Безумно богатые русские. От олигархов к новой буржуазии - Элизабет Шимпфёссль

на задний план. Если не брать в расчет моду на поиск аристократических корней в начале 1990-х годов, в тот период эти люди не ощущали нужды размышлять о семейных историях как составной части своей новой буржуазной идентичности. Теперь же, когда их интересы эволюционировали из простого зарабатывания денег в более утонченные сферы, поиск новых ценностей – в данном случае благородной семейной истории – стал приобретать актуальность. Отныне происхождение из советской интеллигенции обеспечивает новых буржуа идеальной родословной и общепризнанным культурным капиталом.

Если раньше, в советские времена, они были интеллектуалами, учеными и государственными функционерами (тайно восхищавшимися капиталистическими моделями устройства общества), то сейчас превратились в членов буржуазного класса, который заинтересован в восстановлении буржуазности, основанной на своем специфическом образе. Их буржуазность требует от них переосмысления своей семейной истории и установления преемственности с советскими традициями и ценностями. При этом, хотя советская интеллигенция выступает в качестве ориентира и заменителя отсутствующего буржуазного предшественника, новая российская буржуазия не ставит под сомнение свою капиталистическую природу.

Глава 5

Богатые русские и филантропия

С древнегреческого филантропия переводится как «человеколюбие». Но даже древние филантропы не занимались благотворительностью из чистой любви к людям: филантропия стала частью системы общественных и религиозных ценностей только лишь потому, что элита считала ее выгодным делом[256]. Сказанное остается верным и сегодня: филантропия как ничто другое улучшает имидж благотворителя и подчеркивает его высокий статус. Утверждение же высокого статуса требует определенной толики самоограничения и признания личной ответственности: как говорится, положение обязывает (философ Георг Зиммель описал этот феномен в своем анализе того, как происходит формирование социальных норм)[257].

В отличие от уплаты налогов, филантропия предоставляет благотворителям свободу выбора. Она дает богатым возможность проявить индивидуализм, оказать влияние на политическую и социальную жизнь и реализовать собственные представления о гражданском участии. Многие критики указывают, что филантропия пагубно влияет на демократию, поскольку филантропы не избираются демократическим путем и, следовательно, не подотчетны никому, кроме самих себя[258]. Крупные доноры руководствуются собственными соображениями, решая, кому жертвовать. Они не могут предвидеть последствия своего выбора, хотя их решения потенциально затрагивают миллионы людей. Более того, филантропическая деятельность богатых в целом мало отвечает приоритетам общества и интересам тех, кто нуждается в социальной помощи[259]. Зато выгода для самих филантропов весьма существенна, в чем российские богачи давно убедились на собственном опыте[260].

Благотворительность – также способ искупить свои грехи. Она снимает с состоятельных людей чувство вины, возникающее порой из-за осознания того, что их успех достигнут за счет других, а также зачастую помогает минимизировать опасность того, что законность их богатства (особенно если оно было накоплено совсем недавно) будет подвергнута сомнению и оспорена. В XIX веке французский антрополог Марсель Мосс разработал теорию экономики дарения, согласно которой получатели подарков чувствуют себя в долгу перед дарителями. Сегодня верно в некотором роде обратное: богатые стремятся купить лояльность как властей, так и простых людей, поскольку своим богатством обязаны и тем, и другим[261].

В начале 2000-х годов Россия увидела необычайный всплеск благотворительной активности, который отчасти объяснялся огромными прибылями из-за высоких цен на нефть. После мирового финансового кризиса 2008 года расходы богатых русских на благотворительность существенно не уменьшились, а в 2010-х годах даже выросли[262]. Согласно исследованию агентства Coutts «Миллион на благо» (Coutts Million Dollar Donors Report 2014), в 2013 году в России совершили 126 благотворительных пожертвований в размере миллиона долларов и выше на общую сумму более одного миллиарда долларов. Это значительный рост по сравнению с 2012 годом, когда было зафиксировано всего 35 таких пожертвований на совокупную сумму менее четверти миллиарда долларов. При этом более половины из них сделали частные лица.

Такой рост благотворительности обусловлен не только избытком денег, но и растущим стремлением богатых русских улучшить свой имидж и адаптироваться к общепринятым мировым буржуазным нормам. Финансовое дарение как проявление заботы и сострадания к менее удачливым согражданам позволяет им хотя бы в какой-то мере избавиться от неприглядной репутации, заработанной в 1990-х годах.

Игроками национального уровня занимается сам Кремль, следя за тем, чтобы те вносили адекватный вклад в филантропическую активность. В свою очередь региональными игроками занимаются губернаторы, а игроками еще мельче – мэры и местные власти. Причем активный подход к этому делу дает богатым русским очевидное преимущество: тем, кто не придумал свои благотворительные проекты, власти могут навязать другие, даже если будущим меценатам они и нравятся.

Еще одна причина подобного расцвета благотворительности состоит в том, что у богатых русских фактически нет выбора. С первых дней президентства Путин ясно дал понять, что ожидает от тех, кто сильно разбогател, помощи в заполнении вакуума, который образовался в результате ухода государства из ряда социальных сфер. Уже в 2006 году почти 90 % пожертвований в России направлялись государственным учреждениям, испытывавшим острый дефицит бюджетного финансирования, таким как больницы и клиники, детские дома, дома престарелых, учреждения культуры[263]. В 2010-е годы Кремль еще больше закрепил за олигархами эту негласную обязанность, учитывая, что многие из них в периоды кризисов были вынуждены прибегнуть к его помощи, а новички заработали большие деньги почти исключительно благодаря госконтрактам[264]. Другими словами, в современной российской благотворительности присутствует элемент принуждения.

Возрождение филантропической традиции российской аристократии

Ирина Прохорова, управляющая фондом своего брата Михаила Прохорова, прокомментировала зарождение постсоветской филантропии в 1990-х годах следующим образом: «Люди быстро подхватили все то, что существовало до советских времен». Этот процесс возрождения дореволюционных культурных традиций отсылал к именам таких известных российских меценатов, коллекционеров, импресарио, как Павел Третьяков, Сергей Щукин, Савва Морозов или Сергей Дягилев. Несмотря на то что в советскую эпоху их филантропическую деятельность обходили молчанием, их имена упоминались в советских учебниках. Родители и учителя с ранних лет водили детей в Эрмитаж и Третьяковскую галерею. Таким образом, по словам Прохоровой, «люди знали об этих дореволюционных филантропах, о том, что они сделали. В 1990-е годы историческая память о них возродилась».

В царской России благотворительность первоначально была уделом только аристократии – любые филантропические начинания должны были санкционироваться самим царем. Благотворительность была основной общественной деятельностью для дам высшего света, которые создавали различные филантропические общества. Контролируя эту сферу, императорская семья сама