Безумие на двоих (СИ) - Гранд Алекса

– Заткнись, Саша.

Процедив сквозь зубы, Мот с легкостью швыряет меня на заднее сидение, как будто мое тело ничего не весит, и с дребезжанием захлопывает дверь, карябая ржавым гвоздем по моим больным расшатанным нервам.

Огибает тачку, выхватывая у Крестовского ключи, и садится за руль, разбивая царящую в салоне тишину тяжелым шумным дыханием.

– Не слишком ли много ты на себя берешь, а, Матвей?!

– Скажи спасибо, что не в багажнике едешь!

Зимин глушит мой крик своим и, вопреки бушующей в его венах ярости, плавно трогается с места, до побелевших костяшек впиваясь пальцами в оплетку.

Затыкаемся. Сопим дергано. Мысленно друг друга препарируем.

А по салону молниеносно растекается невидимая горючая смесь, как будто нас с Матвеем с макушки до пят коктейлем Молотова облили. Кажется, чиркни спичкой, и взлетим вместе с чужой Тойотой на воздух. Сгорим заживо и всю Москву вместе с собой подожжем.

– Включи, пожалуйста, радио.

Я беспокойно бросаю в напряженную спину сводного брата, потому что молчание становится невыносимым и беспощадным катком давит на уши. Усиленно растираю предплечья, прогоняя нервную дрожь, избавляюсь от кроссовок и подтаскиваю колени к груди, включая режим максимального энергосбережения.

– Ну, надо же так было влюбиться в эту дуру. Сколько б не уходил, не говорил: «Найду другую». Сколько б не уходил, все равно с**а ревную. Ревную тебя.*

Спустя десять ударов моего сердца, глубокий вибрирующий голос вперемешку с гитарным перебоем заполняет наэлектризованное пространство, снижая достигший предела накал. Рисует на губах Зимина снисходительную ухмылку, отражающуюся в зеркале заднего вида, и заставляет негромко подпевать бывшему еще вчера неизвестным молоденькому рэперу из Кирова.

– И обязательно ночью в тебе утону, ведь от твоих касаний я иду ко дну, – втянувшись, Матвей заканчивает куплет вместе со мной и притворно равнодушно выдает то, что я меньше всего ожидаю от него услышать. – Ты ненавидишь плавать, но все равно ходишь в бассейн по понедельникам и четвергам. Ты не любишь азартные игры, но на втором курсе прыгала с пирса голышом, потому что не захотела отвечать на вопрос о наших отношениях в «Правде или действии». На третьем курсе ты послала Воропаева, когда он решил к тебе подкатить, и расписала его тачку несмываемой краской. Ленька, кстати, об этом до сих пор не в курсах.

Отправив меня в нокаут, Мот берет непродолжительную паузу и больше не улыбается. Концентрируется на дороге, перестраиваясь в крайний правый ряд, и длинно вдыхает, чтобы продолжить повергший меня в ступор монолог.

– За все время обучения ты лишь однажды обратилась к моему бате за помощью и очень об этом пожалела, когда уволили Ингу Аркадьевну. Ты размазала по лицу Шаровой кусок шоколадного торта за то, что она назвала тебя «лимитой» и «подстилкой». А еще ты целых пять часов просидела под дверьми маминой палаты, пока ей делали операцию, и, конечно же, не сказала об этом родителям.

Ежусь.

Калейдоскоп фактов, бесстрастно озвученных сводным братом, атакует сознание и за несчастных пару минут перекраивает реальность. Вносит весомые корректировки, и, если не оправдывает Матвея в полной мере, то вынуждает переоценить некоторые вещи.

Да, Зимин не отвечал на мои сообщения. Да, он пропал с радаров, вдоволь измучив меня гнетущей тишиной. Но все это время он не переставал держать руку на пульсе.

– Все?

Потерев переносицу, я выдыхаю сипло и вдавливаю до упора кнопку, опуская стеклопакет. Глотаю морозный воздух, в надежде остудить кипящие мозги, и цепенею, когда Мот отрицательно машет головой.

– Нет. Ты ваяла за Игната контрольные и реферы, пока он страдал по Лильке. Отмазывала его перед родаками, вытаскивала из клубов и баров. Ты так и не влилась в автомобильную тусовку и до сих пор чувствуешь себя белой вороной. Ты соглашаешься с мамой, что татуировки – это недопустимо, а сама носишь под левой лопаткой колючую снежинку с неровными краями…

– Набила в тот день, когда ты подписал контракт.

