Мадам Гали -2. Операция «Посейдон» - Юрий Барышев

В этот момент официант принес бутылку коллекционного «Цинандали». Но слово было сказано. «Большие деньги». Пока официант открывал бутылку и изящными движениями наполнял бокалы, за столом сохранялось благоговейное молчание.

— Я вижу, что вы немного смущены, — разрядил он паузу, поднимая бокал. — Но почему бы вам не начать деятельность на этом… поприще… с того, чтобы поучиться у меня? Если вы решили со временем заняться антиквариатом, то от меня узнаете много полезного…

— Я с радостью, — Гали сверкнула глазами, — но я-то чем могу быть полезной вам?

— Об этом поговорим после, — ответил он, рассматривая на свет вино в бокале.

— Что ж, виват, грузинская кухня, — улыбнулась Гали, пригубив прекрасного вина.

Эту ночь она провела в спальне Эдуарда, оказавшегося пылким и изобретательным любовником.

«Храпов — скотина», — со злостью подумала Гали утром, выбираясь из постели. Первым делом она заметила прелестный бюст Юноны в углу комнаты. Бутмана нигде не было. «Виктор дрых бы еще без задних ног», — она почему-то второй раз вспомнила Храпова.

Гали решила, что знаменитый художник проявил удивительную легкость, расставаясь с ней. Поменяться женщинами на одну ночь с московским «Грегори Пеком» — это одно. С ее стороны не было особых возражений.

«Интересно, все, что со мной происходит, случайно или нет? — подумала она. — Надо будет допросить с пристрастием милого Виктора». Эти размышления прервал Бутман, который возник в дверях. Гали, приветливо глянув на Бутмана, спросила, может ли она позвонить домой.

— Куда угодно, — добродушно разрешил Бутман.

— Мама, я в гостях, — весело щебетала Гали через несколько секунд. — Я сейчас же приеду, не волнуйся.

— Что стряслось? — спросил Бутман.

— Да у сестры проблемы в школе, — соврала Гали. — Дело в том, что для Изольды лучший педагог — это я.

— Не сомневаюсь, — согласился Бутман, как бы заново разглядывая «невинную жертву», которая вовсе не собиралась у него задерживаться. А потерять эту девчонку сразу коллекционер не хотел. Это и было написано на его холеном лице. Гали заметила, что «лорд» несколько смутился, почувствовав, что она собирается без долгих проволочек покинуть его квартиру. Словно не было вчера намеков на возможное ученичество. Заметив, что он собирается что-то сказать, Гали опередила «лорда». Она взяла его за руку и нежно прошептала на ухо:

— Эдик, ты еще не показал мне свою коллекцию.

— Позвони мне завтра, — пробормотал он, — я буду… около пяти… Поговорим о будущем. У меня есть неплохая идея — и не одна…

— Заранее благодарна, — улыбнулась Гали. — Какие чудные часы!

Большие напольные часы заполнили комнату мелодичным звоном. О происхождении этих часов, как и многого другого в его коллекции, Бутман готов был рассказывать прямо сейчас.

— Это чудо сделано в Швейцарии почти сто лет тому назад и принадлежало знаменитому купцу Елисееву.

— Да? — удивилась Гали, точно не поверив сразу. — И откуда же это известно? Бросив взгляд на зеркало, висевшее в коридоре, она направилась к выходу.

На следующий день Гали позвонила ровно в пять. Бутман был на месте и несказанно обрадовался.

— Ты дома? — спросил он. — Хочешь, пришлю машину.

— Я была в библиотеке, — ответила она, — звоню из автомата. Скоро и сама приеду, как договаривались.

«Вводный урок» начался с того, что Бутман легко поднял ее на руки и увлек на диван.

— Я не против, — смеялась она, шутливо отбиваясь. — Но ведь так я ничему и никогда не научусь…

— Основное в нашем деле — постоянно учиться, — минут через тридцать Эдуард вещал, как лектор с кафедры.

— А это что? — Гали ткнула пальцем в длинный, метров в пять, кусок какой-то узорной ткани.

— Это? — нахмурился Бутман. — Шкура питона из Африки.

— Ты сам его подстрелил? — спросила она.

— Да нет, — удивился Бутман, — кто же мне позволит стрелять в Африке питонов? Его убили аборигены, съели, а шкуру привез один мой приятель. Прекрасно, что ты столь любознательна, но сегодня у нас другая тема.

— Ну, Эдик, — надула губки Гали, — ты сам начал занятия совсем с другого.

