Новый Мир ( № 10 2013) - Новый Мир Новый Мир

Продумав, наконец, расписание официальной части, Д’Эмон решил позвать кое-кого из коллег, в том числе русских, к себе в гости после того, как она окончится.

Приглашения на семинар выслали четырем русским, но в последний момент у двух дам случилось что-то неотложное и несчастливое, и приехать смогли только двое — Гузель Тагировна и Андрей. Фамилия Андрея все время вылетала у Д’Эмона из головы, а фамилию Гузель Тагировны, длинную и непривычную для слуха, он запомнил неправильно и сам знал, что ошибается, произнося ее про себя. Андрей преподавал французский язык где-то в Перми или в Екатеринбурге и знал его великолепно, особенное удовольствие находя в изучении жаргонизмов и молодежных выражений, и сам выглядел очень молодо. Он был приземист, пшеничноволос, говорил очень быстро и имел густые сросшиеся брови.

Гузель Тагировна и Андрей-бровь приехали в образовательный центр. Д’Эмон — солидный, благообразный, высокоплечий — встречал их лично. Увидев коллег, на переписку с которыми ушло столько времени, он счастливо озадачился, как в старые времена мещанин, вдруг выигравший в лотерею дорогой и неудобный приз вроде коня или шкафа. Особенно любезен он был с Гузелью Тагировной и при встрече долго держал обе ее руки своими руками. Перед началом официальной части он показал гостям образовательный центр, погордился библиотекой и мультимедийной аудиторией, познакомил с коллегами — методистами и педагогами.

По коридорам слонялись французские слависты. Их было двое. Первый был кудрявый, низкого роста и очень хорошо одетый. Он постоянно, словно молодая глупая женщина, болтал по телефону; из обрывков разговоров улавливалось, что он давал кому-то советы насчет компьютера. Второй, высокий, напоминал деревенских дурачков из рассказов Мопассана. На его лице было несколько дегенеративное выражение, как будто его предки лет пятьсот брали в жены девушек только из своей деревни. Говорили еще, что есть третий, называли даже легковесную фамилию — Пасторелли или Тамбурелли, но его никто никогда не видел.

Семинар занял почти целый день с перерывом на обед. Д’Эмону показалось, что сам он мог бы выступить и лучше, но он не корил себя, а со спокойным вниманием следил за выступлениями коллег. Когда говорила Гузель Тагировна, Д’Эмон слабо, как бы вдогонку воспринимал содержание речи, сосредоточившись на мелодии, интонации, манере, жестах, повороте головы.

Вечером, после закрытия, он пригласил к себе за город русских, двух славистов и одного важного методиста. В свою машину он посадил Гузель Тагировну и высокого слависта с женой, для остальных взял такси.

Господин Д’Эмон жил не то чтобы богато — все заметили, что у него старая машина и старый телевизор, — но роскошно. Роскошь определялась деталями: небрежная, сиятельная, старинная тумба в виде колонны; знаменательное кресло; почтенные подсвечники; восторженная, чудесная ваза; надменная люстра. На стене темнела картина, и фамилия написавшего ее мастера была такой звучной, что хозяевам было даже совестно ее произносить. К своей обстановке Д’Эмон относился так, как подобало ему в силу происхождения: у него не было вульгарного восторга перед фарфором и позолотой, он словно бы слегка тяготился и пренебрегал всем, что его окружало, как будто чуть недоумевая, как он оказался среди этих вещей, но при этом твердо знал, ощущал и невольно и невидимо показывал другим, что именно так все и должно быть и только здесь, в этой обстановке и среди этих вещей ему и пристало находиться.

«Ну, ну… — думал господин Д’Эмон еще заранее. — Пусть сядет здесь, отсюда лучше окно видно, свет хорошо падает, вообще там приятнее сидеть… Так… вот тут ей салат будет, тут…» Он знал, на какое место он усадит Гузель Тагировну, воображал, как будет показывать ей свои книги, дом, жену; предполагал — и не ошибся — с каким восхищением она примет его атмосферу, стол, правила.

Господин Д’Эмон держался настолько властно, величаво и любезно, что, когда жена позвала его по имени, все отчего-то смутились, потому что для всех он был не кем иным, как господином Д’Эмоном, и никому не приходило в голову, что он может иметь личное имя, и это обращение по имени на миг показалось всем едва ли не малоприличным и нарушающим торжественность происходящего. Но тут же, когда в ответ он обернулся и живо подошел к жене, все почувствовали, как смущенно, с какой милой неловкостью и вместе с тем нежно и по-домашнему это было произнесено, и с еще большим уважением и радостью подумали о хозяине и хозяйке.

