Цветом света - Антон Ярев

А Сергей – фигура прикошмарнейшая: у него есть десять детективов, у каждого такого джентльмена по десять агентов, все агенты имеют по десять осведомителей, ни один из осведомителей не работает меньше, чем с десятью курьерами… самаритян в расчет не брать. Сеть, конечно, гиперболизирована, вот только в какую сторону? И вот: несколько часов работы у компьютера, где сначала проходятся расческой по Союзу Художников, потом потрошат базу данных по не вошедшим в сию почетную обитель, а после – по оставшимся субъектам, имеющим хоть какое-либо отношение к творчеству живописцев, рукоделов и прочая. Далее проверяются подобранные варианты, и в итоге имеется вполне определенный адрес: Английский проспект, дом пять… А к нему припечатывается фото, преумножающееся на ксероксе… После нарисовывается «заказчик», пришедший с «реальным» предложением о «завиднейшей» работе к безутешной жене Лескова… Так можно узнать о его знакомых; послать пару человек в Сиверскую – сторожить дом художника Ивана Радюкевича; на всякий случай последить за неугомонным актеришкой Ивановским; разыскать незрячего музыканта… Потом отыщется таксист, подвезший опознанную парочку на Дворцовую набережную. Это даст успокоительный повод думать, что они в городе. Но вот рассчитывать на звонок постороннего лица – соседки того самого музыканта – не приходилось. Все равно нашли бы, но приятно порой сослаться на чудо, позволяющее заработать конторе в целом за неполные двое суток пахоты около двух «штук» хрустящих долларов. Дело, как говорится, в шляпе!..

А что же делали наши влюбленные? Если они настоящие влюбленные, а не какие-нибудь там опереточные, то что им еще делать, как не заниматься английским? У этих двоих не было шансов надоесть друг дружке или сойти с ума от безделья, потому как почитаемы в их союзе слова древних: «Лентяйничайте плодотворно!» Ну а когда, язык то или какая другая игра, или дисциплина начнет приобретать закономерный «фиолетовый» оттенок, своевременным будет вспомнить, что любому занятию предел имеется. Евгений лежал в постели поверх одеяла, вооруженный авторучкой и тетрадкой. Женя сидела рядом, обняв колени. На обоих не было никакой одежды.

– Ну что? – спросила девушка.

– Ты способная ученица, – похвалил Евгений.

– Интересно, сколько вообще времени потребуется, чтобы выучить этот язык?

– Одной жизни хватит.

– Ты противный скептик!

– No, I don’t, Miss Eugenia. [9]

– Юджиния? Я по-английски – Юджиния? А ты?.. Знаю, ты – Юджин! Напиши это: Юджин плюс Юджиния равно безобразие!..

Евгений ровнехоньким готическим шрифтом вычертил каждое слово и поставил точку:

– Все. Который час? Ух ты, второй час ночи!

– Неужели ты предлагаешь вздремнуть?

– Что ты, – блекло ответил Лесков. – Я страшусь времени. Оно больно шустрое.

– Да… Жуткая штука… А что, если Валька-Гомер прав?.. А? Но я даже представить не могу, насколько сейчас это сложно.

– Ты о танце?

– Да. Это не быть музыкантом. Здесь все зависит не только от техники и мысли, но и непосредственно от самого тела…

– Вынужден огорчить: с твоим телом что-то не в порядке, – кривляясь, прогнусавил Евгений.

Женя хлопнула его ладонью по макушке и соскочила с дивана на пол. Подняв руки, словно упираясь в небо, она оторвала от пола одну ногу, вытянула носок и, не теряя равновесие, выпрямленной ею медленно очертила полукруг вверх, да так и замерла в воздушном шпагате. Потом Женя столь же медленно и в той же плоскости, только с другой стороны переместила свой корпус от ноги, указывающей в потолок, к опорной, при этом воображаемая вертикальная линия вдоль ее ног ничуть не шелохнулась. Кулон с кусочком янтаря шлепнул ее по носу и закачался перед глазами. Девушка улыбнулась восхищенному Евгению вверх тормашками (или, если быть более точным – тормашкой).

– Ты не балерина. Ты акробатка, – сказал Лесков, когда она вернулась в нормальное состояние.

Женя прыгнула в постель и чмокнула его в озадаченный лоб:

– Я, как умела, сохраняла пластику. Но движение!.. Предстоит каторжная работа. Я все восстановлю, вот увидишь!

– Верю, – Лесков обнял любимую за талию и поцеловал ее горячий живот.

– Женька, родной, я возвращаюсь сама к себе. По крупицам, но возвращаюсь! И это все ты, – говорила она склоненной перед ней голове. – Господи, а если бы ты не вышел в ту ночь? Или пошел бы другой дорогой?

– Тогда тебя спасли бы твои церберы, а я утопился бы чуть позже, – приложившись щекой и ухом к ее сердцу, проговорил Лесков.

– Мне страшно. Обними меня крепче…

В этот момент в дверь их комнаты постучали. Женя вздрогнула. Лесков раздраженно загудел и повел головой:

– Чертова баба! Ложись под одеяло. Сейчас узнаю, что ей надо, – он стал надевать брюки.

– Может, мы громко говорим?

Евгений пожал плечами. Подошел к двери и отодвинул щеколду. Дверь неожиданно с силой распахнулась и сшибла его с ног. Девушку словно током ударило. Она закричала и, заикаясь, стала просить:

– Н… н… не на-а-до!

Тяжелая рука сдавила ей горло. Цепочка сорвалась, ободрав шею. Оправа смялась. Янтарик выскользнул из серебряной клетки и затерялся в постельном белье. В дверном проеме Женя увидела монументально-невозмутимого Хеллера.

Евгений, с разбитыми лбом и губой, не успел подняться: челюсть дернулась, комната подпрыгнула, затылок звонко узнал паркет. Крапинки перед глазами собрались в предметы. Ни разу в жизни ему не угрожали оружием, а тут смотрели целых три ствола. Осенила простая бесстрашная мысль: сейчас в голову войдет раскаленная пуля. Он оглянулся в надежде увидеть Женю последний раз, но мощный удар ногой шарахнул его лицом в полировку тумбочки.

– Оставь его, Я-ан! – сквозь слезы умоляла Женя.

Кто-то стиснул ей зубы и залепил рот скотчем. Она узнала Майка. Бандит перекинул блестящую катушку Славе-Москиту. С художником проделали ту же операцию, потом ему склеили за спиной руки и стянули ноги.

В руках у Москита возникла милицейская дубинка. Женя, яростно мыча, рванулась к нему, но Майк держал бульдогом. Девушка не выдержала: зажмурилась и отвернулась. Ян подал Майку знак, бандит коротко ударил ей свободной рукой под ребро и, схватив за волосы, заставил смотреть, как избивают Лескова. Но теперь ее глаза застилали слезы, и больной удар Майка позволял замкнуться на себе. Хеллер остановил пытку.

– Во всех уважающих себя театрах есть антракт, – цинично намекнул он.

Поглаживая свои руки, тевтонец подошел к Жене и сорвал заклейку с ее губ:

– Я знаю: ты умеешь ненавидеть, но почему же, когда дело доходит до драки, в твоих глазах одна лишь покорность? Ты боишься?