Порочная королева - Троицкая Ольга

Мужчина вошел с улыбкой на лице и застыл, напуганный выражением лица девушки.

— Что случилось?

— Они уже знают о тебе все. Фамилию, кличку… Сейчас по телевизору передавали. Да, сказали еще, что Николай точно случайно погиб.

Карину бросало в дрожь при одной только мысли: вдруг Андрей захочет услышать все сам, включит «ящик» и натолкнется на обвиняющий взгляд Владимира Петровича: "Бандит специально держит тебя в неведении…" Однако мужчина не протянул руку к пульту.

— Если у тебя потребуют документы…

— Да, да, да. Поэтому оставайся у бабки. А еще лучше езжай домой.

Несколько секунд Карина зло смотрела на мужчину и, наконец, горько расплакалась. Упала на подушку, впилась ногтями в ее пуховые бока.

— Тише, — попросил Андрей.

Можно подумать, что у горя, как у телевизора, легко отключить звук.

— Бабуся, наверное, думает, что я тебя беспрерывно мучаю. Ночью — стоны, днем — крики.

Карина подскочила на кровати как ужаленная, приготовившись вцепиться в лицо мужчине.

— Вот теперь я узнаю мою ласковую девочку, — усмехнулся он. — Ну ударь, если легче станет. Может, это нам и на пользу пойдет. Лица потом забинтуем хорошенько. Как у мумий чтоб.

Мол, пострадали в семейной войне.

Девушка замерла и вдруг радостно вскрикнула:

— Придумала! Переоденемся цыганами! Вон их сколько возле рынка на людей вешается. А рядом менты с постными лицами прохаживаются, будто и не видят. А если какой малахольный привяжется, дадим ему рублей 500: "А паспорта дома оставили, сладкий мой…" Никто никогда не догадается.

— Не знаю…

— А я знаю. Ты еще не брился? И не надо. — Карина бросилась к шкафу и принялась торопливо извлекать из него вещи. — Примерь.

Неохотно Андрей переоделся. Синяя в мелкий черный цветочек рубашка плотно облегала его мощный торс, жала под мышками. Потертая кожаная жилетка не сходилась на груди. Старая полуковбойская шляпа в сочетании с трехдневной щетиной создавала образ полубомжеватого странника неизвестной национальности.

— Чувствую себя в этом прикиде, как придурок.

"А ты такой и есть", — с нежностью подумала Карина, бросая на кровать густо-алую юбку-бутон.

— Может, я лучше в свою кожу вернусь? Не знаю, как себя вести, что говорить.

— Лучше всего, ничего. Иногда роняй «ромалы». Где же? А-а-а!

С возгласом победителя девушка извлекла из стопки вещей бело-розовый платок с веселыми монистами по краям. Быстро облачилась в яркие одежды, метнула воланами:

— Ну как?

— Ужасно! Слишком красиво. Тебе же все будут вслед оборачиваться. Хоть платок поменяй.

— А на меня всегда смотрят. Нет! Хорошо! — вертелась у зеркала Великоцкая.

— Кара! Прошу тебя!

Девушка вздрогнула и замерла. Кара… Так называл ее только отец. Всегда, когда сердился или пытался призвать забывшую меру дочь к порядку. Карина смотрела в зеркало, но видела там уже не красивую пышущую здоровьем цыганку, а перекошенное лицо Владимира Петровича: "Я, мама, Денис…" Девушка проглотила комок и стянула с головы позвякивающую металлическими кружочками повязку.

Когда они с узелком в руках спустились вниз, бабушка Полтавка чуть не упала в обморок на лежащего у ее ног Викинга.

— Ромал, подскажи, где тут библиотека, — Андрей загородил дорогу спешащему куда-то с пустой авоськой деду.

— Вон он парк. Обогнешь его и увидишь дом, красивый, двухэтажный. Но тебе, цыган, там делать нечего, — радостно хохотнул старик. — Это контора нотариуса. А рядом такое низенькое зданьице, ну по типу сарая. Вот это и есть она самая, библиотека.

— А Света Шереметьева там еще работает?

Дед сдвинул на лоб кепку, почесал затылок.

— Она уже не Шереметьева и не Света, а Светлана Юрьевна Ховалкина. И я подозреваю, что скоро станет Фроловой. А ты что ж? Либо книжку собрался взять почитать? — весело поинтересовался он.

Карина поспешно пришла на помощь растерявшемуся Андрею:

— Что чужие дела — ветер в поле. Давай я тебе погадаю, сладкий мой.

Лицо старика приняло сосредоточенно-выжидательное выражение.

— Заверни маленькую денежку в большую и положи мне на ладонь. Все, как есть, скажу, дорогой.

При слове «деньги» дед сразу пришел в себя и, далеко обойдя попрошайку в оборках, буркнул:

— Сам я все знаю. Ходють тут всякие…

Карина проводила любопытного насмешливым взглядом. В своем новом наряде она чувствовала себя абсолютно комфортно и свободно.

