Репортаж с петлей на шее. Дневник заключенного перед казнью - Густа Фучик

Я тут же пошел в кабинет Лаймера и сообщил, что бородатый мужчина – это Фучик. Одновременно я заявил Лаймеру, что ведение этого дела беру на себя. Я также просил Фридриха больше не бить Фучика. Когда Фучик услыхал, что Клецан выдал его, он печально и вместе с тем с презрением поглядел на Клецана, которого привели из соседней комнаты для очной ставки. Затем Фучик сказал: «Ну вот, теперь вы знаете, что я Фучик». При этом он принял гордую позу.

Начиная с этого момента, он не произнес ни слова. По приказу Лаймера Фучика снова били. Я же опять – было около пяти часов утра – обратился к Фридриху и Цандеру, сказав, что не имеет смысла бить человека до смерти. На это Фридрих ответил, что мне еще нужно у него многому поучиться. Часам к шести утра Клецан закончил свои показания. Так как Фучик отказался отвечать на вопросы, около шести часов утра его отвезли в панкрацкую тюрьму…»

В показаниях, о которых говорит в протоколе допроса Бем, Мирек выдал членов Национально-революционного комитета чешской интеллигенции, и среди них Владислава Ванчуру; Мирек указал Бему квартиру скульптора Зденека Дворжака, где ь момент налета гестапо находились: Бедржик Вацлавек, Павел Кропачек, профессор Фелбер и его сын. Все были арестованы, а затем их казнили или замучили. В своих показаниях Мирек выдавал все новых и новых борцов.

Бем показал далее:

«В эту ночь, к восьми часам утра, было арестовано 14 или 16 человек, которых назвал Дворжак. Все они были доставлены во дворец Печека. Тут же я должен заметить, что и шпион Дворжак был формально арестован и как заключенный участвовал в очной ставке с Бартонем и другими членами организации…»

Об аресте Юлека гестаповец рассказывает очень скудно. Тем не менее показания Бема дают представление о том, как тиранили Юлека. Всю вину за истязания Фучика Бем сваливает на других гестаповцев, а мучительную процедуру его допроса в гестапо сокращает на целых 16 часов!

24 апреля вечером, когда Юлек был схвачен и увезен в гестапо, я, ничего еще не зная, сидела в приемной зубного врача в ожидании Курта Глазера и Зденека Новака. Во время этих свиданий я передавала им нелегальные издания. Разумеется, незаметно для окружающих. Даже доктор – владелец амбулатории – не имел ни малейшего понятия о наших отношениях. Никого не удивляло и то, что мы ходим лечить зубы по вечерам, – многие пациенты навещали доктора в вечерние часы. Это было тем более естественно, что врач квартировал тут же, при лечебнице.

Там 24 апреля 1942 г. я случайно встретилась с Божкой Поровой. Мы не виделись с 1938 г., а раньше были близкими подругами, особенно в период ее работы телефонисткой в студенческой колонии на Летне, где я жила. Несколько лет мы работали в одной партийной организации. Теперь она скрывалась и ей негде было ночевать. В глазах Божки было, пожалуй, больше печали, чем упрека, когда я вынуждена была из соображений конспирации отказать ей в ночлеге.

Вернулась домой поздно. Уснула далеко за полночь. Вдруг сквозь глубокий сон мне почудилось, будто кто-то позвонил в квартиру. Еще во сне почувствовала, как затрепетало сердце. Я успокаивала себя тем, что это сон. Однако, открыв глаза, отчетливо услышала настойчивое дребезжание звонка. Первая моя мысль – гестапо ищет Юлека. Я встала и сделала несколько шагов по темной комнате. «Не открою!» Снова легла и с головой укрылась одеялом, чтобы не слышать терзающего душу звонка. Какое счастье, что здесь нет Юлека! И хорошо, что я не привела к себе Божку Порову. Я начала вспоминать, какие нелегальные, антифашистские издания находятся в квартире. Мысленным взором оглядела книги, выстроившиеся рядами в книжных шкафах. Между томами спрятан экземпляр апрельского номера «Руде право» и нелегальное издание «Истории ВКП(б)», но их не просто найти.

А звонок все звонил и звонил. Я снова встала, затемнила окно, включила свет и отыскала «Руде право». Куда ее деть? Спустить в канализацию? Но для этого нужно выйти из комнаты. Они наверняка услыхали бы. Сжечь? Но как? Ведь в квартире центральное отопление. Снова погасила свет, откинула темную штору, отворила окно, вылезла на карниз и выбросила «Руде право». Газета покружилась в воздухе, но лететь не захотела и, тихо шурша, опустилась в кровельный желоб. Я потянулась за ней, но рука оказалась слишком короткой. Вокруг царила темнота. У меня даже мелькнула мысль: а что, если броситься вниз головой с шестого этажа? Сразу бы конец всему! Но я тут же выбросила эту мысль из головы. Враги будут ликовать, если мы начнем ломать свои головы о каменные тротуары. Эту радость я им не доставлю! Сердце мое билось, словно хотело выскочить из груди. Главное, уговаривала я себя, они не заполучат Юлека!

Вскоре к трезвону квартирного звонка присоединилось басовитое жужжание домашнего телефона и громкий стук в дверь.

Я ходила по темной комнате. Под ногами, словно успокаивая меня, поскрипывал паркет. «Не открою!» – твердила я. Может быть, незваным гостям надоест, и они уберутся отсюда. Снова затянула окно светомаскировочной шторой и включила свет. Оглядела нашу уютную комнату: книги, расставленные в шкафах вдоль стен, письменный стол, за которым работал Юлек, радиоприемник, доносивший до нас голос Москвы. Они, конечно, интересуются Юлеком. Я скажу, что ничего о нем не знаю, видела его в последний раз весной 1940 г. Да, он все еще прописан в этой квартире. А зачем его выписывать, я убеждена, что он возвратится. Они явились сюда, значит, Юлек не в их руках. Этот довод меня немного успокоил.

Мне послышался скрежет ключа в замке. Ноги сами понесли меня к дверям. Отперла. В квартиру ввалились два разъяренных гестаповца. Третий выходил из лифта.

– Чертова баба, почему не открываете?! – закричал один из них по-чешски.

– Я не слышала.

– Не валяйте дурака! Мы звоним уже целый час!

– Я спала. Кто вы?

– Что вам до этого!

Тут же, в прихожей, они открыли шкаф и стали рыться в одежде, срывая ее с вешалок. Заглянули в кладовку. Затем устремились в комнату и накинулись на библиотеку, вытаскивая книги из шкафов, потроша их и швыряя на пол. Книги, которые мы покупали на последние деньги, книги, которые Юлек с такой любовью расставлял на стеллажах, где каждая имела свое место, книги, которые ему были так дороги. С такой неохотой он оставлял их весной 1939 г., когда в страну вторглись немецко-фашистские войска.

– Где муж?

– Не знаю, я