Английский дневник - Елена Никова

посмотрел на Хиггинса и добавил: – Он предлагает открыть ей глаза и выпустить вперед волосы.

От неожиданности предложения Хиггинс на секунду замер, но тут же решительно отклонил его:

– Это невозможно. Она уже была выставлена у нас в витрине. Её видели, – Хиггинс ещё продолжал моргать, но теперь, скорее, для важности, чем от досады.

– А мы скажем, что отдали её на реставрацию, и после этого обнаружилось…

Альберт не закончил фразу.

Глаза Хиггинса блеснули азартным огнём.

– Бери её, – сказал он, указывая на картину. – Пойдем на кухню.

Хиггинс зашел на кухню и, придерживая дверь, дал возможность Альберту внести картину.

– Доброе утро, Виктор! Как дела? – Он протянул художнику руку, приветствуя его.

Виктор, чей английский оставлял желать лучшего, что-то промычал в ответ, что, по-видимому, тоже означало приветствие.

Все утро густо пуская дым, Виктор думал, что ни черта они тут в искусстве не понимают, и действительно хорошую живопись не видят. Что все, что он делает, пошло и отвратительно, потому что только сам художник может что-либо изменить в своей работе. С другой стороны, продолжал рассуждать он, эти картины десятилетиями пылились в мастерских и, пусть даже купленные за гроши, – художнику и это деньги – теперь будут выставлены, найдут своего зрителя, покупателя, значит, будут жить…

Виктор снова прищурился, пытаясь поймать тон, и выдавил из тюбика краску на палитру.

Хиггинс поспешил выйти из густого облака сигаретного дыма и направился к холодильнику. Достал бутылку шампанского, ловко откупорил её и с видом сноба посмотрел на белое облачко газа, вздымающееся над горлышком бутылки. Затем разлил шампанское в два бокала. Один предложил Виктору, и, сказав «чирз», с удовольствием отпил искристый напиток на одну треть.

– Послушай, Виктор, мне нравится эта идея, – сказал Хиггинс, показывая на картину. – Ты думаешь, сможешь это сделать?

Вместо ответа Виктор выразительно кивнул.

– Чудесно, – произнес Хиггинс, уже лавируя между расставленными работами к выходу с бокалом и бутылкой шампанского в руках.

Он вернулся в свой кабинет, сел за письменный стол, долил в бокал шампанского и принялся наблюдать через монитор за происходящим в галерее.

Камеры показывали, что все были заняты делом. Джейн печатала письма. Альберт разговаривал с клиентом. В этот момент камера переключилась, и на экране появились две женщины, внимательно рассматривавшие картину. Одна из них вытянула вперед руку, будто собираясь потрогать недавно «отреставрированный» холст.

– Черт, – выругался Хиггинс, – там же свежая краска. – Он стремительно выскочил из кабинета и поднялся наверх.

– Доброе утро, леди. Могу я вам чем-нибудь помочь? – сказал он, стараясь растянуть губы в улыбку. Маленькие глазки, однако, часто и злобно моргали.

– Спасибо, мы только смотрим, – вежливо ответила одна из дам.

Этот ответ привел Хиггинса в молниеносное бешенство.

– Это вам не Национальная галерея, где только смотрят, – резко сказал он и грубо выругался.

– Простите? – только и смогли произнести шокированные дамы и с оскорбленным достоинством немедленно направились к выходу.

Из глубины галереи уже спешил Альберт:

– Мистер Хиггинс, это ведь наши постоянные клиентки из Дании!

– Клиентки? Из Дании? – несколько растерянно переспросил Хиггинс, обдумывая, как бы исправить положение. Но, убедившись, что уже ничего не поможет, добавил: – Все равно я датчан не люблю, – и сопроводив это выразительным английским жестом, пошел прочь.

В половине первого мистер Хиггинс оставил галерею и поспешил в «Кларенс» на ланч. Там его ждал банкир мистер Лонг. Хиггинс пролистал меню и заказал себе телятину, а мистер Лонг выбрал стейк. Несколько минут светской беседы за шампанским, и официант подал ланч. Телятину поставил перед Хиггинсом, а стейк – перед банкиром, и услужливо удалился.

