Опасная тишина - Валерий Дмитриевич Поволяев

двигался тигр, пожирал человека желтыми светящимися глазами. Кацуба ощутил, как внутри у него возник острекающий холод, опалил сердце, легкие, глотку, ноги разом ослабли, он споткнулся о ледяшку, попавшую под сапог совсем некстати, выпрямился. Страха не было.

Краем глаза Кацуба зацепил зверя, определил: не тигр это, а тигрица – молодая, любопытная, с крупной усатой мордой и мощными лапами, способными расплющить теленка. Тигрица шла в десяти метрах от Кацубы, не отставая.

«И не отстанет ведь, – мелькнула в голове тревожная мысль. – Что делать?»

До заставы было еще далеко, оружия, чтобы отпугнуть тигрицу, – никакого, даже захудалого револьвера с парой патронов нет. Кацуба, не убыстряя хода, переместил «сидор» с плеча под мышку, сдернул с горла веревочную петлю, нащупал внутри первое, что попалось под руку – старенькое вафельное полотенце, уже прозрачное от ветхости, но очень мягкое, приятное, почти невесомое, им Кацуба любил вытирать лицо после бритья, – скомкав полотенце, Кацуба бросил его назад, под ноги тигрице.

Та остановилась, понюхала полотенце, рыкнула – что-то ей не понравилось, морда сморщилась, в глазах блеснул яростный свет, она еще раз рыкнула сердито, сильно, так, что с заснеженных кустов посыпались старые гнилые листья, свет в глазах заблестел снова и погас.

Ударом лапы она отбила полотенце в сторону, то подрубленной птицей взметнулось вверх и повисло, на кривой, с обледенелыми сучками ветке. Р-р-р! Надо было искать в «сидоре» что-то еще.

– Сейчас, милая, сейчас, – Кацуба вновь запустил руку в мешок, – сейчас я найду тебе чего-нибудь… Поищу сейчас, – он понимал интуитивно, что со зверем надо говорить, успокаивать его голосом своим, мягким убаюкивающим тоном, рассказывать разные вещи – про своих соседей, например, про то, что за рекой находится Китай и оттуда на нашу землю часто наведываются хунхузы – ночью переправляются на лодках, а тут, на этой стороне, им полное раздолье – могут и в тайге покуролесить, и в какой-нибудь деревне засесть, нырнуть в подвал к задастой вдовушке, – Кацуба рассказывал, рассказывал все это, тигрица внимательно слушала, кивала головой, но потом ей опять что-то не понравилось, и она рявкнула.

Под руку Кацубе попал помазок – мягкий, немецкий – в детской колонии, где как-то довелось Кацубе выступать, подарил однорукий воспитатель, основательно покалеченный на германском фронте, хорошо било намыливать этим помазком щеки ранним утром, под треск затопленной печки… Вставлен был помазок в оловянный стаканчик, украшенный японскими иероглифами, также трофейный, Кацуба специально купил его под помазок на рынке в Уссурийске у сивобородого деда-гольда.

Борода у того хоть и сивая была, но состояла всего из пяти волосинок, заплетенных в тоненькую косичку, руки тряслись – очень хотелось ему ханки. Гольд даже приплясывал от нетерпения в своих лаптях, сплетенных из толстой чавычьей кожи, нарезанной ремнями.

– Тяжело, бачка? – не выдержав, спросил Кацуба.

Гольд затряс головой часто-часто, из недоуменно-обиженных глаз посыпались слезы. Кацуба понял, что тот все равно напьется – найдет какую-нибудь гадость и заглотит ее, и, не дай бог, отравится, – вместо денег отдал гольду чекушку водки заводского производства, с горлышком, запечатанным рыжим сургучом.

Ни стаканчик, ни помазок Кацуба решил пока тигрице не отдавать.

В здешних местах всех полосатых, и самок и самцов, величают одинаково, употребляя слово женского рода – «тигра». Тигра и тигра – и неважно, кто это, он или она. Эта «лингвистическая» особенность сейчас вспомнилась Кацубе, только он не мог понять пока, кстати она вспомнилась или нет?

