Жертвы Северной войны - Варвара Мадоши

— Нет, — человек покачал головой. — Из параллельного мира. Сам не знаю, как сюда попал. Но вообще-то я преступник. Я мог бы притвориться, что я нормальный, но я честно сказал, откуда я, потому что иначе меня бы как шпиона и убийцу посадили бы, а то и расстреляли.

«Час от часу не легче!» — мелькнуло в голове у Анджея, и ему сразу захотелось на всякий случай из палаты выйти. В общем, понятно… пришиб кого-то, не то со злости, не то случайно, ну и сочинило подсознание сказочку. Бывает. Только какой дурак его из-под усиленного надзора выпустил — у него же того и гляди снова буйство начнется!

— Так что ж ты тут сидишь, а не в одиночке? — спросил он.

— А я и сидел до недавнего, — охотно кивнул гость из параллельного мира. — Только два дня назад меня сюда перевели. Вроде как на поправку пошел. Кстати, меня Хайдерих зовут. Альфонс Хайдерих.

Эд: Мадоши, теперь я еще и начальник… может быть, ты все-таки напишешь, что я умер молодым и красивым?..

Элисия: Шеф, вы знаете, я выхожу замуж! Он та-акой лапочка! Просто ангел, спустившийся на землю! А еще у него такие глазки, такая улыбка, он та-ак очарователен, когда сжигает по утрам яичницу, и еще я уже решила, какое свадебное платье надену, и вообще… Хотите, фотографию покажу?! У меня вот тут с десяток…

Эдвард: О чем я думал, когда взял в секретарши дочку Хьюза?!

Хайдерих: Мадоши-сэнсэй, за что меня в психушку?!

Мадоши: Любой, кто прожил с Эдвардом два года, просто не мог остаться психически нормальным.

Хайдерих: А Альфонс и Уинри?!

Мадоши: Они удачно маскируются.

Махоу: Нии-сан, зачем инопланетяне?

Мадоши: Ну… Пусть Ческа одного увидит! Всю жизнь мечтала. Мы, очкарики, должны помогать друг другу.

Глава 12. В отсутствии родственных связей…

У Эдварда Мэтьюза было прекрасное настроение. Да нет, не просто прекрасное — великолепное. Из окна автомобиля он, беззаботно насвистывая, обозревал утренние улицы Стокгольма. Глаза у него, правда, слипались после двух бессонных ночей, «городской» пиджак оказался безнадежно заляпан соляркой (как водится, забыл переодеться в рабочее, полез в механизм так… девчонки будут ворчать, ну и ладно), комары покусали неимоверно, кроме того, Эдвард умудрился обгореть… но оно того стоило — установка была испытана и признана годной в дело, а на счет конструкторского бюро «Хайдерих и Мэтьюз» переведена кругленькая сумма. Местный автомобильный босс даже предлагал Эдварду подумать самому (и уговорить партнера) перейти на постоянную работу в их компанию, однако молодой человек сразу же вежливо, но твердо отказался. Он знал отношение Хайдериха к этим вещам после событий почти двадцатилетней давности: никаких постоянных нанимателей, только разовые контракты! Да и сам Эдвард предпочитал ничем себя не связывать.

Еще его хорошее настроение вызывалось тем, что, пока они занимались этими «полевыми испытаниями», он успел присмотреть парочку приятных местечек для пикников. Надо подговорить девчонок и вытащить вместе с ними Ала из города — а то совсем скиснет, бедолага, в своей мастерской.

Эдвард осторожно завел машину в гараж, притороченный сбоку особнячка. Гараж был новый, особнячок — не очень, и вместе они смотрелись… неэстетично, по меньшей мере. Да и вообще, строеньице большими архитектурными достоинствами не отличалось. Выбиралось оно не по принципу внешнего вида, а по принципу дешевизны и вместительности: чтобы хватило места для мастерской, и чтобы всем можно было поселиться здесь же, двумя семьями. Насчет последнего особенно настаивала Уэнди: «Мне надоело, Эдвард, что ты все время в час ночи начинаешь звонить в дверь, будишь нас, а потом вваливаешься с диким криком: „Я знаю, в чем здесь загвоздка!“ — после чего мне еще на вас двоих кофе готовить весь остаток ночи…» Состоялся этот диалог лет семь назад. После чего и было решено, что жить надо однозначно вместе. Таким образом, сначала в особняк на тихой ГрюнеШтрассе (а в Мюнхене тоже жили на Зеленой улице…) переехали трое взрослых и двое детей… потом количество детей трагически сократилось до одного, когда маленькая Лиз умерла от дифтерита, а количество взрослых выросло до четырех. Жизнь…

Эдвард вбежал на крыльцо, дернул за ручку. Дверь оказалась заперта, и это его озадачило. Не сказать — насторожило. С чего бы запирать дверь, особенно, если девочки и Ал знали, что он вернется? Или они все ушли? А Тед в школе? Вроде рано еще…

А ключей, Эдвард, естественно, с собой не взял.

