Английский дневник - Елена Никова

небольшими этюдами в дорогих рамах. Слева от письменного стола, за стеклом в нише с подсветкой, находилась миниоранжерея с искусственными растениями. Почти как экзотический аквариум, но без золотых рыбок. Тут же на стене возле ниши висел экран, который мог видеть только Хиггинс. Он показывал все, что происходило в галерее.

– Альберт, будь любезен, сделай мне кофе, пожалуйста, – распорядился Хиггинс.

– Непременно, мистер Хиггинс, – Альберт оставил картину и пошел на кухню. А Хиггинс снял телефонную трубку и стал звонить клиентам.

Мистер Хиггинс занимался продажей картин двадцать пять лет. Начал он с викторианской живописи. Совсем скоро бизнес пошел так успешно, что Хиггинс даже нанял вертолет для поиска старых картин, которые могли быть в самых отделенных местах Британских островов. Газеты пестрели заголовками о перелетах и новых находках арт-дилера. Хиггинс вознесся на вершину славы.

Несколько лет успеха – и в его галерее появился с виду обычный посетитель. Стараясь не пропустить ни одной картины, он осмотрел экспозицию, затем разговорился с мистером Хиггинсом и пригласил его на ланч в дорогой ресторан Мейфеера. Там за ланчем он сделал арт-дилеру небывалое предложение: купить всю коллекцию имеющихся у Хиггинса викторианских картин за три миллиона фунтов. Распитая под конец ланча бутылка дорогого шампанского скрепила отличную сделку.

Это дело было весьма кстати. Последнее время Хиггинс чувствовал, что надо оживить бизнес. Начало новой эры в Советском Союзе сулило дополнительные возможности, и Хиггинс тут же воспользовался удобным случаем. После продажи коллекции он переключился на Soviet Art[29]. У него появилось несколько агентов, поставляющих ему картины, но чаще он ездил в Россию сам. Он любил ходить по московским и питерским мастерским, охотно знакомился с художниками и покупал у них работы. Его прошлогодняя поездка с точки зрения прибыли не удалась, зато имела большой резонанс.

Хиггинс прилетел в Москву девятнадцатого августа и отправился из Шереметьево в гостиницу «Националь». По дороге из аэропорта машина поравнялась с колонной танков.

– Что происходит? – насторожился мистер Хиггинс и попросил переводчика-англичанина, прилетевшего вместе с ним, выяснить, что случилось.

Переводчик был напуган не меньше Хиггинса. В то утро ещё толком никто не знал, что произошло, но Хиггинс быстро понял, что советские танки – это не к добру. Вместо гостиницы он распорядился на всякий случай отвезти его в Британское посольство.

После кратких объяснений в посольстве беспокойство артдилера усилилось. В бизнесе Хиггинс умел рисковать, но он знал, что Россия – это вам не старая добрая Англия, и принял решение с первым рейсом лететь обратно в Лондон.

Мало кто знал, сколько времени в действительности Хиггинс провел в Москве, но Лондон знал, что в эти дни он был там.

Альберт принес на подносе кофе, поставил на письменный стол перед Хиггинсом и снова занялся картиной. Альберт обладал незаменимыми качествами: был отличным продавцом и умел угодить хозяину. Он проглатывал все его сумасбродства и сносил его дурной характер. Это отражалось на желудке, и он страдал гастритом. Однако компенсация в виде хорошей зарплаты и полная свобода действий в частое отсутствие хозяина вполне удовлетворяли менеджера.

Патриша, жена Альберта, часто слыша домашние разговоры о скверном характере мистера Хиггинса, тоже имела возможность на себе его испытать.

Мистер Хиггинс славился вечеринками у себя в галерее – с икрой, шампанским и водкой. Между прочим, если вечеринка на открытии выставки в «Хиггинс галери» совпадала с вечеринками в соседних галереях, то мистер Хиггинс выходил на крыльцо и говорил, что шампанское у него лучше, потому что винтажное. Так он завлекал новых клиентов и заслужил справедливое негодование коллег арт-дилеров. Но это так, к слову сказать…

Так вот, Патриша однажды пришла в галерею на такой банкет, и мистер Хиггинс тепло поприветствовал её, но когда узнал, что это жена его менеджера, тут же потерял всякий интерес и демонстративно повернулся к ней спиной. Проглотить такую откровенную грубость было невозможно. Но не уходить же Альберту из-за этого с работы! Воспользовавшись тем, что мистер Хиггинс плохо помнит не интересующих его людей, Патриша спустя какое-то время, экстравагантно одевшись, снова пришла в галерею. Ее легкая уверенная походка недвусмысленно дала понять галеристу, что она может что-то приобрести, и Хиггинс тут же начал обхаживать клиентку со свойственным ему в таких случаях обаянием и артистизмом. Он предложил Патрише шампанское, и она, с бокалом в руке, переходила от одной картины к другой. Наконец, Патриша остановилась перед большим полотном и стала с восхищением рассматривать его. Тогда Хиггинс вынес из своего кабинета кресло, поставил его напротив картины и усадил в него важную гостью. Налил ей ещё шампанского, а сам стал порхать вокруг, рассказывая о достоинствах этого произведения, заслугах художника и дорогой раме, покрытой листовым золотом. В довершение, чтобы додавить клиентку, он позвал Альберта.

Альберт, издалека наблюдавший за этой сценой, еле сдерживался от смеха. Его жена великолепно вошла в роль. Если он вмешается, то может все испортить. А последствия? Тут уже будет не до смеха. Поэтому на помощь боссу в этот раз он не пришел.

Через час Патриша, вполне удовлетворенная на этот раз исключительной учтивостью и обходительностью мистера Хиггинса, поблагодарила его и, сказав, что придет на следующий день с мужем забирать картину, исчезла…

– Как там наши реставрационные работы? – полюбопытствовал Хиггинс, продолжая обзванивать клиентов.

– Виктор уже приступил к работе, мистер Хиггинс, – ответил Альберт.

Занимаясь русской живописью, Хиггинс даже реставратора вызывал из России. Во всяком случае, так он всем говорил.

Звучало впечатляюще.

В действительности, это был живший в Лондоне русский художник, картины которого Хиггинс выставлял у себя в галерее. Художник не только реставрировал работы, но и подправлял их.

Вот и сегодня, он сидел в галерее на кухне и правил недавно приобретенные холсты. Заменил у сталевара белую майку на красную – так эффектнее. Сделал ему оптимистическую улыбку. Переписал задний фон. Следующей на очереди была сидящая под зонтиком обнаженная женщина, которую Хиггинс попросил «одеть». Виктор уже почти увидел её в полупрозрачной комбинации и закурил, глубоко затягиваясь, пытаясь окончательно это себе представить.

Тут, пожалуй, следует уточнить, что мистер Хиггинс отличался своеобразным художественным вкусом: в живописи он предпочитал мужскую обнаженную фигуру женской. Подчеркнутоблагосклонное отношение к мужскому полу и неофициальный развод с женой порождали многочисленные слухи о его сексуальной ориентации. Это придавало пикантную экстравагантность, так необходимую в художественном бизнесе.

– Мистер Хиггинс, а как насчет этой обнаженной? – Альберт показал на прислоненную к стене картину петербургского художника, на которой была изображена спящая обнаженная девушка. Хиггинс глянул на полотно, мелко заморгал злыми глазками и отвернулся: не продается, чёрт. Но нельзя же их всех одеть…

– Я уже показал её Виктору, – неспеша продолжал Альберт, – он сказал, что может здесь кое-что подправить. – Альберт сделал паузу,