Мамочки мои… или Больничный Декамерон - Юлия Лешко

Вера Михайловна вздохнула:

– И когда вы нас покинете, доктор? Когда все определится? К чему нам готовиться?

Бобровский вновь засиял, как звезда Альтаир:

– Cказали – до конца этой недели. Ну, плюс-минус один день.

– В пятую еще одну мамочку возьмешь? – спросила Наташа у Веры Михайловны.

– Возьму, – ответила Вера, – Рыжакова родила, место есть.

Для решения этого простого вопроса им хватило пятнадцати секунд.

Трудные вопросы появились, когда решение вступило в силу…

Лиза Тарасова с детства была «жаворонком»: просыпалась всегда в одно и то же время, в 6.30 утра. Зимой, летом – без разницы, ей и будильник был не нужен. Девчонки в палате спали «до упора»: пока не разбудят медсестры, они не встанут. Хорошо, что Лизина кровать стояла рядом с дверью: через дверное стекло проходило много света, можно было читать, никому не мешая…

Рита Королькова, очень ранним утром возникшая в проеме двери палаты номер пять, сразу понравилась Лизе. Наверное, тем, что очень уж эта женщина была не похожа на саму Лизу: высокая, с длинной стройной шеей, с короткой, цвета пшеницы, мальчишеской стрижкой. Если бы Лиза даже всю жизнь тренировалась, так ровно держать спину у нее бы не получилось. А еще у Риты была такая горделивая головка, такая красивая улыбка… Она вела себя так, как будто на нее нацелилась фотоаппаратами целая толпа репортеров, и никак нельзя допустить, чтобы хоть один кадр получился испорченным. Не позировала, а просто так у нее получалось.

Такая же беременная, такая же ненакрашенная, и тапочки такие же, без каблуков, и куча пакетов в руках: с сумками в отделение нельзя… А вот, однако, даже в этих интерьерах, даже с этими клунками, – стильная, элегантная, изысканная даже. Обернулась, прежде чем закрыть за собой дверь, и негромко сказала «спасибо», видимо, медсестре, проводившей ее…

Невысокая, аккуратненькая, очень женственная Лиза, миловидное лицо которой украшали большие и, на первый взгляд, наивные голубые глаза, тоже понравилась Рите.

Так кудрявым от природы женщинам нравятся чьи-то прямые волосы…

– Доброе утро… – шепотом поздоровалась Рита, увидев, что двое из троих мамочек в палате еще спят, – я к вам…

Лиза, закрывая книгу, которую читала до этого момента, тоже тихо ответила:

– Добро пожаловать… Да не надо шептать. Девчонки после уколов спят, но все равно скоро уже Прокофьевна разбудит, завтракать пойдем. Сейчас таблетки принесут…

Рита осторожно села на краешек постели, глубоко вздохнула:

– Мне тоже навыписывали всего в приемном покое… Но если честно, то вполне достаточно, что «скорая» вколола. Я по «скорой» сюда… А сейчас уже лучше, уже все нормально. Я бы лучше дома полежала.

Лиза согласно покачала головой:

– Перестраховываются… Но знаешь, если на нашем сроке есть проблемы, лучше здесь, все же – под присмотром специалистов. А дома – только близких пугать, да «скорую» вызывать.

Рита приподняла одну бровь:

– Ну да, если дома есть кого пугать… Ой, забыла совсем: меня Рита зовут.

Лиза улыбнулась:

– Я Лиза. Очень приятно.

Как и следовало ожидать, известие о предстоящей зарубежной стажировке Бобровского могло порадовать только самого Бобровского.

Наташа выслушала новость с нахмуренным лицом:

– Нет, ну что это такое? Только забрезжит какая-то слабая надежда, и вот, на тебе – стажировка.

Вера, тут же почувствовавшая себя «черным вестником», сказала примирительно:

– Ненадолго же. Ничего, его за эти две недели ностальгия замучит. Вернется с новыми силами и, возможно, все будет по-новому… Большое видится на расстоянии.

Наташино лицо даже разгладилось от подступившего возмущения:

– Вера, что ты со мной так разговариваешь, будто я больная? Или беременная? Мне вполне можно правду говорить – у меня психика устойчивая, выдержу. Я с тобой, как с подругой, а ты со мной, как психотерапевт с невротиком.

Вера Михайловна предпочла ничего не отвечать на эти слова, только кротко посмотрела в потолок… Но долго любоваться побелкой не удалось: в ординаторскую вошел герой дня.

– И с победным отрывом в пять минут, в зеленой пижаме лидера доктор Бобровский сегодня первым приступил к работе. Или вторым?

Подчиненные с олимпийским спокойствием пропустили мимо ушей дисциплинарный заход начальства. Вера Михайловна, выкладывая мобильник из сумочки на стол, сказала:

– Прямо завидую тебе. Настроение бодрое, чемоданное… Сразу в отпуск хочется, на тебя глядя.