Хиггинс глянул на тарелки и решительно запротестовал:

– Извините, дорогой, у вас моя телятина, – и немедленно поменял тарелки местами.

– Нет, это вы извините. Это мой стейк,– попытался возразить мистер Лонг, но Хиггинс уже орудовал ножом и вилкой.

Продолжать спор было бесполезно. Банкир съел телятину и вполне остался доволен. Покончив с едой, мистер Хиггинс положил на стол салфетку, о чем-то задумался и через минуту заключил:

– Нет, все-таки телятину они готовить не умеют…

Пока Хиггинс был на ланче, в галерею на Бонд-стрит зашел японец. Он подолгу рассматривал каждую картину. Заметив это, Альберт предложил свои услуги и стал водить клиента по галерее.

Осматривая экспозицию, японец обратил внимание на приоткрытую дверь в кабинет Хиггинса и увидел висящих на стене «Пионеров».

– А это цто за картина?

– О, это очень известный художник, уникальная вещь из персональной коллекции мистера Хиггинса, отличное полотно… – рассказывал Альберт.

– Сиколько стоит? – перебил японец.

– Сто двадцать тысяч фунтов, – вдруг произнес Альберт, сам удивляясь, откуда взялась такая цифра.

– О нет, ситолько я саплатить не могу, – скромно заулыбался японец. – Я могу давать… сто десять тисяц.

Альберт на секунду задумался.

– Это надо согласовать с мистером Хиггинсом. Я не уверен, как он отреагирует. Если вы настаиваете, я сейчас же свяжусь с ним. Присядьте, пожалуйста.

Японец, не сводя глаз с «Пионеров», опустился на белый диван, а Альберт снял трубку и сделал вид, что набирает номер. Пару минут убедительных переговоров, и Альберт расцвел:

– Вы счастливчик. Он согласен на вашу сумму.

Без промедления японец достал чековую книжку и выписал чек на сто десять тысяч фунтов.

Ровно в два часа мистер Хиггинс, раздосадованный телятиной и еще более раздраженный, вернулся в галерею. Прошел в кабинет и сел за письменный стол, на котором лежал маленький чек с большим количеством нулей. Хиггинс ничего не понял. Он поднял голову, заметил отсутствие «Пионеров» на противоположной стене и снова посмотрел на чек.

В кабинет уже входил Альберт.

– Что это, что это такое? – нетерпеливо спросил Хиггинс, надевая очки.

– Пока вы были на ланче, у нас был клиент из Японии. Он купил эту картину и выписал чек, – ответил Альберт, последовательно показывая рукой на пустое место на стене и лежащую на письменном столе маленькую бумажку.

Мистер Хиггинс уставился на чек.

– Это что, в йенах, что ли?

– Ну почему же? В фунтах…

В этот вечер шампанское в клубе «Дорчестер» лилось рекой. Хиггинс был в ударе. А на следующий день в газетах появилось сообщение о том, что известный арт-дилер мистер Хиггинс, обладатель уникальной картины советского художника, продал её японскому миллионеру, пожелавшему остаться неизвестным, за рекордную сумму в двести пятьдесят тысяч фунтов.

Гармония аферизма

Крупные сделки, как и большие аферы, часто совершаются между прочим. Это хорошо понимала Джоана Уилсон, когда ехала на Пикадилли в роскошный «Фортнум и Мейсон» на встречу с артдилером из Москвы Маргаритой Петровской.

Джоана, одетая с английской сдержанностью в черную, но качественную одежду, с дорогим бриллиантовым кольцом на правой руке, слегка подкрашенными ресницами, нежной розовой помадой на губах и аккуратно уложенными волосами, в свои пятьдесят лет выглядела элегантно и достаточно солидно. Весь ее внешний вид, учтивые манеры, хорошая речь говорили о принадлежности к определенному кругу и о соответствующем воспитании, что позволяло ей всегда находить необходимую дистанцию, общаясь с разными людьми, и это, в