Запустив пальцы в волосы, я признаюсь с грустным смешком и по укоренившейся привычке скольжу взглядом по профилю брата. Интересно, он понимает, как сильно тогда меня обидел и какая пропасть простирается между нами?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Задать отдающийся фантомной болью под ребрами вопрос я не успеваю. Фиксирую боковым зрением окончание нашего маршрута и торопливо сую замерзшие ступни в кроссовки. Выскакиваю из автомобиля, как ошпаренная, и опрометью несусь к воротам.

Сергей Федорович не должен видеть нас с Матвеем. Точка.

Правда, Матвей на этот счет имеет диаметрально противоположное мнение.

– Саша! Стой!

В два счета догоняет меня Зимин и, обхватив за плечи, разворачивает к себе. Ни слова не произносит больше, только меня все равно током шибает. Затягивает в омут темнеющих глаз и отрезает пути к отступлению.

__________

* - строчки из песни Коли Кировского - "Найду другую".

Глава 41

Мот, восемь дней спустя

Я лежу на старом продавленном диване, проклиная острую пружину, впивающуюся мне в поясницу, а на потолке идиотское кино в сотый раз крутят.

С нашей последней встречи с Бариновой прошло немногим больше недели, а картинки такие яркие, как будто пять минут назад расстались. Воспоминания каленым железом на жестком диске мозга выгравированы.

Захочу – не забуду, как яростно сминал Сашкины губы, теряя жалкие остатки рассудка. Как нетерпеливо отодвигал край толстовки, выводя на сливочной коже какие-то нелепые рисунки. Как ехал вдоль позвоночника прохладными пальцами, высекая мурашки с искрами. Как ассиметричную снежинку без остановки очерчивал, упрямо повторяя «Моя».

А потом, шваркнув калиткой, на улицу выбегала растрепанная Вера Викторовна в домашнем халате. Запахивала полы одежды глубже, махала на меня руками и что-то громко кричала про «на порог» и «никогда». Причитала, вытирала катящиеся по щекам слезы тыльной стороной ладони, а я от Сашки оторваться не мог. Потому что такая она была красивая с алеющими щеками, припухлыми от поцелуев губами и спутанными волосами.

Настоящая. Родная.

Моргнув, я привстаю на диване и запираю непрошеные мысли на замок. Перерыв необходим нам обоим, чтобы окончательно не слететь с катушек, не наломать дров и не покалечить друг друга сильнее, чем мы уже искорежены.

Понимаю это все прекрасно. Понимаю, а руки сами к мобильнику тянутся и сообщение отправляют.

Мот: я не видел тебя целых 11 276 минут. Скучаю.

Саша: это вряд ли полезная информация.

Мот: как дела?

Саша: мама пообещала посадить меня под домашний арест, если ты появишься в радиусе 1 километра.

Мот: тогда я готов отбыть наказание вместе с тобой.

Саша: дурак! P.S. и прекрати присылать мне сладости. Я их не ем.

Мот: врешь.

Подняв себе настроение ставшей ежедневным ритуалом перепиской, я с улыбкой идиота закрываю чат, смахивая с экрана смеющийся смайлик, и возвращаюсь к делам насущным. Добрых полчаса извиняюсь перед гламурной блондинкой за то, что парни перепутали оттенки и покрасили ее Пежо в алебастровый, а не амиантовый оттенок. После долгих пререканий и обещания в следующий раз обеспечить скидку выпроваживаю девицу в объятья заскучавшего в квадратном черном джипе мужа и наливаю себе двойную порцию американо.

Размеренно цежу горьковатый напиток, подбивая итоги дня, и пропускаю появление источающего непонятный оптимизм и кипучее веселье Крестовского.

– Все, бро, закрывай лавочку.

– М?

– Нас с тобой уже ждут на вечеринке.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

– И Саша будет?

– И Саша, и Латыпов, и еще пол потока.

Изогнув бровь, я методично заношу последние цифры в таблицу, прикидываю, что с мелочевкой пацаны и без меня справятся, и выкатываюсь на кресле из-за стола, заражаясь от друга запальчивым азартом и волнующим предвкушением. Вырубаю комп, бросаю на прощание «Адьес» и, накинув куртку на плечи, выхожу к машине Креста.