Мадам Гали -2. Операция «Посейдон» - Юрий Барышев

Так она называла своего знакомца, корреспондента журнала «Пари Матч» Мишеля Готье. Он разъезжал на редкостной для Москвы автомашине марки «Импала», верх у авто был светло-кофейный, а низ — лазурный. Готье был тоже двойственным. Какой-никакой мужик, но слишком уж в себе неуверенный. Нарцисс, страдающий от того, что никогда не сможет стать отпетым бабником.

— Хорошо, милый, — зевнула она, — я уже забыла об этих долларах. Хотя немного жаль. Я там себе платье присмотрела. Бутман рассмеялся и тут же выложил пятьсот рублей.

— Не расстраивайся, это такие пустяки. Он даже не спросил, почему она в тот день не пошла в музей имени Пушкина, а отправилась к матери. Значит, что-то Эдика зацепило. Что ж, она умеет выгодно продавать драгоценные безделушки. Бутман даже считает, что она просто гипнотизирует покупателей. Нет, сейчас Эдик темнит.

Она решила сегодня же позвонить Готье. Примерный ответ она знала. Из квартиры они с Бутманом ушли вместе. Она сразу же позвонила Готье, нельзя было терять ни минуты. Но француза не было на месте. Гали внезапно поняла, что влипла в историю, которая просто так не закончится. Незачем было обращаться к Эдуарду.

«Бес попутал, — подумала она, — маленький такой бесенок».

На следующий день она встретилась с Готье и, как бы между делом, заикнулась об этих долларах, якобы принадлежащих подруге и доставшихся той от бабки. Она заторопила Мишеля с ответом. Готье подошел к делу основательно и через пару дней подтвердил ее догадку. Коллекционные доллары отнюдь не были фантиками. Стало быть, «лорд» подло обманывал ее. А это было невыносимо. Подумалось даже, что ее обманывали все. Кроме Никишина, который всегда оказывался в нужное время в нужном месте, начиная с его приезда на Арбат, в квартиру, где она жила, и до последних дней его стремительной жизни.

А ночевать она поехала домой, Эдуарду объявив, что прихворнула Софья Григорьевна.

— Я из-за тебя, мой милый, совсем от дома отбилась, — сказала она на прощание, погладив Бутмана по щеке. — Я без тебя жить не могу, но это… как-то неправильно…

Последняя фраза прозвучала многозначительно. Бутман глянул на Галю с подозрением, как ей показалось. «Надо же! Зря я умничаю, — подумала Гали. — Еще решит, что я отправилась к любовнику».

— Только не напивайся, мой Большой Эд, я тебя умоляю.

— Не больше трех рюмок, — улыбнулся Бутман, который не мог долго сердиться на нее. — Что с тобой?

— Ты какая-то бледная.

— Да так, — ответила Гали, — низ живота болит. Сам понимаешь…

Она попрощалась с «лордом» и спокойно ушла. Потом часа три бесцельно гуляла по Москве, устала, успокоилась. Мать заметила, что с дочерью творится что-то серьезное.

— Поссорилась с другом? — спросила она.

— Нет.

— У тебя что-то болит?

— Нет, — монотонно отвечала Гали.

— Просто не выспалась, душечка?

— Нет, отстань, мама, — отмахнулась она, — как говорил один умный человек — то видений час… Гали оказалась права.

Она заснула на удивление быстро и тут же увидела сон, в котором поначалу не было людей. Была Москва, причудливо расходящаяся во все стороны от трех вокзалов. Потом возник тот, кого она ждала — старшина Никишин.

— Ты жив, — обрадовалась она, — я же знала, знала…

— Конечно, — ответил он, усмехнувшись.

Потом рядом притормозил автомобиль, за рулем которого сидел Павел, друг Никишина.

«Что же вы?» — хотела она спросить, но передумала.

— Прокатимся? — спросил Никишин.

— Ну да, — простодушно согласилась она, после чего за стеклом замелькали московские улочки, особняки, дома с башенками, пруды, парки.

Машина почти не касалась колесами земли.

— Это другая Москва, — с удивлением воскликнула Гали, — я ее не знаю. Что это за зданьице?

— Неважно, — ответил Никишин, — а вон тот дом может быть интересен тебе. Это особняк генерал-губернатора Растопчина.

— Ну и что? — удивилась Гали.

— Да ничего, — развел руками Никишин и рассмеялся, — особняк как особняк.

Через мгновение автомобиль и оба сотрудника уголовного розыска исчезли. Гали осталось одна. Она проснулась. Странный сон. Но куда все подевались? Почему она осталась одна? Поглядев на часы, Гали встала. Одна, так одна. Она и сама может много в жизни добиться. 

