Рикошет - Юлия Александровна Лавряшина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Поэтому я оставила эти попытки, бесшумно обошла дом и вытянулась на траве прямо перед крыльцом. Раскинула руки и смотрела в небо, точно зная, что Артур сейчас видит эти же облака, только чуть с другого ракурса. Сегодня они были вытянутыми и плоскими, недвижимыми, точно на их высоте совсем не было ветра. А по траве он пробегал приятными волнами, и я жмурилась от удовольствия. Пока не уснула…
Сны преображают время, оно становится пластичным, меняет густоту. Порой пять минут кажутся парой часов — высыпаешься на славу! Но сегодня меня просто расплющило сном, и сознание тоже показалось бесформенным, оно возрождалось пятнами, обрывками мыслей. Ощущение было, будто меня приковали к чугунному шару, который и мое тело наполнил такой тяжестью, что не под силу было даже просто шевельнуться. Засыпать было куда приятнее.
Со мной не было ни телефона, ни часов, и я не могла понять — сколько отсутствовала? Но за это время угрюмые низкие тучи вытеснили те невинные облачка, которые убаюкали меня.
— Кажется, дождь собирается…
Эту фразу часто повторяла мама, она любила сказку про Винни-Пуха. И всякий раз, когда небо тяжелело назревающей грозой, я тоже машинально произносила такие слова. Во мне много маминого, хотя внешне мы совсем не похожи — я ниже ее на голову, и волосы у меня совсем светлые, а не золотисто-медовые, как у нее. И в моих глазах больше голубизны, чем зелени. Зато голоса у нас похожи: однажды я ответила вместо мамы по ее телефону, и Артур перепутал нас. Может, поэтому ему так нравится разговаривать со мной? Если закрыть глаза, то можно представить, что она жива, она рядом… Вот только рано или поздно глаза приходится открывать.
А мне захотелось вырвать свои, когда я повернула за угол дома и увидела, как Артур подхватил на руки Ромку и кружит его, хохочущего на весь сад. А Женя смотрит на них так, будто нашла, наконец, сокровище, которое искала всю жизнь.
Скажу честно, это было неожиданно. И самым неожиданным было то, как сдавило у меня в груди…
Попятившись, я снова скрылась за углом и наткнулась на что-то мягкое и живое. Моника смотрела на меня так, словно и у нее щемило сердце…
— Тебе тоже не хочется это видеть? — Я коснулась ее рыжего лба, но собака уклонилась и взглянула на меня недобро.
Мне она ничуть не сочувствовала. Ей невмоготу было делить Артура ни с кем… И я понимала ее. Вот себя не понимала: ведь чуть ли не вчера я сама твердила, что он не обязан хранить верность моей маме всю оставшуюся жизнь! А Женя была далеко не худшим вариантом…
Что же тогда так поразило меня?
— Пойдем, — позвала я. — Хочешь на речку? Ох, погоди… Сейчас ведь дождь пойдет, похоже. Что-то я совсем плохо соображаю…
Так и не проявив сострадания, Моника медленно направилась к тому дереву, под которым они валялись с Артуром, будто трава до сих пор хранила его запах и тепло. А может, собака могла их почувствовать? Я молча проследила, как она плетется, тычется носом в траву, растягивается во весь рост… Нетрудно было представить, что творилось у нее в душе. Меня саму охватило то же ощущение брошенности, хотя Артур не был моим отцом и я не должна была ревновать его. Друзья ведь не принадлежат нам одним?
Почему в эти минуты меня так тянуло на берег Учи, поросший высоченными березами и густыми камышами, давшими приют многим утиным семьям? И плевать было, что тучи вот-вот прорвутся и с неба хлынут холодные струи. Купаться я не собиралась, но эта скромная речка с недавнего времени стала для меня местом силы, и я отправлялась на ее мягкий берег всякий раз, как душа была не на месте.
Решив, что докладывать никому не обязана, я вышла за ворота усадьбы. В последний момент, когда я уже хотела закрыть калитку, меня догнала длинноногая Мари и заглянула в глаза с веселым ожиданием: «Ты гулять? Возьмешь меня с собой?»
— Пойдем, — позвала я, хотя поводка с собой не было, а это было против правил.
Но я решила, что перед грозой улицы поселка вымрут и никто не испугается моей собаки, которая и впрямь бывала суровой, но только с псами. С людьми она вела себя уважительно, а со мной почему-то превращалась в щенка, готового скакать на задних лапах, мотать головой, зажимая мячик в зубах, и извиваться на спине, подставляя для почесывания светлое брюшко… В общем, лучшей компании было не сыскать!
Мы пробежали с ней по тропинке, ведущей к реке, между рядами воинствующей крапивы, уже переросшей меня, что, в принципе, неудивительно… Артур все грозился скосить ее, но до дела так и не дошло, ведь никого из нас она пока не обожгла.
Странно, почему-то в Москве я не так остро ощущаю свой рост, хотя, казалось бы, монументальные дома, и Останкинская башня, и знаменитая статуя Мухиной, находившиеся в нашем районе, должны подавлять меня. Но только в Образцове, где буйство природы казалось просто разгульным, я начинала чувствовать себя Дюймовочкой, пытающейся выжить в мире рослых людей.
Может, за это меня и любили собаки? Я находилась к ним ближе и все же оставалась человеком, способным позаботиться о них.
Бедные березы уже нещадно гнуло ветром — предвестником грозы. Слабенькие листки неслись вдоль земли, обгоняя сломанные веточки. В любую минуту могло громыхнуть, и нужно было следить за Мари, чтобы она с испуга не пустилась в бега.
— Все хорошо, — заверила я ее. — Пока еще можно подойти к дереву, а когда засверкают молнии, лучше не стоит. Вот так, молодец…
Поверхность Учи покрылась серой рябью — ветер дул против течения. Уток с потомством нигде не было видно, они уже попрятались в камышах. Похоже, они оказались умнее меня. Я посмотрела на противоположный берег, где вчера утром наперебой скрипели два коростеля, а из деревни их перекрикивали осипшие петухи. Сейчас все они затаились, и если бы не ветер, то стояла бы пугливая тишина…
Я вдохнула полной грудью и поняла, что жду разгула стихии.
Первая молния разрезала все небо до земли ломаной линией, ослепительной настолько, что глазам стало больно. Я сразу присела и обняла Мари за