Под ногами вкусно хрумкал снег. Под лапами «тигры» он хрумкал тоже вкусно: не отставала зверина от человека. Ни ускорять шаг, ни тем более бежать было нельзя – «тигра» в два прыжка догонит и завалит.

Кацуба вновь аккуратно покосился через плечо – кошка здоровая, такую не всякая пуля возьмет.

Косой взгляд человека тигрица засекла, фыркнула недовольно: что-то ей в Кацубе не нравилось – усы опять встопорщились щеткой, глаза заблистали, на снег даже светящиеся брызги посыпались, целое сеево… А может, она просто была голодная?

Кацуба нащупал в «сидоре» портянки. Две новенькие портянки, сложенные вместе. Отдавать их сразу было жалко, портянки надо было разделить и сунуть тигрице по одной.

«Сидор» у Кацубы тощий был, пустого пространства в нем имелось больше, чем заполненного, вещей в мешке было раз-два – и обчелся. Кацуба отделил одну портянку от другой, вытянул ее из горловины «сидора» и бросил в сторону назойливой тигрицы.

Та поймала портянку лапой прямо на лету, фыркнула грозно и ловко придавила тряпку к снегу. Пока рассматривала портянку, пока нюхала и пробовала на зуб невкусную ткань, Кацуба сумел оторваться от «тигры» метров на сорок.

В нем сидело, спирало дыхание и причиняло физическую боль, буквально жгло мозг желание перейти на бег, поскорее уйти вперед, оторваться от «тигры» не на сорок метров, а на сто пятьдесят, но Кацуба сдерживал себя, с трудом сдерживал: как только он убыстрит ход, тигрица бросится за ним.

Услышал, как «тигра» фыркнула громко, недовольно – тряпка ей не понравилась, отбила ее в сторону и вновь двинулась за Кацубой. Скрип снега под ее лапами неожиданно угас, в Кацубе возникла надежда: вдруг кошка передумала нападать на человека и отстала? У Кацубы в глотке даже радостный скрип родился, но радоваться было рано, «тигра» не отстала, она умела ходить так, что под мягкой лапой ни один предмет ломкий, ни одна ледышка со стекляшкой не издавали звука – шаг зверя стал бесшумным.

Около второй портянки «тигра» даже не остановилась. Кацуба вновь сунул руку в «сидор», лихорадочно пошарил в нем – чего еще отдать проклятой желтоглазой кошке? Сердце в груди заколотилось неприятно – Кацубе показалось, что тигрица сделала несколько крупных прыжков, чтобы догнать человека, догнала его, фыркнула злобно и приготовилась прыгнуть… Сейчас прыгнет, как пить дать, прыгнет, медлить не будет – ее раздражает человек, запах его, короткие сильные ноги, которыми тот ловко загребает снег, широкие плечи, цепкие руки – все в этом человеке начало раздражать ее.

Отбиться от «тигры» без орудия – штука немыслимая, такого на памяти Кацубы еще не было. Он выдернул из «сидора» новенький, ни разу не использованный кисет, присланный девчатами из города Иванова, и бросил его тигрице. Проговорил как можно спокойнее:

– Смотри, какая нарядная штука, мама! Она должна тебе понравиться.

Яркая ткань кисета вызвала у тигрицы еще большее недовольство, она на ходу нервно подергала лапами, в глотке у нее задребезжала свинцовая дробь, забилась друг о дружку, Кацуба невольно согнулся: показалось, что «тигра» выплюнет сейчас эту дробь ему в спину, как из жерла небольшой пушки. Сил у нее на это хватило бы.

Около кисета тигрица не задержалась даже на мгновение – не хотела упускать человека.

– Не дури, мама, – тихо, с душевными нотками в голосе попросил Кацуба. – Ну зачем я тебе?

Снова сунул руку в нутро «сидора», нащупал небольшой кусок мыла – самое ценное, что у него было (кроме, конечно, мягкого немецкого помазка