Урарту - Андрей Евгеньевич Корбут

— Ты ошибаешься. Он сейчас уже на полпути в Урарту, оттуда отправится в стан Ишпакая. К тому времени, когда наш писец вернется от скифов, в Русахинили его будет ждать арест….

— Он удачлив, мой господин. Он очень удачлив… Сами боги хранят его…

Тела вывезли только с наступлением сумерек. Последним из мастерской ушел Бальтазар. Не зная, как он теперь войдет в дом, как будет ходить по пустым комнатам и прислушиваться: вдруг где-то отзовутся эхом ее шаги, раздастся ее голос, зазвенит смех, — стражник стал бродить по городу, по самым злачным его местам, надеясь залечить кровоточащую рану.

Ноги сами привели его в таверну, на постоялый двор, где три года назад он впервые купил ночь у Ани. Хозяин узнал его, принес лучшее вино, заботливо уберег от двух оборванцев, грозно посмотрел на подозрительного вида молодого араба в короткой кольчуге под летним плащом, а затем, поразмыслив, приказал повару приготовить уважаемому гостю шашлык из молодой баранины.

Когда принесли угощение, Бальтазар, уже с осоловелыми глазами, удивленно посмотрел на хозяина. Принялся отсчитывать золото, которое при всех бросил на прилавок. Сбился, снова стал пересчитывать, снова сбился, тогда решительно отдал половину того, что у него было, резко встал, закачался и едва не завалился назад вместе со скамьей. Ушел из таверны пошатываясь.

Свежий воздух немного привел его в чувство. Не зная, куда податься, Бальтазар прошел по улице вперед и сел на тротуар посреди пустынной улицы, обхватив голову руками. Вдоль мостовой росли яблони, их запах сводил его с ума. Как же она любила срывать их плоды, когда они проходили здесь! Он смеялся над ней, говорил, что эту кислятину есть никак нельзя, а она с каким-то детским упрямством отвечала: «Зато сочные, да к тому же ничьи».

Когда от одной из этих яблонь вдруг отделилась тень, ему на какой-то миг даже показалось, что это Ани. А вдруг она сейчас подойдет к нему, сядет рядом, надкусит яблоко, с аппетитом и вызовом — «не хочешь попробовать?» Но подняв глаза, Бальтазар увидел араба из таверны — всего в шаге от себя, с узким длинным кинжалом в левой руке.

Вор, видимо, понадеявшись, что стражник будет совсем пьян, никак не ожидал встретиться с этим упорным и холодным взглядом, остановился, попятился… Но было поздно.

Бальтазар мгновенно оказался на ногах. Еще быстрее он выхватил из ножен меч, ударил им араба в живот, а выдернув, отступил, словно желая насладиться содеянным. Вор выронил кинжал, схватился обеими руками за развороченную рану и недоуменно посмотрел на пьяницу в богатой одежде.

Бальтазар ударил снова, на этот раз в спину. Затем в правый бок, со стороны печени. После этого араб упал, пополз, оставляя за собой жирный кровавый след. Но Бальтазар не останавливался. Продолжал наносить удары, не обращая внимания на то, что его жертва уже не шевелится.

Потом он снова опустился на тротуар, рядом с трупом, и просидел так до рассвета.

* * *

Син-аххе-риб был несколько дней безутешен, никого не хотел видеть, много пил: потеря Шумуна стала для него ударом. Государственными делами пришлось заниматься первому министру. Чтобы решить, кого следует поставить начальником царской стражи, а кого колесничим (предыдущий разбился насмерть во время состязаний за месяц до этого), Таб-цили-Мардук созвал малый совет из первых лиц Ассирии. После долгих споров и обсуждений, возобладало мнение вместо Шумуна назначить Таба-Ашшура, сняв его с должности командира царского полка. Царским возничим стал Басра. Оставалось получить только одобрение Син-аххе-риба.

— Прекрасный выбор, — согласился с предложенными кандидатурами царь. — Достойные и благородные воины.

То, что и Таба-Ашшур, и Басра были самыми преданными сторонниками Ашшур-аха-иддина, царя нисколько не волновало.

13

Лето 683 г. до н. э.

Урарту.

Город Ордаклоу. Население не менее 5 тысяч человек

В Урарту, во дворце Завена, наместника Ордаклоу, полуденный сон вошел для Хавы в привычку.

Открыв глаза, она лениво потянулась на широкой постели, нехотя села, обхватила руками коленки, скучающе посмотрела на Мару, жену Ашшур-ахи-кара, которая, свернувшись калачиком, спала у нее в ногах, точно маленькая собачонка.

«И что Ашшур-ахи-кар в ней нашел? — размышляла Хава. — И ладно бы он один, так нет же, и Ишди-Харран, и даже этот старый мерин Гульят — все разом на нее запали. Личико? — так ведь ничего особенного. Одного со мной возраста, а выглядит будто ребенок. Да разве она может сравниться со мной? Грудь, как у воробышка, бедра, как у кобылы. Я уж точно красивее».

Хава впервые покидала ассирийские города[26], и путешествие на край света, в далекое Урарту, стало самым ярким впечатлением за всю ее недолгую жизнь. Но даже оно не всегда могло скрасить скуку, которая ела ее изнутри, будто червь.

Путь на север лежал через Изаллу, где Хава спустя почти год встретилась с младшей сестрой — хоть какое-то развлечение. Она и подтрунивала над Шаммурат, и наговаривала на нее Аби-Раме, только бы посмотреть, как муж и жена ссорятся, и даже смеха ради подсыпала им обоим в еду и питье слабительное средство. Неделя пролетела незаметно. «Однако Шаммурат, став замужней женщиной, очень быстро превратилась в старуху», — убедила себя Хава.

«…И эта такая же скучная, мерзкая тварь, и зачем только я на нее время тратила?»

Последние три месяца принцесса настойчиво пыталась приручить Мару. Узнав, что та едет в Урарту вместе с мужем, Хава в первый же день решила сделать из нее лучшую подругу.

Получилось не сразу. Капризный нрав, жестокость и коварство принцессы были известны всем, и жена рабсака очень долго не поддавалась ни на какие хитрости — с почтением опускала глаза в присутствии царственной особы, заговаривала только когда о чем-то спрашивали, не смела перечить.

Достичь желаемого удалось только после того, как прибыли в Ордаклоу.

В месяце дуз в день рождения Мары принцесса устроила роскошный пир во дворце наместника, где поселились ассирийцы, пригласила всю местную знать, заранее приказала привезти танцовщиц и музыкантов из Ниневии, отыскала среди рабов египетского повара, когда-то служившего фараону, и тайно на нескольких арбах привезла алые розы. Едва именинница вошла в тронный зал, — сверху, ко всеобщему изумлению гостей, точно снег стали падать лепестки роз. Мару это тронуло до глубины души, она преклонила колени перед внучкой Син-аххе-риба, а когда та подняла ее и расцеловала прилюдно, назвала своей сестрой.

Еще месяц понадобилось Хаве, чтобы закрепить успех.

— Я так одинока, я так несчастна,