Андрей с пакетом в руке, низко нагнув голову и ссутулившись, плелся за нею, как большой глупый пес за хозяйкой. Взгляды прохожих равнодушно скользили по ним, скатывались в никуда.

Когда они взяли билет в прошлое и влезли в переполненный автобус, Андрей впервые осмелился произнести хриплым голосом: "Ромал, подвинься чуток". Несмотря на явную нехватку места, вокруг представителей кочующего племени вмиг образовалось свободное пространство. Женщины железной хваткой вцепились в сумки и демонстративно незрячими глазами уставились перед собой. Минуту Карина раздумывала, не попросить ли у пассажиров посильной помощи на "ждущего дома голодного ребенка".

Уж тогда они «ослепнут» и «оглохнут» на сто процентов. Однако покосившись на хмурую физиономию спутника, отказалась от своего хулиганского намерения.

"Не приставай к прохожим с просьбой погадать", — предупредил Карину Андрей, останавливаясь у библиотеки. "Главное, чтоб они ко мне не приставали", — огрызнулась девушка. "От этого очень трудно удержаться", — улыбнулся мужчина, отдал Великоцкой пакет и нырнул в здание по типу сарая.

Карина нетерпеливо ждала. Согласится Шереметьева-Ховалкина-Фролова дать показания или ее рука боязливо потянется к телефону?..

Великоцкая уже успела нарисовать в воображении несколько страшных картин, когда Андрей, наконец, появился на пару с тихой, как и само библиотечное дело, женщиной. Светлана говорила негромко, руки ее двигались плавно, голова доверчиво наклонялась к собеседнику. Ну сама нерастраченная в неудачном замужестве нежность!

Мужчина и женщина устроились в уличном кафе «Ночка». За соседним столиком молодая мамаша пичкала ребенка лет шести растаявшим мороженым. Девчонка-продавщица с головой погрузилась в глянцевый журнал. Карина, подметая темно-зеленой юбкой пыль (все-таки пришлось одеться посерее!), принялась ходить туда-сюда, изо всех сил напрягая слух.

— Все это так давно было… Письма из Афгана, первая любовь. Романтика, — библиотекарша улыбнулась беспомощной улыбкой не очень интересной женщины, желающей понравиться. — Красиво начиналось, а закончилось, как в жизни Даже еще хуже. Я у Лары недавно была. Уже после гибели Коли. На последний автобус опоздала.

Лучше я бы на гостиницу потратилась. Домашний ад! Мальчишка визжит, матюкается. Отец-то его до предела распустил. Лара на ребенка кричит. Я не знала, куда глаза деть. Ну, надо ж подругу утешить, все такое, о Николае заговорила. Так Лара аж передернулась: "Великая потеря! Да я сразу после похорон все его фотографии порвала и в унитаз спустила. Тот и то ими чуть не подавился!"

Карина застыла как вкопанная.

— Я Лару, конечно, понимаю. Коля перед нею очень виноват был. Ведь это из-за него она детей иметь не могла.

"Устаревшая информация", — кивнула себе Великоцкая и продолжила свою миссию часового.

— Николай девчонке голову закрутил и на дочери хозяина фирмы женился. А Лара беременная.

Карина снова остановилась и нахмурилась.

— Она ж красавица, выбирать могла. Ребята ей проходу не давали. Но она на Николае зациклилась. Было в нем что-то такое… Особенно после Афгана. Тут все девчонки с ума от него посходили, — в голосе говорившей звякнули подозрительные нотки. "Уж не свихнулось ли и у тебя сердце, моя сладкая", — прищурилась цыганка.

— Как она плакала!

— А Николай о ребенке знал?

— Конечно. Сразу из города сюда приезжать перестал. Илья даже с Генкой, двоюродным их (гадость та-а-акая!), собирался Николая подстеречь и морду набить. В общем, пошла Лара делать аборт. Как я ее отговаривала! Эмбрион — это же уже человечек… С ним разговаривать надо, Моцарта ему ставить…

Карина скривила губы. Интересно, вспомнила бы эта простушка про мыслящие эмбрионы, если бы сама попалась в ловушку, подстерегающую неопытных женщин.

— В общем, пошли мы с Ларой к врачу… Должен же был ее кто-то поддержать, — объяснила свою прыть библиотекарша, хотя Андрей и не спрашивал, что лично она делала у гинеколога.

— Не болтай ногами! — дернула склонившегося к вазочке с пломбиром ребенка молодая мамаша. — И на рубашку не капай. Выходился, как поросенок.

— А тут Николай примчался. То ли его Илья все-таки отколошматил, то ли ему самому что в голову ударило. А Лара, как мертвая, и плакать уже не может, ну, чтоб его расчувствовать. Так мы придумали: на носовой платок нашатырь — и слез море. Но когда Николай узнал, что опоздал — ребенка нет, уехал, не простившись.