех них свысока. Многим, в том числе и мне, показалось, что это явно неправильная позиция. Но какой же должна быть правильная? Я вернусь к этому вопросу в ходе работы над заключением.

Как бы то ни было, вряд ли можно рассчитывать на то, что те, чей расизм и женоненавистничество мы беремся обличать, поблагодарят нас за моральное прозрение, которое так и не наступит. Они часто будут защищаться, обижаться и еще больше укореняться в своих взглядах - и в итоге окажутся между чувством стыда и молчанием. Конечно, как я только что показал, есть и запасные варианты.

Я слышал одну и ту же теорию от нескольких разных журналистов о том моменте, когда, по их мнению, Трамп решил баллотироваться в президенты. Это произошло,