К вечности - Елена Асеева

— Пойдешь со мной Есинька? — умягчено поспрашал младший Атеф, и голос его наново качнул меня туды…сюды, не столько придавая ряби моему естеству, сколько предоставляя возможность передохнуть.

— Да, — мысленно послал я в мозг Еси и немедля отключился, ибо так сильно утомился.

Утомился…

Лучше бы тогда, там, на берегу морского залива, я проявил свои силы, чем то, что погодя предпринял, абы спасти Еси.

Круч отнес меня к своим отпрыскам, мананам, как называлось это краснокожее племя, жившее в одной из долин континента Амэри. Там где гибель спутника вроде и не была примечена. Несомненно, произошедший катаклизм коснулся и этого материка. И он, проскользнув по жидкому слою мантии, вызвал цепь землетрясений, вулканического извержения, а упавшие на сам континент останки спутника, пусть и мелкие, оставили на его поверхности разломы и трещины. Вулканический пепел, тучи пыли и дыма сокрывшие под собой небо, солнце и звезды понизили температуру, обобщенно на всей планете, предоставив право небосводу изливать вниз на людей черный дождь, снег и град. Обаче, как я знал, такое излияние всего того, что зависло в колоземице, есть обязательный атрибут спасения любой планеты от гибели, и прописан в составной форме самой атмосферы. Ну, а то, что долина манан, во время падения спутника никак не пострадала. Это, определенно, указывало, что Атефы были предупреждены о надвигающейся катастрофе и посему прикрыли и саму лощину, и людей в ней от гибели…

Они были предупреждены…

Знали…

Интересно, если знали от кого?

Вероятно, все же от самого Родителя, ибо, днесь, как помнится, велось соперничество. А Родитель почасту принимал сторону одного или иного своего младшего сына, и направленно ему помогал.

Мананы… Определим так, народ к которому попала Есислава. Племя каковое жило, живет и будет жить предельно четко исполняя заветы своих предков, следуя традициям и верованиям. Вельми редко такие люди отклоняются от собственных устоев, и следуют вообще за человеческими достижениями, к которым относят формирование определенного общества, где разделение труда, появление производств, просвещение, тесно связано с материальными достижениями, неуемным потребление природных ресурсов и духовно-нравственным упадком. Общество, каковое думает, что направлено движется к прогрессу, а на самом деле скатывается к собственному вырождению и гибели.

Посему я был удивлен, что средь манан, главным образом искр Асила, в мозгу шаманки, Уокэнды, как ее величали, проживает планета.

Мне она сразу не понравилась. А ее планета, когда-то даровавшая поступательное развитие мозгу, и ноне формирующая вкруг себя нитевидными связями спутники, астероиды, аэролиты, сидеролиты, уранолиты, метеориты, была темно-бурой. Ее поверхность покрыта большим количеством борозд, рытвин, вспученностей, выемок, словно сам человек много лгал, изворачивался, проявлял мстительность, бесчувственность, непримиримость. Она почитай даже не переливалась… словно погасла, еще даже не успев возжечься.

И как только этого не заметил Круч?..

Как мог доверить меня, только что пережившего такую рябь собственного естества и Еси оплакивающую дарицев и своего погибшего пестуна той, кто уже не мог сиять, кто не умел любить, дарить нежность, теплоту? Кто не умел даже жалеть?..

Тем не менее, я не возлагаю вину за произошедшее на брата, ибо знаю, должен был впитать мозг и покинуть плоть, лишь только понял, что вмале девочка погибнет. Но я подумал, что вот давеча, не защитил Есиславу, и из-за моего страха она так пострадала, так болела. Я подумал, что ноне обязан спасти ее от гибели. Мне казалось, я с тем мог справиться. Может быть и смог, если бы давеча не перенес ту самую рябь естества и напряжение все еще не плыло в моей клинописи и образах.

Девушка уже который день находилась в вигваме Уокэнды. И все это время вельми мучилась болью и ознобом, не только в сломанном носу, вывихнутом плече, вывернутых пальцах на правой руке, и не проходящей дергающей боли в груди, голове и левом глазе. Уокэнда хоть и считалась в своем селении шаманкой, кроме как поить лекарственными отварами и бить в ударный инструмент в виде обода и натянутой на нем кожи, у дарицев величаемого бубен, толком лечить и не умела.

В связи с тем шаманка решила провести особый обряд и призвать в помощь древних существ, которых называла ваканами. Считалось у племени манан, что ваканы сумеют даровать девочке не только здоровье, но и коли она того будет достойна и силы, и новое имя, поелику Есислава не выговаривалось на их языке.

Ваканы, это создания моего старшего брата Вежды. Племя бесиц-трясавиц, оных брат подарил не только Расам, но и Атефам, несколько обаче содеяв их иными, чем те, что обитали обок Димургов.

Уокэнда напоила Есиславу терпко-вязким отваром и уложила подле костра в своем вигваме, имеющем куполообразную форму, и изготовленном из тонких стволов дерева сверху частично укрытых корой и ветками, а местами короткими тканевыми подстилками. Такие же тканевые, разноцветные подстилки устилали пол шалаша, где в средине его был разведен небольшой костерок, дым которого, устремляясь вверх, выходил через небольшую дыру в навершие вигвама.

Обряженная в высокий убор, где из пролегающего по голове обода ввысь устремлялись разноцветные, длинные перья, а со стороны ушей отходили два изогнутых коротких, оленьих рога, в длинной рубахе с долгими рукавами, Уокэнда принялась, ударяя в бубен, кружить подле лежащей девочки. Это была и внешне неприятная женщина, вельми худая с прямыми черными волосами плетеными в три косы. Лицо ее имело смуглую, точнее даже темно-красную кожу, орлиный нос и широкие, черные глаза, такие жесткие, угловатые, как и сама суть ее мозга. Руки Уокэнды, как частью и само тело, было расписано круговыми, узорчатыми символами, особая традиция краснокожих, ибо вельми нравилась Усачу, который и завозил в Млечный Путь вообще людей.

Плотный серый дым, выпорхнув из костра, особой едкостью наполнил вигвам, погрузив его внутренность в еще более мрачную пучину. Яркой, красной искрой блеснул принесший в вигвам вакан, Круч, а после…

После я понял, что Есислава выпила яд…

Я это понял как-то враз… единожды…

Вероятно, ощутив разливающуюся отраву, степенно внедренную чрез стенки желудка девочки в кровь и теперь движущуюся по сосудам в направлении мозга… Мозга, оный частью, гранью уже был мной. И не только проглоченной искрой Небо, не только вместе пережитым, но и тем, что один из его фрагментов вже напрочь связывался тончайшими жилками с моим естеством.

И это была не просто связь, каковая возникает меж лучицей и мозгом человека. Сие были особые сосуды, созданные мной, абы я мог степенно перекачивать в сам мозг свою основу, пока лишь символы, письмена, руны, литеры, свастики, ваджеры, буквы, иероглифы, цифры, знаки, графемы, насыщая его составляющими меня знаниями.