Мадам Гали -2. Операция «Посейдон» - Юрий Барышев

— Уже запомнили? — удивленно спросил «Евнух».

Тут только вступил в разговор Виктор, который был Гали симпатичен.

— Валерий Александрович, у Гали редкая память. Можно только позавидовать. Вы знаете, она меньше чем за полгода прошла курс «истории зарубежного искусства», которую студенты Суриковки мусолят шесть лет. Задайте любой вопрос по теме — ответит! «Опять демонстрация всевидящего комитетского ока», — отметила про себя Гали. Она действительно была удивлена информированностью чекистов и одновременно польщена такой лестной оценкой своих способностей. «Однако надо быть повнимательнее и обязательно разобраться, кто стучит».

— У вас, Гали, есть к нам вопросы?

— Пока нет, но со временем, я думаю, появятся, — ответила она.

— Это верно. Не стесняйтесь, задавайте их нам. Мы всегда разъясним и поможем. Мы вам тоже будем звонить по мере необходимости, — закончил «дядя Витя».

— Ну, желаем вам успеха. До свидания! — торжественно добавил «Евнух» и первым поднялся со стула, давая понять, что разговор закончен.

— Да, любопытная особа. Хладнокровна. Прекрасно владеет собой. Чувствуется уверенность, даже какая-то внутренняя сила. Не по годам… Ты был прав — внешне она просто красавица, — закончил Буров. Последняя фраза очень удивила Виктора: на товарища Бурова это было совсем не похоже. Уж если и он отметил ее внешние данные, то что уж там говорить… «Других мужчин она, видно, просто сводит с ума, заставляя их плясать под свою дудку, да так, что они этого и не замечают, — подумал Виктор».

— Что с тобой? У тебя неприятности? — Гали все чаще задавала эти вопросы Бутману. Ей было стыдно перед стариком. А Бутмана она видела сейчас именно таким.

Еще недавно тот казался ей чуть ли не натуральным британским лордом, человеком удивительным во всех отношениях. А теперь он был голым королем, и таким сделала его она сама, пользуясь знаниями Бутмана, которые достались ей почти даром, если не считать мелких затруднений, вроде вранья матери, которая надеялась увидеть дочь женой какого-то солидного москвича, искусствоведа. Софья Григорьевна всегда мечтала о таком браке, ставя себя на место дочери и тайно вздыхая по доле, которая не выпала ей самой.

Ладно, матери она ничего объяснять не станет. Прикинется невинной жертвой, глупой девчонкой, которую обвел вокруг пальца человек, который намного ее старше.

— Нет, — небрежно возразил Бутман, — я просто немного устал.

— Но ведь прежде я могла помочь тебе… А теперь чувствую, что это выше моих сил… Ты что-то таишь от меня. Может быть, ты заболел?

— Я здоров, как буйвол, — протестовал Бутман, обнимая Галю. — Кому, как не тебе знать об этом?

— Да, милый, — смеялась она, — в постели ты неутомим, но как только выбираешься из нее… я просто тебя не узнаю…

Она догадывалась, насколько это было возможно для молодой женщины, что Бутман не очень-то уверен в своих силах и знает, что рано или поздно ему придется проститься с блистательной ученицей, в которой с некоторых пор видел соперницу. И все же надеется на то, что эти сложные отношения будут продолжаться необозримо долго. На что надеялась она, одному богу известно. Она догадывалась, что на Лубянке приняты все необходимые меры, чтобы ни одно движение ее учителя не осталось без внимания.

— Эдик, — заныла она, — ведь ты встречался со своим другом — доктором. Как у тебя с сердцем? Он что-нибудь говорил тебе?

— Говорил, — усмехнулся Бутман, глядя ей прямо в глаза. — Он сказал, что очаровательная Гали нескоро, ох как нескоро, станет богатой вдовой…

— Вдовой? — переспросила она, — Но сначала нужно стать женой…

Возникла пауза, которая повисла в воздухе, как тяжелый туман над утренней рекой. Серьезно Гали не думала о замужестве. Хитроумный Храпов, «сосватавший» ее Бутману, и то догадывался, что эти отношения могут претерпеть метаморфозы, но уж никак не ограничатся рутинным браком. Жестокая игра, которую с некоторых пор она вынуждена была вести, что-то сделала с Галей. Она боялась, что внимательный и хитрый Эдуард заподозрит ее. Да в чем же? Единственное, до чего он мог додуматься — это измена.

Но он не был ревнивым по определению. Он прекрасно знал, кто такие Виктор Храпов и Феликс Воробьев, но то, что девочка пришла к нему из их «кузницы», не имело для коллекционера особого значения. Она была еще одной драгоценной составляющей его Большой Коллекции. Не больше, но и не меньше.

