Великий Дракон - Олег Дивов

Мы просидели еще час. Мигель, выговорившись, сидел молчаливый и подавленный. Иногда, впрочем, его пробивало на несколько реплик, а потом он снова затихал и погружался в себя.

На улицу мы вернулись через задний двор. Там нас встретили две собачонки, уже знакомые мне по первому визиту. Они придирчиво обнюхали нас, а одна даже попыталась дернуть Скотти за рясу.

Мы не обсуждали встречу, пока не вернулись в Пиблс. Скотти пригласил меня в дедовский кабинет, запер дверь.

— Делла, что скажешь о наших собеседниках?

— Изабелла странная. Вполне возможно, она не совсем здорова психически.

— Почему ты так думаешь?

Я покачала головой. Скотти вздохнул:

— Вот и я не могу уловить, что именно меня в ней настораживает. А Мигель?

— Мигель очень многое недоговаривал.

Скотти покивал.

— Ты полагаешь, что именно недоговаривал, а не лгал?

— Где-то и солгал. Арриньо еще в те времена славился параноидальной подозрительностью, но все же не до такой степени, чтобы посылать на Землю диверсантов для убийства мелких свидетелей. Тем более, что разоблачение Мигеля ничем серьезным не грозило. Подумаешь, Вальдес узнал бы, что Арриньо шпионит за ним. Эка невидаль. Там все за всеми шпионят.

— Но Мигель уверен, что его попытаются убить. Собаки, — напомнил Скотти. — Они сообщают обо всех посетителях. Я приходил к Башам несколько раз. Мигель неразлучен с собаками, они сопровождают его на улице, ночью, как сказала Изабелла, их оставляют в здании на первом этаже, чтобы они стерегли лестницу на второй, где расположены жилые комнаты. Я спросил, держал ли Мигель собак раньше, когда жил дома или в Золотом Мехико. Изабелла уверяет, что нет, он любит животных, но дома не держал.

— Скотт, он или знает куда больше, или Арриньо дал ему совсем не такое невинное поручение. Впрочем, — подумав, добавила я, — и то, и другое. Вряд ли бы Арриньо давал серьезные поручения непроверенным людям, да еще и лично.

— Вот именно. Мигель первое время в общине молился так истово, словно хотел искупить смертный грех. Его рассказ мало отличался от того, что ты услышала. Но мне казалось, он многое скрывает. Поэтому я и попросил тебя выслушать его. Я подозреваю, он состоял в той самой секте, про которую говорит с ужасом, но и уклончиво.

— Скотт, — я вздохнула, — при всем уважении к твоей работе и к тебе лично — я не имею права этим заниматься. Моя собственная деятельность до сих пор не рассекречена. А за работу с перебежчиком, который запросто может оказаться лазутчиком, я рискую оказаться в тюрьме.

— Я понимаю. Поэтому и отказался от мысли привлечь тебя. Я хотел бы услышать рекомендации — к кому лучше обратиться с этой проблемой. Я бы хотел сотрудничать с человеком, не обремененным предрассудками. Мигель, как мне кажется, грешник, но — раскаявшийся грешник. Да, он лжет. Но в его положении лгут все, особенно жертвы. Никто из них не может отделаться от мысли, что беда случилась в том числе по их вине. И что они, хоть и пострадали, — соучастники. Каждого в детстве родители учили, что-то запрещали. И каждый эти запреты хоть раз да нарушал. Впоследствии роль родительских запретов исполняли законы и заповеди. Но соблазн силен. Иногда кажется — да ничего страшного, я только чуть-чуть, одним глазком… А потом случается несчастье. И человек лжет, доказывая нам и себе, что не виноват. Им движет не только страх ответственности, но и страх, что его оставят без помощи. Мигель — из таких. Он попал в сети, стараясь добиться высокого положения в обществе. Потом осознал — и воспользовался первым же шансом бежать. Он просто слабый человек, слабый — но не пропащий. И я хотел бы, чтобы твой коллега, которого ты рекомендуешь, это понимал.

— Почему ты не хочешь спросить у Алистера?

— Потому что не хочу. Ни он, ни Август. Должен быть кто-то другой, не связанный с нашей семьей хотя бы кровным родством.

— Тогда Кид Тернер, — сказала я и вспомнила его странное поведение. — Хотя не уверена.

— У него и так неприятности.

Я задумалась. Хуже всего, что я действительно не знала, как помочь. В армии я получала приказы через начштаба и понятия не имела, кто разрабатывал ту или иную миссию. Это нормально. После армии я выполняла единственную миссию за границей, если ее так можно назвать, — операцию на Саттанге, и приказ был непосредственно от министра. Но не объяснять же Скотту, как устроена работа в разведке!

И тут меня осенило.

— Скотт, русские.

— Что?

— Попробуй договориться с русской контрразведкой.

— Они разве работают в Эльдорадо? Я имею в виду, сами по себе.

— Понятия не имею. Но точно помню, что Дима Павлов — ты о нем наверняка слышал — внезапно ударился в религию и ушел в секту.

— На свете много сект.

— На что хочешь готова спорить, именно в ту.

— Ага, — Скотти едва заметно прищурился. — Между прочим, у нас на Сибири есть не то чтобы епископат, нет… После Катастрофы на Сибири оказалось довольно много католиков, русских католиков. Да, за прошедшие века они превратились в фактически самостоятельную церковь, однако же, общий язык мы по-прежнему найти можем. Делла, спасибо. Это интересное и неожиданное решение.

Несколько секунд мы молчали, Скотти явно собирался уходить.

— Скотт, так что это за секта?

Он глядел на меня — и то ли собирался с мыслями, то ли искал формулировку. Или думал, стоит ли вообще меня посвящать.

— Если ты не расскажешь, узнаю по своим каналам, — сблефовала я. — Но твои сведения наверняка самые точные.

— Расскажу, конечно. Тебе нужно это знать. У секты довольно долгая история. Больше ста лет назад на Новой Валенсии поселилась община под руководством нескольких хилирских провидцев. Провидцы утверждали, что Бог дает людям шанс вернуться в Эдем. Они видели этот дивный сад, который находится в центре мира, и попасть в него можно через Хилирский тоннель. Сейчас мы знаем, что это правда. Тогда над ними смеялись, но нашлись и последователи. Само по себе наличие Эдема еще не повод для создания секты, нужен ведь способ стать избранными, теми, кому откроется вход в дивный сад. Основной догмат таков: надо вернуться к состоянию Адама и Евы, тогда Бог простит человечество. Споры начались немедленно, и буквально на следующий год секта раскололась на адамитов и евитов. Адамиты утверждали право первородства, евиты — что в этом и заключается главный грех, ведь не зря Господь создал Адама из праха, а Еву из живой плоти. Ну и дальше в том же духе — что Адам создан для работы, а Ева для присмотра за ним… Есть и кое-что безусловно верное: в частности, первородный грех действительно передается через мужчину, а не через женщину.