Постчеловек: глоссарий - Рози Брайдотти

«онтотеологией». Значительная часть критической теории, начиная с 1970-х и вплоть до настоящего времени, связана с этой фигурой – «Я» (в основном в виде субъекта). В 1979 г. в работе «Ego sum» Нанси предвосхищает это возвращение к субъекту, однако оно таково, что ставит под вопрос либо движется дальше, вероятно, в силу структурной необходимости, того метафизического субъекта, которого можно обнаружить в критических работах Деррида и Хайдеггера. Как и в интеллектуальных проектах Ницше, Беньямина, Адорно и Деррида – упомянем лишь некоторых из большого ряда, – существующие ныне условия формируют потребность в геополитическом мышлении без определенного «Я» в качестве его центра: децентрирование, выступающее явным ироническим итогом скоординированных технологических попыток этого «Я» в данном центре удержаться.

Такие коммуникационно-технологические попытки рассматривают Землю как планету, полностью связанную, опутанную сетями и наблюдаемую в реальном времени. Эти возможности и атрибуты унаследованы от холодной войны, равно как и системы дистанционного контроля, установившие глобальный надзор в режиме реального времени. Очевидно, что все это имеет военное происхождение. Например, Договор о запрещении испытаний ядерного оружия, подписанный в 1963 г., и сопровождающее его требование мониторинга системами дальнего слежения совпадают с появлением приставки «гео», которая становится синонимом Земли как глобуса, как сущности, опутанной стратегическими сетями и находящейся под полным надзором. Приставка «гео» недвусмысленно связывает Землю с почвой и поверхностью. Первый номер The Journal of Geo Electronics (1963) подчеркивает этот момент, когда приставка «гео» становится прежде всего кодом обозначения научно-технической связи с Землей. Этот первый номер содержал и вводные размышления о меняющемся значении приставки «гео» для развития телекоммуникационных технологий. Сегодня этот журнал называется не «Геоэлектроника», а «Геонаука и дистанционное наблюдение» – The Journal for Geoscience and Remote Sensing.

Во многих крупномасштабных системах дальнего наблюдения ключевую роль играют спутники, которые помогли охватить «гео»-неосвоенную территорию. Они метонимически выражают множество способов, которыми в послевоенное время существующая научно-техническая культура может начать «мирение», и формирование метафизики воображаемого в контексте того, какими могут и должны быть миры. В первых параграфах своей работы «Время картины мира» Хайдеггер утверждает, что существо модерна, Нового времени, складывается вокруг серии феноменов, в том числе и такого наиболее наглядного проявления науки, как машинная техника, которая сама использует особые виды математики для воплощения своего зримого присутствия и своей мощи (Heidegger, 2002; Хайдеггер, 1993). Эта ситуация связывает современную науку с нововременной метафизикой. Далее он рассуждает о том, что в новейшие времена, в середине XX в., искусство перемещается в мир эстетики и, таким образом, становится средством созидания и одновременно артикуляции человеческого опыта. Кульминацией всего этого является человеческое действие, понимаемое как культура, а это означает, что она выражает высочайшие человеческие достижения и заботу, причем эта последняя обретает форму «культурной политики». Хайдеггер соединяет математику, науку, машинную технику, искусство, эстетику, культуру и метафизику в своем проницательном взгляде на наследие траекторий XX столетия, ведущих к дальнейшему прекращению действия человеческой культуры в качестве основной движущей силы геополитической концептуализации.

Черты культурной геополитики из хайдеггеровского толкования порожденной модерном метафизики можно увидеть в приравнивании способности представлять к опыту и реальности, в способности карт создавать территорию, а технических средств картографической репрезентации стать инструментами человеческого «мирения». Пространные размышления Петера Слотердайка о сферах и метафизическом происхождении земного шара как цели и достижения человека продолжаются постхайдеггерианскими рассуждениями о том, что «никогда – даже в эпоху освоения космоса – предприятие по визуализации… Земли не могло отрицать своего полуметафизического характера. Тот, кто пытался после заката неба нарисовать портрет всей Земли, оставался, осознанно или непроизвольно, в рамках традиции старой западной метафизической космографии» (Sloterdijk, 2014: 774; Слотердайк, 2007: 814–815).

