Новый Михаил - Владимир Викторович Бабкин

кому теперь нужна моя присяга. Правительство сбежало. Где государь, неизвестно, и ходят слухи, что он убит. Цесаревич еще дитя и не сможет управлять империей. На улицах анархия. Офицеров заставляют отдавать оружие и снять погоны. Или просто убивают. Распоряжения высшего военного начальства бессмысленны, противоречивы или просто преступны, а это значит, что наши генералы в полной растерянности и не понимают происходящего или сами участвуют в том, что сейчас происходит. Безнадежность и агония. Солдаты и офицеры обсуждают, куда и как бежать. Я пришел к вам просить меня отпустить, но остальные не придут. Они просто разбегутся. Господин полковник, прошу вас как человека – отпустите. У меня молодая жена дома, и я не знаю, что с ней. Отпустите! Или я сам уйду…

Могилев.

28 февраля (13 марта) 1917 года

Я дышал ночным воздухом в ожидании того момента, когда оцепление гостиницы вновь займет свое место в кузове грузовика и мы двинемся на встречу с человеком, к которому я стремился все это время.

Остался последний рывок – встреча с Николаем Вторым, жесткая беседа, и вот мой «любимый братец» уже никуда не едет. А за этим последует подавление мятежа для страны и уже совсем другая история и другие перспективы, в том числе и для меня. Но сегодняшний день меня уже научил, что законы Мерфи действуют и в этом времени. Как там – «когда дела идут хорошо, что-то должно случиться в самом ближайшем будущем»? Это именно мой случай.

Мои философствования были прерваны в этот самый момент. Разве я сейчас вижу не вестника катастроф, который опять явился ко мне, и снова в образе штабс-капитана Мостовского? Хотя в последнюю нашу встречу вроде ничего плохого не произошло. Во всяком случае, сразу. Но оценивая выражение его лица, что-то подсказывало мне, что проблемы у меня не кончились.

Глубоко вздохнув, я дал команду охране пропустить Мостовского к моей обожаемой персоне.

Царское Село.

28 февраля (13 марта) 1917 года

Ночью граф Бенкендорф был вызван к телефону генералом Хабаловым.

– Доброй ночи вам, Сергей Семенович!

Хабалов нервно охнул.

– Шутить изволите, Павел Константинович? Какая ж она добрая?

– Вам виднее. С какими делами ко мне, Сергей Семенович? Я так понимаю, вы вовсе не о превратностях ночи хотели поговорить в столь поздний час?

Было слышно, как на том конце провода засопел Хабалов.

– Я к вам, Павел Константинович, по делу. Очень важному. Дело в том, что под моей командой верные войска взяли под охрану Зимний дворец. У главных ворот поставили два орудия…

Бенкендорф перебил собеседника:

– Сергей Семенович, это, безусловно, очень интересно, но что вы от меня-то хотите?

– Проблема у нас, которую можете решить только вы, Павел Константинович. Но все дело в том, понимаете ли, что войска голодны, а пищу из запасов дворца нам не дают. Говорят, что нет у них такого распоряжения, и никто не хочет брать на себя ответственность за возможные убытки казне. Вы уж дайте указание, Павел Константинович, а то и эти разбегутся, понимаете? И так уж Западный кавалерийский полк сообщил нам, что у них нет пищи и фуража, да и смерти они не хотят. Не хотят нам и не хотят себе, понимаете? Поэтому делегаты от полка к нам пришли и сообщили, что полк покидает нас и походным порядком уходит в Новгород в свои казармы. А остальные-то это видят, понимаете? И моральный дух у них, скажу я вам, такой, что… Вы меня понимаете? Так что если еще и этих не накормим, то сами понимаете…

Пораженный Бенкендорф молча слушал нелепое бормотание растерянного командующего Петроградским военным округом и понимал, что столица государем уже потеряна.

Могилев.

28 февраля (13 марта) 1917 года

– Ну что, Александр Петрович? Какую злую весть вы мне принесли?

Мостовский растерялся.

– Почему вы так решили?

– Ох, Александр Петрович, Александр Петрович… – Качаю головой. – Жаль, что у меня с собой нет большого зеркала, вы бы насладились выражением собственного лица. Итак, милостивый государь, не отбирайте моего времени – у меня его в обрез. Государь вот-вот уедет. С чем пожаловали?

– Да, собственно, с этим и пожаловал. Простите, ваше императорское высочество, где бы мы могли переговорить наедине?

– В машине, как вариант.

Через минуту мы, предварительно выгнав из машины шофера, сидели на заднем сиденье моего временно персонального авто.

– Итак?

– Можно вопрос, ваше императорское высочество? Это очень важно!

– Задавайте.

– Вы не могли бы, если это не большая тайна, конечно, сообщить мне ваше личное мнение – должен ли государь в ближайшие часы уезжать из Ставки, или же лучше было бы ему остаться в Могилеве?

Я внимательно рассматривал Мостовского. Вопросики у него, однако… С чего бы?

– А позвольте, господин штабс-капитан, поинтересоваться целью этих расспросов? В прошлую нашу встречу вы мне дали слово, что вы не шпион. Отлично. Тогда кто вы, господин Мостовский? Может, вы заговорщик?

Мостовский устало покачал головой.

– Я выполняю личное секретное поручение командующего восьмой армией генерала Каледина. Я должен любым путем передать некий пакет лично государю.

– Почему генерал Каледин лично не передал письмо его императорскому величеству? Ему ведь это сделать было бы несравнимо проще?

– Не могу сказать. Возможно, он не хотел привлекать внимание к письму.

– Странное объяснение, право. О чем письмо?

– Простите, ваше императорское высочество, но…

– Ах да, я не ответил на ваш вопрос, не так ли?

Мостовский кивнул. Я