Он позвонил, и ему пришлось довольно долго ждать, прежде чем дверь открыли. На пороге стояла Мари. Глаза у нее были прямо дикие… не ее глаза какие-то…

— Эд! Боже мой! Ты живой, слава богу! — она шагнула к нему, прижалась всем телом, крепко обняла.

Слегка ошеломленный таким проявлением чувств — в духе Мари было, скорее, какое-нибудь ироничное приветствие, но никак уж не пылкие объятия, — Эдвард какое-то время стоял неподвижно, затем аккуратно взял ее за плечи и чуть отстранил.

— Конечно, я живой, а что со мной может случиться? В чем дело?

— Ал пропал! — шепотом сказала она, втаскивая Эдварда внутрь и захлопывая дверь. — Второй день нет! Как ушел на встречу с заказчиком в тот же день, как ты уехал в поле, так и нет! Уэнди места себе не находит! Я тоже вся извелась! Мы и так, и так прикидывали, что с тобой может быть, но как тебя найдешь! Там у вас даже телефонов нет… Тед даже предлагал съездить тебя разыскать, но мы его, конечно, не пустили…

— Ну-ка… — Эд взял Мари за подбородок, заглянул в глаза. — Успокойся, кнопка. Все будет хорошо. Все разрешится. Вы в полицию звонили?

— Я и так спокойна! — сердито ответила Мари. — Звонили, конечно! Еще как звонили! Они нам велели ждать три дня!

— Ладно. Где Уэнди?

— У себя, спит. Она две ночи не спала.

— Переживала?

— Вторую ночь переживала, а первую — доделывала заказ Лаундблума. Тебя нет, Ала нет, кто-то же должен был этим заниматься… Всяко не я, с моим медицинским образованием. Кстати, Лаундблум заказ забрал, остаток отдал, все в порядке. Сперва сомневался, что приходится иметь дело с женщиной, но потом ничего.

— Хорошо… То есть ничего хорошего. Ал что-нибудь говорил перед тем, как пойти на встречу?

— Нет, как всегда — ноль. Вы же никогда нам о своих делах не рассказываете.

На сей раз в голосе Мари звучал явный упрек, замаскированный под «смирение примерной жены» (на самом-то деле Мари никогда не была ни смиренной, ни примерной, не чьей-либо женой), которое она любила демонстрировать. Эдвард только отшутился:

— Да наши дела — самая скучная вещь на свете. Лишний раз вспоминать неприятно, не то что говорить…

А в груди у него шевелилось очень пакостное предчувствие. Он помнил, о, он отлично помнил, с какими именно заказчиками Ал собирался разговаривать в его отсутствие! И отлично знал, что он собирается им отказать — они это как раз очень подробно обсуждали. И оба, для разнообразия, сошлись во мнениях: с этим народом связываться не стоило. Если Ал пропал после беседы с ними — это могло означать самое худшее. Вплоть до того, что чей-то неопознанный труп найдут по весне… Или, скорее, что кого-то как раз сейчас держат в каких-нибудь застенках, допрашивая с пристрастием… но почему тогда еще не добрались до девочек?

— К вам никто странный не приходил? — спросил Эд.

— Только молочник в красных ботинках. С женой поссорился, вот она и отомстила — выкрасила обувь.

Эдвард против воли улыбнулся. В этом вся Мари — чем больше переживает сама, тем больше пытается поднять настроение другим.

— И к Теду в школе никто не приближался?

— Он не говорил… А вообще, не знаю, может быть, Уэнди и говорил, но мне — нет. У меня на работе тоже все тихо, — ответила она на невысказанный вопрос. — И у моих родителей.

И тут на столике в прихожей зазвонил телефон.

Эд подскочил к нему, опередив Мари, и схватил трубку.

— Алло?!

— Это мастерская Хайдериха и Мэтьюза? — спросил голос Ала.

— Ал! — Эдвард чуть было не завопил в трубку, но сдержался в последний момент. — Ты где?! С тобой все в порядке?! Ты чего девчонок напугал?! Я только приехал, а они…

— Слава богу! — ахнула позади Эдварда Мари.

— Потом, — перебил голос, — все потом. Все объясню. Такое дело… я сейчас в полицейском участке. Меня тут замели за бродяжничество, — смешок. — Сможешь приехать с моими документами?

— Само собой… — Эдвард удивленно моргнул. — Постой, а где ты был два дня? И почему вдруг в полиции…

— Потом, — собеседник ему даже не дал договорить. — Честное слово, я все расскажу. Ты приезжай пока. Двадцать третий участок.