— Да, ты права. Я не с того начал. О технологиях, которыми пользовались старые мастера-ювелиры, я расскажу после. А начать следует вот с чего: нужны обширные связи в нашем замкнутом мирке. Надо хорошо знать коллекционеров, их характеры, финансовые и прочие возможности. Так что, позволь представиться — это я. Меня ты успела немного узнать и уже пользуешься этим знанием. Ты — хороший психолог, я уже понял и оценил это. Так что для начала я приготовлю список литературы, которую ты должна будешь изучить капитально. Эти книги доступны, разве что никому особенно не нужны. Кроме избранных.

— Ты думаешь, я способна быть избранной?

— Да, — ответил Бутман, — у тебя есть два преимущества перед остальными — молодость, стремление завоевать мир и… хороший учитель.

Бутман замолчал, внимательно рассматривая Гали.

— Я знаю, — кивнула она, — придется много читать — это для меня привычное дело. И слушать я умею. У меня такое чувство, что я выросла среди людей, которые не привыкли делиться знаниями.

— Это верно, — подхватил Бутман, — знаю по себе.

— Серьезно, Эдик? — спросила она, — По тебе не скажешь. У меня, Эдик, неплохая память. Вот если ты поможешь мне погрузиться в мир искусства, в котором ты, как рыба в воде…

— Помогу, моя волшебница.

— Обещаю запоминать все, сказанное тобой. Она молитвенно сложила руки на груди. Похоже, что именно это признание стало ключевым в начале их отношений. Еще три дня назад Бутман не мог представить, что у него появится очаровательное второе «я» в женском облике, схватывающее все на лету.

Однажды он признался Гале, что с детства более всего страшится своего физического исчезновения. Отсюда страсть к коллекционированию дорогих вещей, которые одержали победу над временем.

— Я боюсь стремительного бега времени, — говорил он ей, вернувшись однажды изрядно выпившим. — С каждым прожитым днем уходит часть моей жизни. Нет, ты не понимаешь. Но ты однажды вспомнишь меня… потом… и все оценишь. Я в тебе не сомневаюсь.

Впрочем, какие бы мотивы не двигали Бутманом (может быть, он смертельно боялся одиночества), Гали пользовалась ими в полной мере. Она точно чувствовала, когда именно должна была оставить этот «дом-музей», когда вернуться…

Эдуард платил за это щедро. Гали была его светлой тенью. Но однажды он завел разговор, оказавшийся для нее весьма неприятным. Он был как никогда участлив и в то же время необычайно собран.

— Гали, — мягко и даже вкрадчиво начал он, — я хочу поговорить о тебе.

— Я ни на что не жалуюсь, Эдик, — ответила она. — Наоборот, я тебе так благодарна.

— Тебе, — важно произнес он, — пора обзавестись каким-либо социальным статусом.

Гали осторожно закрыла альбом с работами Врубеля.

— Мой статус меня вполне устраивает. Я — юная «дама с камелиями». Будем называть вещи своими именами. Это, может быть, и скверно. Не спорю. А хуже всего, что я этого вовсе не стыжусь. Я не чувствую себя жертвой и спокойно сплю по ночам.

Бутман почесал кончик носа, потрогал горбинку, которая делала его похожим на ассирийца.

— А я ночей не сплю, стараюсь хоть что-то придумать… для тебя…

— Я рада, — ответила Гали.

— Это я рад, Гали, что у тебя столь крепкая психика и независимый ум. А в анкетах ты тоже пишешь «дама с камелиями»? Дело в том, что образ жизни, который ты ведешь, уголовно наказуем. Послушай, вертушка, ты должна где-то числиться на работе.

— Да, вот это я упустила. А что, есть какие-то идеи? Я не против того, чтобы числиться, но высиживать день за днем в конторе я не собираюсь…

— Есть простая и эффективная идея, — продолжил Бутман. — Как ты относишься к факультету искусствоведения?

Гали вскочила с дивана, на котором возлежала в позе киплинговской пантеры.

— Эдик, и это говоришь мне ты, лучший из профессоров. Что может мне дать этот факультет после тебя? Научный коммунизм, историю КПСС?

— Совершенно верно, дитя, — ответил Бутман. — В этой стране все должны пройти через научный коммунизм. В той или иной форме. Лучше выбрать наиболее безопасный вариант. Не забывай, что для большинства я обыкновенный музейный работник.

— Эдик, с чего ты взял, что я буду заниматься нашим делом именно в этой стране? Я надеюсь, что когда-нибудь мне посчастливится уехать отсюда. Ты ведь знаешь, что советских евреев скоро станут выпускать в Израиль… Разве не ты говорил мне об этом? Да и другие пути есть…

— Что ж, тогда советский диплом тебе вряд ли понадобится. Но быть студентом — это так замечательно…