Не мой прекрасный принц (СИ) - Надежда Швец

Его это злило и вгоняло в беспомощное состояние, я же тихо ликовала. Тому, что молчание ранит больше всяких криков, меня научила Урса. Она и сама применяла такой способ показать мужу свое недовольство. Я же вовсю пользовалась полученными знаниями.

Орк даже подрастерял некую часть своей уверенности и насмешливости, выглядел растерянным и утомленным.

Игнорировала я и все сплетни в гареме, более не поддевала Ису. Вот только все это возымело еще более яркий эффект — наложницы гадали, что же произошло и сами же порождали новые слухи.

Мне было абсолютно наплевать на их мнение.

Для себя я решила, что все скоро закончится.

Когда же наконец пришло послание от моей бывшей фрейлины, я буквально взвыла от радости.

Начала еще более усердно заниматься с мальчишками — их прибавилось, теперь я стала наставницей пяти маленьких орков. Хотелось рассказать им как можно больше, успеть научить читать и писать. Было даже немного жаль.

Когда Дагон потащил меня на пикник около храма, я не испытывала и толики радости, хотя в душе что-то и отозвалось на мысль вновь лицезреть переплетения нитей.

— Твое молчание, — говорил орк, раскладывая еду на шерстяном покрывале, — мне даже нравится. Ты выглядишь такой покорной, кроткой.

Я лишь фыркнула, даже не посмотрела в его сторону.

— Я начинаю думать, что молчишь ты не от обиды вовсе. Просто, пташка, ты покорена моей доблестью и мужеством. И готова стать моей наложницей в полном значении этого слова.

Зараза, пытается довести меня до криков и истерики. Не выйдет.

Я все так же продолжала аккуратно вплетать в волосы полевые цветы, не обращая внимания на провокации орка.

— Я могла бы стать тебе женой, — едко ответила я, все же решив удостоить его ответом, — в полном значении этого слова. Но, к сожалению, ты не сможешь мне стать достойным мужем. Ох, прости. Ты ведь вообще не сможешь стать мужем, ваши дикие традиции этого не признают.

Воодушевленный моим неожиданным ответом, орк встрепенулся.

— Женой? Каталина, ты настолько желаешь стать мне женой, что даже нарушила свое священное молчание?

— Какая разница? Ты-то во мне жены не видишь. И даже если бы захотел, это невозможно.

Найдя яблоко среди еды, грозно вонзила в него зубы.

Повисла тишина, каждый думал о своем.

С сожалением, я поняла, что злость немного утихает. Сейчас даже пришло осознание, что мое порывистое поведение было нелогично. Он ведь мне ничего не обещал. Да и та же Иса в постели Дагона хоть и вызывала неприятие, но не столь агрессивное.

— Я с детства понимала, — заговорила я. — что у моего мужа будут любовницы, фаворитки. Что они будут играть значительную роль при дворе. А также, что никто не будет скрывать их. Мне казалось, что я готова к этому и отнесусь спокойно. Но, оказалось, о таком можно рассуждать лишь когда фигура твоего избранника является туманной, безликой. Когда он не имеет для тебя важности.

— Ты считаешь меня своим избранником? — весело осведомился Дагон.

— Я считаю, что ты важен.

— И поэтому ты так хотела, чтобы я отпустил тебя?

Я устало вздохнула, подтянула колени к груди, сжала.

— Чего ты хочешь, Дагон? Специально издеваешься надо мной? Мстишь?

— Это что такое жестокое я делаю, что ты так думаешь?

Я недовольно поморщилась. И правда, он то ничего не делает. Это я тут едва ли не в любви, признаюсь.

— Дагон, — я порывисто обернулась к нему, поймала взгляд желтых глаз. — Послушай внимательно, пожалуйста. У меня есть к тебе чувства и, я думаю, это совершенно не та ерунда, которую я раньше принимала за влюбленность. Я говорю это прямо потому, что хочу, чтоб ты понимал — это меня мучает. Я страдаю, находясь рядом с тобой.

Орк выглядел лишь слегка удивленным, но я его в этом не винила. В романах, которые я читала, прекрасные рыцари пели серенады под окнами своих дам, слагали стихи в их честь и завоевывали для них крепости. Все, чтобы рассказать о своей любви. А дамы никогда не признавались так прямо, они вообще не признавались. Признаваться женщине в своих чувствах не этично, даже неприлично. Но о каком приличии говорить в моем случае, я живу-то среди орков!

Одним резким рывком Дагон потянул меня на себя и прижал к груди. Я прикрыла веки, тихо наслаждаясь моментом.

— Кете, — тихо начал он. — Я не понимаю из-за чего ты страдаешь? Я ведь не сделал тебе ничего плохого. Ну, не считая того, что украл. Я даже не овладел тобой, когда мое сознание было под властью отвара, хотя очень хотел. Но ты просила не делать этого. Мною было сделано все, чтобы тебе было здесь хорошо. Я думал, что этого достаточно, чтобы ты поняла — твои чувства взаимны.

На последних словах я дрогнула, прижалась к орку крепче.

— Ты лжешь, — прошептала в ответ. — Ты сам говорил, что я не в твоем вкусе! Ты играешь на моих чувствах!

Дагон тихо рассмеялся:

— Пташка, ты сама называла меня чудовищем еще с первой встречи. А тогда и вовсе разгромила мои покои, обвиняла невесть в каких намерениях. Что я должен был сказать, видя такую "благодарность" на спасение королевской особы?

— Прости, я больше никогда не буду называть тебя чудовищем.

— О, нет! Называй, мне даже нравится.

Я тихонько засмеялась, наслаждаясь моментом единения. Наконец, впервые за много дней после того злополучного праздника, мне было хорошо. Но спокойствие нарушили мои же мысли.

— Постой, — я вырвалась из его рук, прямо взглянула в глаза. — Это все равно ничего не меняет. Я никогда не смогу делить тебя ни с кем. Мы разные, Дагон.

Он окинул меня внимательным взглядом, задумался, а после кивнул и оборонил:

— Я что-нибудь придумаю, Каталина.

Вряд ли, тут невозможно что-то придумать. Но я все же ободряюще улыбнулась.

А потом перевела взгляд на виднеющийся сквозь деревья храм и спросила:

— Сколько лет орки приносили в жертвы своих детей, Дагон?

Он вздрогнул, поморщился как от зубной боли.

— Это только Траган мог рассказать. Я прав?

— Почему же?

— Потому, что он на половину человек. Чистокровные орки произносить в слух это не любят.

— Но вы ведь делали это?

— Не мы, а предки. И отвечая на твой вопрос — несколько столетий, Кете. Это и стало причиной того, что наш народ столь скрытен. Если бы нашу историю записывали, то весь мир узнал бы это противную правду.

Перед глазами пронеслись чужие воспоминания, ярость и боль.

— А много было тех, кто не желал менять покровителей?