Камрань, или Невыдуманные приключения подводников во Вьетнаме - Юрий Николаевич Крутских

колесо павшего монстра, нырнули под него в тень, расстелили там замусоленную газету и принялись ожесточённо резаться в карты. Создавалось впечатление, что сложившаяся ситуация их совершенно не тревожит, и они только и ждали возможности остановиться на законном основании и просидеть остаток рабочего дня под машиной.

Нас с Кульковым такое поведение водителей несколько озадачило, а так как на данное транспортное средство мы возлагали большие надежды, то и не на шутку встревожило. Перспектива сидеть здесь на дороге и играть с хунтотами в карты нас как-то не очень радовала. Что делать, было не совсем ясно, но, несомненно, что-то надо было срочно предпринимать.

Мы с опаской подошли к испускающему последние вздохи суперавтомобилю. Бывший КрАЗ бесстыдно сверкал обнажёнными внутренностями. Пар из двигателя всё ещё шёл, но уже не так сильно и почти без шипения. Это вселяло небольшую надежду на то, что когда-нибудь данное автомобильное недоразумение будет способно сдвинуться с места.

На смеси всех известных мне языков я обратился к галдящим и оживлённо жестикулирующим игрокам:

— Корефаны! — жалостливо простонал я, с трудом ворочая в пересохшем рту распухшим языком. — Ит из кар кирдык совсем… или не очень? Май фрэнд, — я показал на Кулькова, — их бин больной! Ферштейн? Хи из крейзи ин зэ хэд! — я постучал себя по голове. — Его срочно надо… ту гоу ин хоспитал! — Я неопределённо махнул рукой вдаль.

От напряженной работы мысли я ещё больше вспотел и с надеждой уставился на наших вероятных спасителей.

Оба спасителя перестали играть и с явным интересом посмотрели на нас, особенно на Кулькова, который в этот момент широко раскрытыми глазами отрешённо смотрел в пространство прямо перед собой. На его физиономии застыла самая что ни есть наисладчайшая и наиугодливейшая улыбка, а немытое, с потёками грязи лицо отображало все признаки полного и законченного дебилизма.

Наверное, вид Кулькова вполне убедил хунтотов, что проблемы с головой на самом деле имеются. Один из них криво ухмыльнулся и, махнув рукой в сторону кузова, на вполне сносном русском бодро произнёс:

— Не бося товалися, полезай, сяс поехай будем, — и опять взял в руки карты.

Тут же забыв про нас, оба корефана снова продолжили свой оживленный поединок.

Минут тридцать, пока наши новые друзья дожидались, когда двигатель остынет, мы сидели под машиной и были невольными свидетелями грандиозной карточной баталии. Потом они немного подрались, покричали. Причём один, который проиграл, поплакал. Потом осторожно открутили крышку радиатора и вылили туда из припасённой канистры остатки ржавой воды, завели мотор, и — о чудо! — мы поехали.

Дальнейшее путешествие происходило как в тумане. КрАЗ натужно ревел, выжимая на прямых участках максимальную скорость никак не меньше двадцати километров в час. Не скажу, чтобы на такой скорости нам стало прохладнее или что, очутившись в кузове, мы сразу же испытали сколько-нибудь существенное облегчение. Скорее наоборот.

Дополнительной особенностью данного автомобиля являлась система выхлопа оригинальной конструкции. Я уж не знаю, как и кто так её усовершенствовал, но густые клубы выхлопных газов вырывались как из кабины, где, вцепившись в руль, сидели очумелые водители, так и из щелей кузова, в котором расположились мы. Сквозь чёрный дым, застилающий глаза, в редкие минуты прояснения я мог наблюдать перед собой грандиозную помойку: грязный пол, равномерно покрытый какой-то липкой дурно пахнущей субстанцией, перемешанной с куриными перьями, кусками шерсти, картофельной шелухой, обрывками газет и прочим мусором.

Вонь стояла неимоверная. Казалось, что здесь не далее как вчера перевернулся передвижной сортир со всем содержимым. И то, что находилось на полу, было явно оттуда. К переднему борту пеньковой верёвкой были привязаны несколько ржавых двухсотлитровых бочек, сочащихся какой-то пахучей маслянистой жидкостью. По всему кузову валялись мешки с полусгнившей картошкой, капустой, луком и чем-то ещё, возможно, съедобным, но, как и всё здесь, безбожно смердящим. Тут же в непотребных позах лежали две свиные туши. Сверху чья-то заботливая рука прикрыла их кусками грязной мешковины. Были эти бедные животные забиты заранее или сдохли тут от жары сами, я не знаю. Одно могу сказать совершенно определённо: всё это добро следовало не на помойку, как могло показаться, а в одну из местных харчевен, чтобы, пройдя через искусные руки опытного повара, в виде изысканных блюд восточной кухни попасть в конце концов на народный стол.

Сколько времени провели мы на этой передвижной помойке, сказать затрудняюсь, но сильных впечатлений нам хватило вполне. Тошнота, подступившая к горлу с первых секунд поездки, не отпускала меня в течение всего пути. Беднягу же Кулькова несколько раз вырвало, причём один раз прямо на меня.

Когда терпение мое окончательно лопнуло, и я собрался уж было на ходу сигануть из кузова, машина резко остановилась. Свиные туши, сорвавшись с места, припечатались липкой массой к нашим голым ногам, двигатель заглох, и в природе воцарилась звенящая тишина. Через секунду оба водителя вновь оказались в тени под машиной, и там возобновилось ожесточённое карточное сражение.

Когда рассеялся едкий туман выхлопных газов, я окинул мутным взглядом возникший перед глазами пейзаж и неожиданно обнаружил прямо перед собой то самое вожделенное место, куда так стремился попасть. Несколько часов беспримерного подвига не прошли даром, перед нами расстилался конечный пункт нашего путешествия — городок ПМТО!

— Быстрее на кичу, сбагрить Кулькова! — тут же наметил я себе программу-минимум. Программа-максимум была — успеть сбегать на местный пляж и там по возможности отмыться и охладиться.

28

Дежавю и неожиданное прозрение

Мы находились на вершине довольно высокого холма, и весь городок ПМТО был у нас как на ладони. Представшую взору картину без ложной скромности можно было назвать великолепной. Отправляясь сюда, я не мог предположить, что это местечко окажется столь привлекательным.

В окружении массивных гор, густо поросших тёмно-зелёным кустарником с редкими проплешинами кирпичного цвета на крутых склонах, широкая бухта сверкала миллионами искрящихся граней, словно огромный тончайше обработанный бриллиант. Ближе к берегу изумрудная гладь воды приобретала нежно-бирюзовый оттенок, а на мелководье среди рифов и водорослей становилась слегка красноватой.

На прибрежной равнине, ограниченной с одной стороны береговой линией с вытянувшимися вдоль неё причальными стенками, пирсами и пляжами, с другой — отлогими песчаными подножиями громоздящихся в отдалении гор, в нежной зелени молодых хвойных посадок и косматых верхушек пальм компактно расположился маленький уютный городок.

Чтобы определить, куда нам, усталым путникам, первым делом податься, я с высоты холма принялся его разглядывать и обнаружил, что всё это великолепие мне очень сильно что-то напоминает. Вот одиноко стоящее здание, своими формами похожее на наш штаб. Заасфальтированная площадка