Книга волшебных историй (сборник) - Ирина Ясина

И с чего это ты, жестко спросил он себя, с чего ты взял, что дела конторы тебе дороже и ближе, чем твоя – наконец-то встреченная! – твоя, твоя женщина?!

Нет, моя жизнь не станет вашей мишенью. Никаких уступок! И Айю вы не получите!

И уже вновь чувствовал, что готов ко всему: сопротивляться, пружинить и ускользать. Если понадобится – лгать и шантажировать. Если придется – убивать.

Утром был совершенно готов к разговору…

Долго стоял под душем, запрокинув лицо, будто вспоминая – для чего вообще сюда забрался. Тщательно, не торопясь, побрился, натянул тонкий черный пуловер и черные джинсы – любимый рабочий прикид, в котором обычно репетировал (хотя знал, что ждет его отнюдь не репетиция, а один из решающих в жизни выходов). Глянул в зеркало и отшатнулся: лицо какое-то костяное, диковатые гиблые глаза…М-да: герой-любовник, иначе не скажешь.

Айя все спала… И пока готовил ей завтрак, Леон напряженно размышлял только над тем – как проведет их двухвесельную лодочку в фарватере опасной беседы; с чего начнет немыслимо трудный разговор… что сможет рассказать, а что должен скрыть. О чем будет ее умолять, какую отсрочку выпрашивать.

Он готовился к разговору. И все же – как это отныне всегда между ними будет, – опоздал!

Она вышла из спальни – тоже полностью одетая. Так стеснительная гостья в чужом доме для любого прошмыга по коридору в ванную облачается чуть ли не в парадный костюм, включая перчатки и шляпу.

Он поднял голову и опешил. И она растерялась, увидев его одетым, выбритым, чужеватым: оба вышли друг к другу, как переговорщики в судьбоносном процессе между двумя государствами.

– Ты… что это? – озадаченно спросил он. – Куда собралась?

– А ты – куда? – в ответ спросила она. И стояли оба, как тогда, на острове – чужие, но одного роста, незнакомые, но с одинаковым выражением в глазах: настороженно оглядывали друг друга, – два беспризорника в опасном и враждебном мире.

И разом она побелела, будто в эту минуту узнала и решительно приняла какую-то безысходную весть.

– Присядь… – сказала. – Леон, я тебе… несколько слов… а иначе…

Молча сели друг против друга за столик размером с поднос в рабочей столовой судоремонтного завода города Одессы. И Айя заговорила, запинаясь, смолкая, выпаливая по два-три слова… не помогая себе, как обычно, своими руками-певуньями, а пряча их на коленях, заталкивая между колен, и там, под столом, ломая, выкручивая пальцы, заставляя их молчать.

– Я поняла, что должна уехать, – сегодня, сейчас… Подожди, дай сказать, а то… а то я заплачу раньше времени, я же плакса. Родной мой… видишь, как все у нас получается… Молчи!!! – вскрикнула высоко, страдальчески, будто палец прищемила. Неожиданно для себя заговорила быстро, сосредоточенно, задыхаясь и торопясь: – Вот я уже как бабушка моя… Но я просто не имею права подставлять тебя, это подло… Погостила у тебя, отдохнула от вечного ужаса, измучила тебя совсем… Спасибо тебе! А дальше – буду сама, пока получается… А то тебя убьют вместе со мной.

Она глубоко прерывисто вздохнула, подняла на него глаза.

– Но не только это… Вот ты, мой хороший. Я ничего про тебя не знаю, не понимаю, я совсем в тебе запуталась, только подозреваю во всем, потому что затравлена, научена, однажды уже убита… И потому, что видала их, таких, как ты. Ты что-то прячешь в своей жизни, очень надежно прячешь. Может, и не свои секреты, скорее всего, не свои, иначе ты бы так не упорствовал, не ускользал от меня, не запирал решетки-двери, и замки не навешивал… Не знаю, как это называется – ну, подскажи, помоги мне, – шпионаж? Ох, прости, благороднее – разведка, да? Хорошо, не важно. Просто я сыта по горло такими людьми. Ты похож на одного типа – повадка, привычки, скрытность: туда не иди, телефон не бери, убью, если рот откроешь… Нох айне казахе… Это неважно, что ты еще и – Голос. Я говорю о сути, о повадке: человек может быть кем угодно – ученым, бизнесменом, художником, певцом… Но приходит минута, когда он… когда такие люди, как ты и он, мягко ступают и сдавливают другому горло… Молчи, ради бога, молчи!!! Невыносимо, если ты опять начнешь врать и изворачиваться!

По ее лицу уже катились слезы обильно, свободно, будто не имели к ней, и к тому, что она говорит, ни малейшего отношения; так человек в комнате продолжает говорить, в то время как по стеклу окна снаружи бегут и бегут струи дождя.