Глава 8. Жребий брошен

В Москве по адресу Большая Лубянка, дом № 14, за кованными железными воротами расположен зеленый двухэтажный особняк с небольшим живописным внутренним двором, построенный московским губернатором, офицером, писателем и публицистом, графом Федором Васильевичем Растопчиным. Достопримечательностью этого мало ухоженного сегодня дворика является красивый ветвистый дуб, растущий с левой стороны от центрального входа в особняк. Возраст дуба, как утверждают московские летописцы, составляет около двухсот лет. Многое изменилось до неузнаваемости в интерьере особняка, но все же кое-какие реликвии сохранились и по сегодняшний день.

В конце широкой мраморной лестницы, ведущей на второй этаж особняка, где размещался градоначальник, сохранилось прикрепленное к стене большое старинное зеркало, дающее возможность всяк мимо проходящему оценить свой внешний вид, прежде чем предстать пред начальственные очи. Во времена Растопчина, когда не было камер слежения, помощники графа могли в это зеркало видеть поднимающегося по лестнице визитера и вовремя сообщить графу о его личности, чтобы его превосходительство успел принять соответствующий начальственный облик.

В настоящее время в этом здании находятся офисы какого-то банка. Во время описываемых нами событий в особняке размещалось Управление КГБ по г. Москве и Московской области. В левой пристройке к особняку, возведенной во времена графа Растопчина для прислуги, находился КПП. Сотрудники проходили через КПП направо в дверь, ведущую через дворик к центральному входу. Налево был проход, где сразу с правой стороны располагалась небольшая комната — метров десять площадью, в которую, по необходимости, заходил помощник дежурного для приема граждан. Граждане о такой заманчивой возможности могли узнать из приметной черной вывески, прикрепленной у входа в пристройку. На ней золотыми буквами было написано: «Приемная Управления КГБ по г. Москве и Московской области». Очередей здесь не было.

В конце 60-х годов в Московском управлении еще работали люди, прошедшие жестокое испытание войной. Это были, как правило, скромные, мужественные, честные, доказавшие на деле свою любовь к Родине чекисты. У них не было институтских дипломов, они не знали иностранных языков. Но их знания жизни и огромного агентурно-оперативного опыта с лихвой хватало для успешной работы. Они были беспредельно преданы своему делу, и именно об этом поколении чекистов можно было сказать, что их жизнь без остатка отдана борьбе со спецслужбами США и стран НАТО. Слово «карьера» в те годы было бранным словом. Многие фронтовики из-за отсутствия высшего образования не могли подняться выше капитанских должностей. В редких случаях, за особые заслуги, им присваивали перед уходом на пенсию звание майора. Они не скулили, не любили прогибаться перед начальством, не имели ни дач, ни машин, жили на зарплату. Их любили женщины. Анатолий тянулся к ним, впитывал, как губка, их рассказы о боевых операциях. Особенно Анатолий любил ночные дежурства в приемной начальника Управления. Постоянными дежурными по Управлению, как правило, назначались опытные сотрудники, хорошо знавшие структуру подразделений Управления и Главков, а главное, кому звонить и кого поднимать ночью в случае чрезвычайных происшествий. За ночь раздавалось 5–6 звонков, не более. В то время Москва жила спокойной, размеренной жизнью. Больше всего Анатолий радовался, когда попадал помощником к Хромову Петру Николаевичу. Руководство разъезжалось по домам после 21.00. Бывший дивизионный разведчик, награжденный орденом Славы и медалью «За Отвагу», Петр Николаевич заваривал крепкий чай, наливал его в граненые стаканы, доставал вкусные домашние соленые сухарики и начинал рассказ. Он был прекрасным рассказчиком, делал это с удовольствием и не торопясь.

— Однажды, когда мы уже погнали фрица со Смоленщины, наша дивизия готовилась к наступлению. Было холодно. Мороз, снег по пояс. Окопы фрицев в четырехстах метрах от наших. Получаем приказ: достать «языка». Нейтральная полоса простреливается и с нашей, и с их стороны. Немчура каждые 2–3 минуты пуляет осветительные ракеты в небо. Начальник дивизионной разведки назначает меня старшим группы из трех человек. Одеваем белые маскхалаты, сидим в блиндаже, пока саперы делают проход в минном поле. По опыту знаем, лучшее время для ходки «в гости» — 4–5 утра. К этому времени даже у самых бдительных фрицев начинают слипаться глаза. Ракеты взлетают все реже и реже. Пора. Еще вчера днем в бинокль заприметили на их левом фланге двух Гансов с пулеметом. Решили попытать счастья у них. 400 метров преодолеваем спокойно. Вот и окоп. Видим уже их каски, сидят суки к нам спиной. Ветер дует с нашей стороны, вот они и не хотят подставлять свои рыла под ветер. Слева, cпpaвa — никого. Повезло. Действуем одновременно по заранее отрепетированному варианту. Я тихо, ужом сползаю к спящим немцам в окоп и выбираю, кого из них потащим к своим. Останавливаюсь на том, кто меньше ростом — тащить будет легче. Слышу их дыхание, каски полностью закрывают лица, носы уткнули в шарфы, сидят на корточках в обнимку со шмайсерами.