Зачем ей дожидаться, когда он увлечется очередной юной ученицей и начнет обдумывать, как бы поинтеллигентнее отделаться от Гали. По своей сути, Бутман, кроме своей коллекции больше ничего и никого не любил. Это было и не плохо, и не хорошо — просто это была его суть. Гали же еще никто не бросал. И она не знала, что бы она чувствовала и как переживала, случись это наяву.

Она посмотрела на Бутмана с нежностью.

— Что, Эдик? — спросила она. — Дать лекарство? Я могу сходить в аптеку.

— Не стоит, — отмахнулся он, перелистывая тяжелую старинную книгу «Гаргантюа и Пантагруэль», удачно приобретенную совсем недавно в букинистическом магазине. Может быть, он просто хочет казаться больным? А вдруг он что-то почувствовал? Эта мысль уже становилась навязчивой. «Воровка на доверии, — мрачновато подумала о себе Гали, — но сам хорош, непредсказуемый Эдик».

Она вдруг подумала о том, что могло бы с ней произойти, будь она менее бдительна и любопытна.

— Может, померить тебе давление? — участливо спросила Гали.

— Обыкновенный английский «сплин», — ответил Эдуард, — не обращай внимания.

Наступали сумерки. Солнце как бы нехотя клонилось к горизонту. Бутман чего-то ждал, удалившись в кабинет, но не закрывая дверь. Ждала и Гали. Звонок раздался в десять вечера. Гали лениво подняла трубку и произнесла привычное «хеллоу». Незнакомец, голос которого она узнала бы из сотни подобных, вежливо спросил Эдуарда. Звонок, судя по всему, был с улицы, как и предыдущие звонки.

— Не буду тебе мешать, — шепнула Гали, передавая трубку Бутману, и пошла на кухню.

Но когда он плотно закрыл за собой дверь, Гали прильнула ухом к замочной скважине.

— Завтра в два я буду в центре, — глухо говорил Бутман, Гали слышала каждое слово. — Давайте встретимся в том же ресторане. Захвати все, как договаривались. В три часа?

Гали отпрянула от двери, выскочила в прихожую и быстро надела плащ. Пусть думает, что она ушла гулять раньше, чем он завершил разговор. Но Бутман уже стоял у двери, бледный, но совершенно спокойный.

— Не хочешь ли прогуляться? — спросила Гали. — Твой сплин моментально выветрится.

— Не хочу, — ответил Бутман. — Только возвращайся скорее.

— Ладно, — милостиво согласилась Гали, — я немного пройдусь. Голова болит.

— Виктор Федорович, — говорила она минут через пятнадцать, выбрав телефон-автомат подальше от красивого дома, с которым скоро придется проститься. Гали слово в слово передала все, что говорил Бутман.

— Что? Забрать все вещи и не возвращаться? Но сейчас поздно. Не беспокойтесь, он ничего не подозревает. Хорошо, я уйду утром.

Бутман встретил ее на пороге с легким недоумением.

— Ты вернулась? Я думал, что ты погуляешь еще.

— Мне что-то нехорошо, Эдик, — нервно ответила она. — Я так за тебя волнуюсь. У меня какие-то нехорошие предчувствия. Мне кажется, за нашим домом следят. Я второй раз вижу машину напротив нашего подъезда, и в ней сидят какие-то люди. А когда я сейчас выходила, кто-то стоял около нашей двери и стремглав бросился бежать по лестнице, стоило мне приоткрыть дверь. Эдик, я боюсь! Может быть, ты мне что-то недоговариваешь? Тебе ничто не угрожает, милый? — она подошла к Бутману, обняла его, положила голову на плечо.

В общем-то, Гали была искренней в эти мгновения.

— Пустое, — возразил Эдуард. — Это просто погода меняется.

Когда она проснулась, Бутман собирался уходить. Достал из шкафа портфель, надел шляпу.

— Я пока не буду вставать, хорошо? — спросила Гали. — Можно, я еще немного поваляюсь в постели?

— Как хочешь, — ответил он.

Вскоре он вышел из квартиры. Гали, выждав полчаса, приступила к сборам.

— Без паники, — говорила она себе. Вещи поместились в два небольших клетчатых чемодана.

— Все, — сказал она себе и присела на диван. В это время напольные часы пробили десять. Сердце Гали сжалось… Она уходила отсюда навсегда. Это чувство было новым и поразительным. А следом за ним возникло зыбкое ощущение, которому не было названия. Она почувствовала себя никому не нужной. Ведь каждая вещь в этой большой квартире была любовно исследована Галей, каждой мелочи она знала цену.

Прелестная княжна глянула со старинной картины, как живая, точно Гали бросила взгляд на туманное зеркало. «Здесь нас любили, подруга, — подумала она, — здесь меня научили, о! многому здесь научили меня. Но вот в чем дело, как объяснить весь этот карамболь со старыми американскими бумажками… Я чего-то не понимаю в этой жизни, Мари…»