В книге «Стек: программные средства и суверенитет» (Bratton, 2016) Бенджамин Браттон, возражая Слотердайку, «развивает новую модель политической географии и системного дизайна для первоначальной эпохи машинного исчисления, обретшего планетарный масштаб» и вышедшего за рамки этой западной метафизической космографии. Браттон связывает множество материальных и перцептивных масштабов инфраструктуры для исследования многослойных структур программного обеспечения, компьютерного оборудования и информационных «стеков», действующих как независимо, так и взаимосвязанно на модульных уровнях. Используя логику платформ, он предлагает набросок «альтернативного подраздела политической географии для работы сейчас и в будущем». Эта география ведет от предполагаемого «заката национальных государств к подъему политической теологии в форме экзистенциального транснационализма, от вздымающихся глубин облачных вычислений и вездесущей переадресации к логистическому модерну бесконечно странствующего объекта», задействованного в институциональном политическом переформулировании посреди массового переструктурирования богатств и экологического коллапса планетарного масштаба (Ibid.).

Рассуждения Браттона можно продолжить исследованиями любых из множества ныне существующих многоуровневых систем дистанционного зондирования, таких как «Центральная нервная система Земли» от «Хьюлетт-Паккард» (CeNSE) или НПО-проект под названием «Институт планетарной оболочки» (Planetary Skin Institute, PSI). CeNSE использует Smart Dust («Умную Пыль»)[26], проект по нанозондированию, чьи задачи описываются его создателями как «автономное наблюдение и коммуникация в масштабе кубического миллиметра». «Хьюлетт-Паккард» планирует распространить триллион таких микродатчиков в пространстве от океанского дна до открытого космоса. Smart Dust в сочетании с CeNSE финансируется DAPRA (при существующем на данный момент партнерстве «Хьюлетт-Паккард» и «Шелл») и, таким образом, имеет и военное, и корпоративное применение, рассчитанное и на ведение наступательных операций, и на надзор с целью получения коммерческой выгоды. «Институт планетарной оболочки» (PSI), согласно его веб-сайту, нацелен на создание «платформ, которые будут приносить пользу в качестве глобального общественного блага» посредством автоматизированного многопользовательского Web 2.0, насыщенного датчиками глобального охвата «событий изменения». Язык, технологии, широко разрекламированные преимущества, разрешенные действия одинаковы и для CeNSE, и для PSI – и, как уже отмечалось выше, их предшественники восходят к эпохе холодной войны, к соглашениям о запрете испытаний, а также к экспериментальным закрытым системам автоматизированного зондирования и ведения огня, существовавшим еще во времена войны во Вьетнаме. Единственное различие между этими многоуровневыми, автоматическими и автономными системами удаленного контроля может быть обнаружено в заявленных ими намерениях – в различиях и целях применения, которые могут быть изменены одним нажатием кнопки. А кто или что нажимает эту кнопку – национальное государство, международная корпорация, самонастраивающийся алгоритм или автоматическая реакция на будущие инвестиции и спекуляции с целью извлечения немедленной прибыли, – это и есть текущая постчеловеческая повестка дня в контексте размышлений о геополитике.

Точно так же, как холодная война устранила конкретные пространственные формулировки для принятия политических решений относительно фиксированного пространства, превратив Землю в плоский шар-оксюморон без горизонта, эти новые платформы преодолевают национальный суверенитет и управление целым набором намеренных и непреднамеренных способов. Лозунг на сайте DAPRA гласит: «Создание и предотвращение стратегических неожиданностей». Однако устранение события определяется неопределенным объектом, ощущающим как субъект, коммуницирующим как субъект и все же не способным действовать по собственной воле, воплощая ее: это всего лишь