Ягодное лето - Катажина Михаляк

Женщина поднесла ладонь к глазам, заслоняя их от лучей заходящего солнца.

Алек направил коня к ней и соскочил на землю прямо перед ее носом.

– Вы! – крикнул он с той же самой ненавистью в голосе, с какой пару месяцев назад нападал на Габриэлу. – Вы убили мою маму! Вы, пани, вы – убийца! Понимаете? Вы убийца!

– Мальчик, о чем ты говоришь? – Малина смотрела на него свысока. Она с первых слов поняла, с кем имеет дело, прекрасно помнила отчаянные крики ребенка, когда его тащил за собой психопат.

– Я сейчас объясню, о чем говорю! Нет, тетя, я не перестану! – он сбросил с плеча руку пытающейся его успокоить Габрыси. – Она вместе с ЭТИМ убила мою маму! И хотя ее не будут судить за это убийство – может, хоть совесть ее осудит и тоже убьет!

«Адвокаты совести не имеют», – мелькнуло в голове у Габриэлы, но она промолчала.

– После того заседания, когда вы устроили расправу над моей мамой, – продолжал мальчик, – когда ЭТОТ выволок меня из здания и моя мама осталась совсем одна… Она пошла домой, легла и умерла! Именно так! Умерла, потому что у нее сердце не выдержало! Разорвалось от тоски! А знаете, пани, как мне об этом рассказал ЭТОТ? «Мать твоя сдохла». Вот как он сказал. Как о собаке приблудной! Хотя нет, не как о собаке – собаку и ту любят и говорят, что она умерла, а не сдохла. Ну что, вы довольны, пани? А я оказался в детском доме, потому что ЭТОТ меня избивал. И если бы не тетя Габрыся, – он взял девушку за руку, – так я бы уже тоже сдох! Потому что уже больше не мог так больше жить. А вы, пани, злой человек, и я вам желаю смерти! – закончил он, схватил поводья Лизуна и потянул коня за собой.

Малина проводила его ошарашенным взглядом.

– Это правда? – она перевела взгляд на Габриэлу.

– Правда, – Габриэла смотрела на нее жестко. – Мама Алека действительно умерла во сне. В ночь после суда. Мне директор детского дома рассказал об этом. А еще о том, как отец мальчика о нем «заботился». Так что огромная вам благодарность, пани адвокат. Вы провернули такую работу! Надеюсь, гонорара хватило вам на норковую шубку? – Габриэла скривилась от отвращения. – Пошли, Бинго. Иногда мне кажется, что в тебе гораздо больше человеческого, чем в некоторых людях…

И она вслед за Алеком пошла к конюшне.

Малина осталась стоять там, где стояла, в голове у нее был совершенный сумбур.

Конечно, она была «эта сука Богачка», которая за деньги продавала собственную совесть… Но, с другой стороны, – ведь каждый имеет право на защиту, даже самый страшный преступник, разве не так?

А может, у нее и не было этой самой совести – никогда?

Но тогда что сейчас так сильно грызло ее сердце, откуда этот ком в горле? Страх?

Да, она продавалась. Она защищала бандитов, и у нее было много врагов, потому что «благодаря» ей хорошие люди, порядочные и законопослушные, проигрывали дела, которые никак не могли проиграть.

Но тут… приложить руку к смерти женщины, любящей и любимой матери, которая провинилась только в том, что в свое время вышла замуж за психопата и впала в депрессию…

Малина повернулась и, механически переставляя ноги, побрела к парку. Ей хотелось скрыться сейчас от людей. А еще бы лучше – от себя самой. Она тяжело опустилась на лавку, спрятанную в кустах жасмина. И… заплакала. О себе и об Алеке. Именно в такой последовательности.

Ребенок, одиннадцатилетний ребенок ее проклял. Он желает ей – и говорит об этом вслух! – смерти за то, что она убила его маму.

Малина почувствовала страх смерти. И еще ужас перед адом, куда ей, судя по всему, прямая дорога.

– Мальчик, я все исправлю! Я тебе это компенсирую! – плакала она, хотя Алек не мог ее слышать. – Я этому психопату отомщу. Он нас попомнит!

Внезапно она закрыла рот рукой, потому что услышала чьи-то шаги. И голос Габриэлы:

– Пани адвокат, вы где?

И тут же Габриэла появилась у нее перед глазами, она без сочувствия смотрела на мокрые от слез щеки Малины. А про себя Габрыся порадовалась, что все-таки у этой женщины, несмотря ни на что, видимо, есть совесть.

– Я хотела узнать насчет Павла. Можно присесть?

Малина подвинулась на край скамейки, освобождая место рядом с собой.

– Вы по его делу приехали?

Малина кивнула.

Габриэла поспешно открыла сумочку и протянула ей мятый, но чистый носовой платок.

– Я, собственно, хотела даже больше с вами увидеться, чем с вашей начальницей, – начала Малина с трудом.

То, что казалось еще полчаса назад таким простым и логичным – угрозы, шантаж и торговля «ты мне, я тебе» – сейчас почему-то совсем не получалось озвучить.

– Я действительно очень хороший адвокат, может быть, один из лучших в стране, – тут Габрыся иронично усмехнулась, – что бы обо мне ни слышали – все так и есть. Я занялась делом Павла Добровольского из-за вас.

– Из-за меня? – Габриэла посмотрела на нее с непониманием. – А я-то тут при чем?

– Я потом объясню. У меня большие шансы восстановить его в правах, через две недели пан Добровольский может стать совершенно свободным и полноправным членом общества… – она чуть понизила голос.

– При условии, что?.. – продолжила Габриэла.

– Когда я вас впервые увидела и услышала, чего вы хотите… Я поняла, что Павел… что Вы к нему неравнодушны. Я не ошиблась?

Малина смотрела на Габриэлу пристально, и та смешалась. Ей совсем не хотелось открывать свои чувства этой высокомерной пани адвокату, у которой и чувств-то никаких отродясь не было.

– А сейчас… я вижу радом с вами пана Оливера ла Бью… – Малина умолкла на полуслове.

– И что? – занервничала Габриэла. – Я не имею на это права или что?

Малина, голос которой уже приобрел привычную твердость, а от слез не осталось и следа, сложила ладони, как для молитвы.

– Я вас прошу, пани Габрыся! Я вас ни в коей мере не осуждаю.

– Думаю…

– Буду откровенна с вами: Оливер мне небезразличен…

Габриэла потеряла дар речи.

Она смотрела на сидящую рядом с ней женщину, как две капли воды похожую на нее саму, словно близнец, и… молчала, не понимая, к чему та клонит.

– Я… я хочу отдать вам Павла и получить Оливера. Ведь двое сразу вам не нужны, – снова это умоляющее выражение в глазах. – И еще сделаю кое-что, чтобы как-то уменьшить ущерб, нанесенный Алеку: лишу родительских прав его отца. И он уже никогда не будет мальчику опасен. И если вы хотите заниматься мальчиком и стать его опекуном – так я и в этом вам могла бы помочь.

Габриэла смотрела на эту женщину со смесью жалости и отвращения в глазах. Она ничего не могла с этим поделать – ей становилось плохо от слов пани адвоката. Тут она освободит Павла от матери, там – Алека от отца, а взамен – только Оливер. То есть она не сделает этого просто так, от душевной теплоты, а только если «ты мне, я тебе». Торг. Алека с Павлом – за Оливера. И что, Габрыся должна сейчас пожать ей руку и подписать договор?