Персидский поход Петра Великого. Низовой корпус на берегах Каспия (1722-1735) - Игорь Курукин

Совет и был информирован об ответе министров на просьбу «армянского собрания» о помощи: карабахских жителей извещали, что на Кавказ прибудет генерал «с немалыми войски». Министры полагали, что в результате успешного турецкого продвижения в Иран слабый шах скоро явится под защиту российской армии, и рассчитывали принять Тахмаспа «с честию» и даже выделить 10 тысяч рублей на его содержание{402}.

Последующие известия умерили этот оптимизм. Адмирал М. Змаевич доложил о недостатке денег и рекрутов в Адмиралтействе; Матюшкин требовал увеличить объем провианта для Низового корпуса и доносил о гибели кораблей на Каспии от «великого шторма». После этого сам светлейший князь А.Д. Меншиков признал, что доставить в новые провинции пять полков «чаять не можно», и на заседании 3 марта уже предложил уступить весь Гилян (вплоть до Баку) Тахмаспу за деньги или даже только за «обязательное письмо» таковые заплатить. Однако перехваченные и присланные в Петербург Левашовым письма шаха показали, что он по-прежнему не собирался сотрудничать с русскими, а рассчитывал на помощь Франции и австрийского «цесаря»{403}.

На очередном заседании Совета 18 марта звучали уже иные предложения. Зять императрицы, голштинский герцог Карл Фридрих, призывал не нарушать мир с Турцией, а главные дипломатические усилия сосредоточить на том, чтобы добиться-таки признания шахом договоров 1723 и 1724 годов, для чего рекомендовал пообещать отдать шаху в будущем те «уступленные» России провинции, которыми ей реально овладеть до сих пор не удалось, да и едва ли было нужно, поскольку обошлось бы втрое дороже, «нежели они чего стоят».

Выступление герцога в качестве «миротворца» было объяснимо, поскольку его собственные интересы заключались прежде всего в возвращении своих владений, а конфликт с могущественной Турцией мог только ослабить российский нажим на Данию. Но затем выступил А.И. Остерман с куда более продуманным анализом событий на юге; на предыдущих заседаниях он предусмотрительно не присутствовал, но в нужное время предложил собравшимся развернутое и аргументированное «рассуждение о персидских и турецких делех».

Опытный вице-канцлер четко выделил основные пункты своей позиции. Прежде всего он предлагал подумать, следует ли начинать новую тяжелую войну с Османской империей, если она сама «войны вдруг с Россиею не желает». На основании поступивших от дипломатов реляций Остерман показывал, что турки пока «склонны»к поддержанию мира: согласны на разграничение владений в Персии и готовы совместно с русскими поддержать шаха при условии признания им договора 1724 года или устранить его и посадить на престол иную фигуру. Даже на первый взгляд опасное продвижение турок вглубь Ирана, доказывал Остерман, также на руку России, поскольку желавший новых завоеваний султан будет нуждаться в помощи против афганцев и того же шаха или по крайней мере в благожелательном нейтралитете со стороны русского командования. Отказ же от договора покажет не силу, а слабость России, а туркам «претекст и способ подается толь скорее дела свои в Персии по желанию своему окончить, еже интересам нашим видится непотребно».

Главная проблема заключалась в том, что «российской интерес не позволяет, чтоб турков к Каспийскому морю и в соседство с персидской стороны допустить». Тогда необходимо «как наискорее искать шаха Тахмасиба в нашу сторону привесть» с помощью «грузинского принца» Вахтанга. Бывший вассал Персии должен «какими ни есть образы и способы шаха к принятию того с турками заключенного трактата склонить», для чего «может оный принц шаху надежду учинить против заплаты некоторой суммы денег, или иным образом (и безденежно) к некоторому уступлению из наших провинций, или, смотря по случаям, и действительно нечто, например, сперва Мезандрон, Астрабат уступить».

Возможно, считал Остерман, стоит пообещать отдать и уже занятый Гилян, но при этом необходимо «войск не отводить», а для подкрепления позиций в дипломатической борьбе «к персидскому корпусу рекруты туда отправить, и особливо те, которые в Гилянь потребны, с принцом вместе или тотчас за ним туда послать, и то для славы, что будто оный принц с каким войском приехал; и можно при том слух пустить, что другие еще за ними немедленно следовать имеют». Столь же необходимо по-прежнему держать в готовности значительные силы в крепости Святого Креста, заменив при этом украинских казаков на более годных к службе донцов, а для снабжения войск — строить новые суда взамен вышедших из строя{404}.