– А, не завидуйте! Во-первых, я не в отпуск. Но настроение, конечно, чемоданное, сам я тоже бодрый, вот только… Есть у меня кое-какая проблема.

Наташа быстро изменила кислое выражение лица на сочувствующее и, с тайной надеждой, что это по-настоящему серьезная проблема, спросила:

– Серьезное что-то?

– Для меня – да. У тебя вот, Наташа, как с языком?

Наташа, оглянувшись на зеркало, кокетливо высунула язычок:

– Нормально. Налета нет.

Бобровский, иронически подняв бровь, уточнил:

– Шпрехен зи дойч, я спрашиваю?

Наташа, слегка откашлявшись, ответила специальным голосом, похожим на голос из звукового приложения к учебнику:

– Йес, ай ду, в смысле – спик инглиш. Со словарем.

Бобровский печально покачал красивой головой:

– Вот и я – со словарем. Или – словарь со мной? Короче, давно это было, когда я по-немецки хоть что-то связное мог сказать. Хотя бы: «извините, я учил». Да…

Владимир Николаевич сделал задумчивый круг по ординаторской: подошел к окну, пощупал зачем-то лист герани, отчего в воздухе разлился ее тревожный резкий запах, потом продвинулся к стеллажу с историями болезни, последним пунктом стало зеркало. Бобровский пятерней поправил прическу, и только затем его внимание вновь было обращено к сотрудницам:

– У меня, собственно, и в личном деле указано – «со словарем». Я так думаю, что когда мою кандидатуру утверждали, никто особо и не заморачивался на этом. За что, конечно, большое всем спасибо. Но нужно срочно что-то делать с языком. А то толку от моей стажировки будет с гулькин нос.

Вера Михайловна, как ни крепилась, больше молчать не могла и начала подтрунивать:

– Подумать только! У Владимира Николаевича Бобровского возникла проблема с его острым язычком!.. Латынью – владеет! Русский разговорный – в совершенстве, хоть преподавать иди! А вот язык Гете и Шиллера – только со словарем. Ну и что, как будете наверстывать упущенное, герр Бобровский?

Гордо расправив плечи, чем вызвал у молчаливой, как никогда, Наташи острый приступ влюбленности, Бобровский парировал:

– Натюрлих, наверстаем, – общими силами. Цузамен, так сказать. Я, Верочка, верю в коллективный разум!

Спустя двадцать минут и две консультации Бобровский двигался по направлению к своему кабинету. Навстречу шла Прокофьевна со своей обычной машинерией – ведро, швабра, объемная тряпка…

Приветливо кивнув Бобровскому, старушка выразительно произнесла:

– Хенде хох, Владимир Николаевич!

Бобровский живо сгруппировался и ответил в тон:

– Рот фронт, Елена Прокофьевна! Гитлер капут!

Отойдя два шага, он поравнялся с сестринским постом и произнес вполголоса, усмехнувшись:

– Вот за что люблю свой коллектив: все про всех все всегда знают!

Повертев головой в поисках оставившей свой пост Тани, он застыл с выражением крайнего изумления на лице. Потому что к своему рабочему месту в темпе приближалась Таня. Но в каком виде: волосы всклокочены, рукав халата оторван, в глазах полная отрешенность. Она увидела, что завотделением явился явно по ее душу, и даже попыталась привести в порядок прическу. Но было заметно, что она находится под каким-то сильным впечатлением и мысли ее далеко. Она подошла к столу, достала из верхнего ящика стола расческу, двумя движениями расчесалась, одновременно скороговоркой произнеся:

– Владимир Николаевич, я вас слушаю.

– Танечка, а позвольте узнать, вы откуда, голубушка, такая… фантастиш фройляйн? – спросил Бобровский, пытаясь приладить ее оторванный рукав на место.

– Из родильного, – ответила Таня и, почтя за лучшее снять порванный халат совсем, расстегнула пуговицы, – разрешите, я переоденусь.

Бобровский кивнул:

– Разумеется. А что у них сегодня, блицкриг?

Таня посмотрела на Бобровского, недоумевая, что это он такое спросил.

– Там сегодня аврал, – пояснила она. – Сестер не хватает, меня попросили помочь довезти на каталке роженицу до родзала.

Бобровский глубокомысленно покачал головой:

– Ну, тогда это все объясняет. Татьяна, ты себя в зеркале видела? Вы что, в аварию с роженицей попали? С другой каталкой столкнулись?

Таня улыбнулась:

– Да у нее схватки усилились. Я ей говорю: держитесь за мою руку – вам легче будет. Она как вцепится, как давай меня трепать. Я везу, а она зубы стиснула и рукав рвет. Так и бежали в родзал, пока она мне рукав не оторвала… Приехали, врачи попробовали пальцы разжать – без толку. А она уже в родах, бедная девочка…