Д’Эмон распоряжался обедом. С той же тщательностью, с какой им продумывалось расписание семинара, он поработал и над устроением стола. Закупили, привезли и приготовили только самое лучшее. Дом блестел: домработница-латышка была в ударе. Жена, элегантная, с широким поясом на талии, словно летала, как много лет назад, в первые недели брака.

Хозяева улыбались с самодовольной приязнью. Замышлялся лосось. Д’Эмон успокоился только тогда, когда гости сели за стол именно так, как он хотел, и начался великолепный, основательный, северный ужин.

Гузель Тагировна и Андрей отдали должное рыбе, яблочному пирогу, вину; профитролям и бретонским крепам на десерт. Хозяин живо и галантно рассказал о том, что такое «нормандская дыра», после чего они с важным методистом и Андреем-бровью выпили кальвадоса. Беседа пенилась.

— Тьерри, передай мне фрукты! — громко говорила Д’Эмону жена, и это уже никого не смущало.

Возвращались поздно, Д’Эмон снова вызывал такси. Жена слависта, похожего на деревенского дурачка, взяла Гузель Тагировну под руку и заворковала кулинарный рецепт. Андрей, глядя воробьиными глазами, что-то быстро рассказывал хозяйке, и та улыбалась и поправляла изящную прическу.

Прощаясь, Д’Эмон посмотрел Гузели Тагировне в глаза, молча спрашивая: не дал ли я повод сомневаться в себе, нет ли причин для недовольства? Гузель Тагировна благодаря неощутимой, электрической, неявной связи поняла вопрос, как в танго умелый партнер понимает, в какую сторону и на какую фигуру выводит его ведущий, и так же, не сказав ни слова, ответила: «Нет, я очень рада и благодарна, все было великолепно!».

Гузель Тагировна возвращалась с подарками: нарядно изданным Шатобрианом (господин Д’Эмон), бутылкой «Мерсо Женеврьер» (кудрявый славист), набором для ухода за кожей (жена высокого слависта), альбомом с видами Бретани и брошюрой о русско-французских образовательных инициативах (региональная ассоциация педагогов).

«Боже мой, как чудесно!» — промелькнуло в голове у Гузели.

Фомичев брел по этажу, стараясь не наталкиваться на бесполых, как ангелы, детей и робко отставляя их в сторону, когда они сами наваливались на него. Одни голосили и колотили друг друга чем ни попадя, другие, горбатые от рюкзаков, с боязливой прилежностью стояли, открыв учебники, и шевелили губами.

Дверь в класс приоткрылась, и просвет досадно заслонила лохматая голова.

— Здравствуйте!

— Ой, здравствуй, Леш! — Гузель Тагировна оживилась.

Фомичев вошел в класс. Его корявые пустые руки Гузель оглядела с привычным, инстинктивным женским неудовольствием. Тут же, впрочем, ей стало его жалко: растрепанный, неприкаянный, длинношеий. Наверное, с детства так и не научился нормально складывать свою одежду, и руки забывает мыть, а попросить его выкрутить лампочку, так его ударит током или он упадет с лестницы, а про забить гвоздь даже подумать больно.

— Леш, рассказывай! Как ты сейчас? Институт закончил ведь? Где работаешь?

— Три года назад выпустился, да… Бухгалтер в филиале «Рено».

— Ну как тебе?

— Да как сказать… В принципе ничего. Кое-какие деньги. Работа по мне.

— Французский не забросил?

— Je l’ai honteusement oubliе [1] , — после небольшой паузы ответил Фомичев жеманно.

— Ну что же так! Надо хотя бы для себя читать иногда, смотреть что-нибудь… — Гузель Тагировна расстроилась.

— Ну да… — мычал Фомичев.

— Как вообще ребята, с кем-нибудь общаешься? Недавно заходила Наташа Промысловская, представляешь, за испанца собралась замуж, точнее, за баска, он баск. Показывала фотографии, он там прямо в этом их берете. — Гузель Тагировна изобразила руками баскский берет. — Они здесь познакомились. И уже скоро всё, туда улетает. И странная такая, вроде рада, сам понимаешь, а вдруг и говорит: «Ой, Гузель Тагировна, я сама не знаю, как я там буду — ни подружек, ничего…».  И в слезы! И смех и грех! Подожди, ты Наташу помнишь? Как нет?  А, она же на год младше, это не ваш выпуск. Так как все? Я помню, вы всегда с Олегом Усольцевым были вместе, ни на минуту не отходили друг от друга. Хорошо помню, даже на уроке шушукались! — сказала учительница с шутливой укоризной.