Продуманная записка Остермана произвела должное впечатление. Члены Верховного тайного совета не нашли возражений и, хотя и решили по этому предмету «еще вящее рассуждение иметь», но на заседании 28 марта 1726 года постановили: «…понеже персидские провинции и места все содержать не токмо весьма трудно, но и, почитай, невозможно — того ради чтоб искать по малу из тех персидских дел выйти, однакоже на таком основании, чтоб по всякой возможности стараться, дабы турки в тех местах не могли утвердиться». Все предложения вице-канцлера были утверждены и конкретизированы: в Гилян предполагалось отправить не менее тысячи рекрутов; надлежало построить не менее десяти транспортных судов, обеспечить войска Низового корпуса провиантом, закупить для кавалерии десять тысяч лошадей; «Малой России казаков» более в поход не посылать, а брать с них вместо этого по три рубля с человека, чтобы платить вольнонаемным рабочим или занятым на строительстве солдатам и драгунам. 31-го числа мнение Совета было доложено императрице, которая его одобрила{405}.

Но достижение желанного мира и почетный выход из прикаспийских провинций оказались в ближайшее время неосуществимыми, и русскому командованию в Иране волей-неволей пришлось выступать в роли колониальной администрации.

Глава 4.

«ДЕЙСТВА» И ЖИЗНЬ НИЗОВОГО КОРПУСА: АРМИЯ НА ВОСТОКЕ

Видали ль в Персии Ширванский полк?

Уж люди! Мелочь, старички кривые,

А в деле всяк из них, что в стаде волк,

Все с ревом так и лезут в бой кровавой.

Если ищешь смерти — езжай в Гилян.

Командиры и подчиненные

14 февраля 1726 года императрица Екатерина I по рекомендации только что образованного Верховного тайного совета назначила «главным командиром» Низового корпуса 58-летнего князя Василия Владимировича Долгорукова. В прошлом он показал себя отличным офицером: успешно сражался со шведами на полях Северной войны, громил восставших казаков-булавинцев на Дону; в качестве доверенного майора гвардии расследовал злоупотребления Меншикова и других проштрафившихся фигур из окружения царя и показал себя способным дипломатом, заставив вольный Данциг (Гданьск) прервать торговлю со шведами.

Скоро князь стал одним из наиболее приближенных к царю лиц и членом противостоявшей Меншикову «партии», в которую входили фельдмаршал Б.П. Шереметев, сенаторы Я.Ф. Долгоруков и Д.М. Голицын. Участие в ней едва не привело его на плаху: в 1718 году Долгоруков был арестован по делу царевича Алексея, и, кажется, не только за нелицеприятные отзывы о государе. Складывавшаяся вокруг царевича «оппозиция» (включавшая, кроме названных вельмож, адмиралтейца А.В. Кикина, генерала М.М. Голицына, царевича Василия Сибирского) была готова возвести Алексея на престол или утвердить его регентом при единокровном младшем брате Петре Петровиче{406}. Осторожный царь не стал преследовать всех замешанных в дело, и Василий Владимирович по меркам того времени отделался легко — лишением чинов и ссылкой в Казань, а затем был прощен, хотя и понижен в чине до бригадира. Вступившая на престол Екатерина пожаловала старого служаку опять в генералы, но в то же время отправила его подальше от дворца на хлопотную должность.

Долгоруков принял назначение (вместе с чином генерал-аншефа!), но указал, что в новом статусе обязан обладать соответствующим «екипажем», «столом» и «трактовать» разных иностранных особ, и попросил «для крайней нищеты моей» компенсацию за конфискованные при аресте «движимые вещи» и деньги{407}. Последние давно были потрачены на нужды Тайной канцелярии, а вотчины князя проданы за 6600 рублей, но императрица распорядилась вырученную сумму отдать отправлявшемуся в иранские провинции полководцу «вместо деревень»; фельдмаршал также получил обратно свои книги и даже ордена{408}. Жалованье командующего составляло три тысячи рублей{409}. В декабре 1726 года министры предоставили ему на особенные расходы еще тысячу рублей, а в феврале 1727-го повысили денежное содержание до шести тысяч рублей как полномочному послу «в иностранном государстве» (правда, дополнительные суммы должны были поступать «из персидских доходов»){410}. Генерал взял с собой племянников — гвардейского прапорщика Юрия и Ивана Юрьевичей Долгоруковых — в качестве членов своего «штапа».