Екатерина Великая - Кэролли Эриксон

— Какой он темненький! — не без лукавства восклицали придворные, зная, что его отцом был смуглый Сергей Салтыков, а не великий князь, бледный как поганка. Но Елизавета не обращала на это внимания. Она сделала бессмысленными все намеки на сомнительное отцовство Петра, пробурчав, что это не первый бастард, который рождается в ее семье. Она не пресекала сплетни о Екатерине и Сергее. Значение имело лишь то, что у великой княгини родился ребенок, которого императрица будет любить и пестовать. Родился продолжатель династии.

Поведение государыни было настолько материнским, что среди придворных распространился слух, что, дескать, Павел ее сын, а не Екатерины. Несмотря на свой немолодой возраст и многочисленные недомогания Елизавета казалась еще способной стать матерью. К тому же всем было известно, что она путается с молодыми и здоровыми любовниками. Так почему же она не может завести ребенка, хотя бы на склоне лет?

Императрица не препятствовала распространению этих слухов. Прошло почти шесть недель, и только тогда она позволила Екатерине взглянуть на ребенка. «Я подумала, что он очень красивый, — писала Екатерина. — И увидев его, я почувствовала себя чуточку счастливее». Увы, Павла почти сразу же выхватили у нее из рук и унесли, и ощущение одиночества и заброшенности стало еще острее.

Первого ноября Екатерина должна была принимать официальные поздравления придворных. Слуги украсили спальные покои великой княгини с необычной роскошью. Вместо прежней мебели сюда принесли изящные кушетки и столы, великолепные гобелены и драпировки, предметы искусства. Теперь ее спальня выглядела почти так же богато, как апартаменты самой императрицы. Главным украшением была кровать, обитая розовым бархатом с серебряной вышивкой.

Полулежа на этой царской кровати, Екатерина терпеливо ждала, когда мимо нее пройдут все министры, придворные, иностранные послы, видные горожане и представители дворянства. Каждый из них целовал ей руку. Для любого посетителя у нее находилось приветливое слово и дружелюбная улыбка. Лишь ее большие голубые глаза выдавали страдания, которые она стойко перенесла, и Екатерина прилагала все усилия, чтобы глаза излучали тихую радость материнства.

Прием, который продолжался несколько утомительных часов, наконец закончился, и Екатерина с облегчением откинулась на подушки из розового бархата. Однако ей не дали отдохнуть. Не успел последний посетитель покинуть спальню, как появились слуги императрицы — и от роскошной обстановки ничего не осталось. Столы и стулья, вазы и подсвечники — все это, как по мановению волшебной палочки, исчезло за порогом. Спальня стала такой, какой была недавно. Даже огромная кровать, обтянутая розовым бархатом, была разобрана и вынесена. А женщина, что на ней так торжественно возлегала, теперь растерянно стояла на полу, ощущая сильную боль в ноге и размышляя о своей судьбе.

Глава 12

Всеми забытая Екатерина, которой было отказано даже в праве видеть своего младенца-сына, обратилась к силам собственного пытливого, неугомонного разума, к своей душе. Другая женщина на ее месте могла бы сойти с ума, заболеть, впасть в уныние, но Екатерина удалилась в маленькую, плохо освещенную комнатушку — только там можно было укрыться от леденящего ветра, дувшего с реки, — и начала читать.

Она одолела «Всеобщую историю» Вольтера, который постепенно становился ее любимым писателем, и историю Германии, а также груду книг на русском языке, в том числе два огромных тома по истории церкви, переведенных на русский язык с латинского, автором которых был историк шестнадцатого века кардинал Барониус.

Ее восхищение вызвали «Дух законов» Монтескье с его глубоким и подробным анализом происхождения и форм власти и «Анналы» Тацита.

Вольтер ее забавлял, Барониус давал знания, а Монтескье интриговал, но именно Тацит стал тем автором, который зажег ее воображение и расширил кругозор. «Анналы» повествовали о Риме в его беспокойные годы, когда империя переживала упадок, а наследники Августа боролись за трон. Республиканские идеалы поблекли, нравы испортились, императорами становились с помощью дворцовых интриг и преторианской гвардии. Властители менялись так часто, что вызывали изумление у непосвященных, наивных рядовых граждан, которые неизбежно становились жертвами алчности и предательства. Посвященные же, те, кто не только был бдительным и умел защищаться, но мог перейти в наступление и первым нанести удар, не ожидая действий врага, успешно направляли события в нужное русло.

Екатерина, годами страдавшая от оскорблений, пренебрежительного обращения и попреков, кипела гневом и обидой. Прочитав Тацита, она исполнилась честолюбивых помыслов и стала готовить возмездие. Она больше не будет жертвой. Она воспользуется тактикой римских победителей времен Тацита и защитит свои интересы в елизаветинской России. У нее открылись глаза. Она перестанет быть той старательной, послушной девушкой, которая прежде всего пыталась угодить другим. Пусть теперь эти другие угождают ей!

Чтение Тацита, как потом писала Екатерина в своих мемуарах, «произвело настоящую революцию в моей голове и все это усугублялось тем, что я в то время находилась в очень мрачном расположении духа. Я начала видеть вещи в черном свете и доискиваться более глубоких причин».

Наступила зима. Река замерзла. Бледное, водянистое солнце вставало поздно и скользило над горизонтом в желтовато-серой дымке. Екатерина по-прежнему почти все время проводила в одиночестве, в своей крохотной комнатке, чередуя сон в шезлонге с чтением за небольшим письменным столом. Ее больная нога покоилась на подушках.

Несмотря на все усилия защититься от жестоких сквозняков, она простужалась снова и снова и каждый раз страдала от высокой температуры. После двух месяцев добровольного затворничества она оставила свое убежище ради рождественских богослужений, но на нее опять обрушились простуды, и она на много дней слегла в постель.

Всю зиму она вынашивала тайные замыслы, размышляя о том, как лучше сыграть на противоречиях между враждующими придворными партиями. Она была полна решимости переделать себя. «Я собрала все свои силы, — писала она позднее, — и твердо решила не покидать свою комнату, пока не почувствую, что могу преодолеть свою ипохондрию». Пока придворные растрачивали себя на балах и маскарадах с иллюминациями и фейерверками, пока Петр и его приятели-гвардейцы и прочие собутыльники предавались пьянству, шумно веселясь в клубах густого табачного дыма, Екатерина оставалась в своем аскетическом убежище, с каждым днем становясь все сильнее и увереннее в себе. К тому времени, когда полоса празднеств закончилась, она выковала из себя новую личность.