– …или не горло пережать, а что там? глаза выдавить? нож всадить?.. Наверное, это нужно кому-то, – ну, там, странам, народам, правительствам, очередному богу… Видишь, я даже не спрашиваю подробностей. Может, потому, что безумно устала. Я убегаю и убегаю, иначе меня убьют…

Она опять выдохнула с мучительной натугой, горько усмехнулась и покачала головой, рассеянно пробежав пальцами по лбу, стирая детское удивление в бровях:

– Все время думаю – какого лешего я сюда приволоклась, за тыщи километров, в то же логово – ну, может, наизнанку, – но с теми же правилами игры?.. Пока летела, все допрашивала себя: зачем, зачем ты это делаешь, дура? Глупой бабочкой – к тебе.

И сосредоточенно хмурясь, будто пытаясь выпытать – у него, у самой себя:

– Как меня угораздило тебя полюбить? Не влюбиться; мне втюриться в живописную рожу – плюнуть раз… А вот нет же: истошно так полюбить, – как нарыв в сердце, и невозможно жить, когда отнимаешь руку…Постой, не перебивай, не путай меня, и так кавардак в башке. Дай разделю причины. Их две, да? Главная: не хочу притаскивать к тебе свою смерть, не хочу тебя подставлять. У тебя наверняка свои дела в этом бизнесе, – тоже какие-нибудь контракты, фрахтовые ведомости, грузовые перевозки… Вся эта тайная возня, связанная с очередной дерьмовой… бомбой, или? или с чем-то вроде?.. Какие-нибудь многоходовки оружейных концернов, поставки чего-то там, только в другие регионы? Я ошибаюсь? Ну, в общем: чтобы люди друг друга взрывали, стреляли, выжигали… и на всякий случай убить того, кто случайно сунулся в эту вонючую кучу… Но ты еще и поешь. Поешь прекрасным женским голосом, – наверняка убийственно прекрасным, если столько людей им восхищаются. Жаль, не могу его услышать… Поешь, как сирена – так, что забывается боль? Как ангел смерти ты поешь, да, Леон? А я…

Он вскочил и отшвырнул стул…

Бросился – в книгах читал, на сцене видел, сам проделывал – в ролях! – но не подозревал, что такое может случиться с ним наяву, и не представлял, что в жизни это выглядит так нелепо, не грациозно, унизительно – бросился к ногам: просто рухнул на пол и вцепился в ее колени, сильно сжал их обеими ладонями, прижался щекой, зажмурив глаза.

Сердце бухало в ее колени, как пенный прибой.

Нет, нет, отрывисто бормотал он, нет, Айя, не получится от меня убежать. Посмотри на меня (вскинул голову, взял ее лицо в ладони)… Я тебе сейчас не все могу сказать. Сейчас. Да тебе и не нужны подробности. Ты права: проклятые игры… Но я тебя убивать не да-ам… Я этого не… я потому и согласился, потому и преследую их… Слушай меня! Ты мне веришь? Не веришь. Хорошо, не верь. Не верь мне! Только никуда от меня ни на шаг. Ни на шаг! Это – единственное, о чем прошу. Обещай мне!

Она молча смотрела на него жадно-подробным взглядом, словно по жилочкам перебирала все его лицо, как снимок форматировала, отбрасывая несущественное, вытягивая выразительные черты, усиливая светом рельеф.

– …ты, вот, сказала: я убил триста человек… Нет, уж теперь ты помолчи! Помолчи, потому что ты…права, да. Ну, не триста, но… я понимаю тебя, да. Когда ты спросила меня: Леон-ты – бандит… у меня все внутри обвалилось. Потому что я… да, я убивал людей. У меня была такая жизнь, я был солдатом, понимаешь? Не могу всего рассказать, но – хорошим солдатом, а потом – хорошим охотником и сторожевым псом, и ищейкой, и волкодавом… да просто волчарой! Слишком много людей надо было спасти, при этом – именно – убивая других! Есть такой библейский закон – убить убийцу, «родэфа». Убить его прежде, чем он успеет отнять чью-то жизнь. Так убивают скорпионов, ядовитых змей, заползших в дом… Так жизнь моя сложилась, понимаешь, такое непростое место, где я вырос… Послушай, любовь моя, это долго рассказывать. И дальше мне нет ходу, не имею права: «кирпич»! Настанет время, и ты будешь знать обо мне все, все, все!!! да ты и сейчас все знаешь – поджилками, поддыхом, сердцем, грудками своими, – иначе не приехала бы, – ты же такой человек… от-вра-ти-тельно трудный! Но ты со своей кошмарной дотошностью – ты уймись пока, а? Пока только пойми, что все наоборот: я с теми, кто охотится за этими вот, торговцами смертью, спекулянтами разорванных на куски тел… Правда, для нас с тобой сегодня все еще сложнее, еще зловещее, и я не могу пока объяснить тебе – почему. Не хочу тебя пугать. Когда-нибудь, возможно, скоро, я сам все тебе расскажу. Пока только прошу: не думай обо мне так – не запускай свою мысль в этот ужасный штопор… Пока просто: ни шагу! никуда! от меня… чтобы мы оба остались живы. Я понятно объяснил?