Первая жертва - Рио Симамото
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Касё, помассировав переносицу, ответил:
– Понял. Только поторопись. У нас практически не осталось времени. Вообще, по-хорошему, мы должны уже закончить расследование и перейти к разработке стратегии защиты.
– Ясно. Кстати, возвращаясь к вопросу о преступном умысле Канны…
Услышав это, мужчины застыли.
– Допустим, в суде Канна заявит, что изначально не собиралась убивать отца. Что тогда?
– Даже если это правда, изменение показаний во время суда не пойдет ей на пользу.
– Господин Китано, вы тоже так считаете?
Китано, раскрасневшийся от выпитого саке, кивнул:
– На данном этапе кардинальное изменение показаний, скорее всего, приведет только к увеличению срока. Но если Канна все-таки решит так сделать, мы в суде тоже будем придерживаться позиции, что она не планировала убийство.
Я уточнила:
– Но, получается, для Канны это невыгодно, да?
– Адвокаты не бизнесмены, они не ищут «выгоды». Конечно, мы делаем все возможное, чтобы добиться самого благоприятного исхода для своего клиента, но прежде всего наша работа состоит в том, чтобы докопаться до истины. При этом мы стараемся изложить свою версию событий в максимально доступной форме и помочь урегулировать конфликт таким образом, чтобы все его участники были согласны с исходом.
– Юки, почему ты именно сейчас решила об этом спросить? У тебя есть основания думать, что она может поменять показания? – вмешался Касё.
– Не то чтобы основания, просто меня кое-что беспокоит. Ты же сам раньше говорил, что Канна не совершила бы убийство без веской причины.
– Ты сейчас говоришь о мотиве, это не то же самое, что умысел. Если Канна ни с того ни с сего изменит показания, прокурору это не понравится, пострадает в первую очередь она сама. Ты что, не понимаешь?!
– Да понимаю, конечно! Я же потому и пришла за советом!
– Вы оба говорите разумные вещи, – примиряюще сказал Китано.
В пылу спора мы даже не заметили, как перешли на повышенные тона.
– Прости, – первой извинилась я.
Касё тоже попросил прощения. Я перевела дух и сказала, что завтра, когда на работе будет перерыв, схожу в следственный изолятор и поговорю с Канной.
– Я все же думаю, что на самом деле она хочет нам еще о чем-то рассказать. Не волнуйтесь, для меня благополучие Канны тоже на первом месте, я спрошу ее только о том, что мне нужно знать для написания книги. По поводу изменения показаний в суде я тоже все поняла.
С этими словами я встала. Касё в знак прощания только молча кивнул головой.
Зайдя в переговорную комнату, я подумала: интересно, сколько еще раз мне удастся здесь побывать? Я вдруг остро ощутила, что каждая наша встреча может оказаться последней. Канна сидела напротив меня, такая же хрупкая, как и всегда.
– Что произошло между вами с Касё?
– Я ему нагрубила. Простите.
– Не извиняйтесь. Но все-таки, что случилось?
Заправляя волосы за ухо, она тихо ответила:
– Все-таки мне тяжело находить общий язык с мужчинами. Когда мы с ним разговаривали, я внезапно испугалась: мне стало казаться, что ему нельзя доверять, – Канна потупилась.
– Что заставило вас в нем сомневаться?
Канна подняла глаза и посмотрела на меня. На ней был очень милый бледно-розовый костюм. Мне стало любопытно, кто принес его ей: Кёко, Касё, а может, кто-то еще?
– Шлюха.
Сначала я даже не поняла, что она сказала.
– Я про господина Анно, – пояснила Канна, все так же не сводя с меня глаз.
– Разве можно так говорить…
– А что такого? Почему-то никого не смущает, когда так называют женщин. Чем мужчины лучше?
– Но почему вы решили, что Касё…
Теперь я поняла, почему он не хотел ничего рассказывать про свой разговор с ней. А ведь раньше он вскипел бы от ярости, скажи ему кто такое. Все-таки мы оба повзрослели… Слово «запонки» вернуло меня к реальности:
– Он каждый раз приходит в новых запонках. Каких у него только нет. Однажды он пришел в запонках с черными камнями, такие мог выбрать только мужчина. Когда я спросила о них, он сказал, что купил их сам, когда сдал экзамен на получение адвокатской лицензии. Значит, все остальные запонки – какие-то более сдержанные, какие-то более элегантные – подарки от разных женщин. Он по очереди носит их, при этом сами женщины ничего для него не значат, ему просто нравится коллекционировать их подарки как доказательство того, что он кому-то нужен. Это поведение психически нездорового человека, которому не хватает любви.
Во взгляде Канны читалась сильная боль. Может, она стала презирать Касё, потому что увидела в нем себя? А может, ревновала? Или ей показалось, что Касё играет с ней, как с другими женщинами? Тогда, в порыве гнева и отчаяния, Канна и написала письмо Кагаве. Она хотела убедиться, что для него она до сих пор особенная.
– Кто-то говорил вам, что вы психически нездоровы?
– Нет, но я сама все понимаю, – сухо ответила она, с отсутствующим видом разглядывая свои ногти.
– Уж не знаю, что там насчет запонок, но Касё искренне хочет помочь вам и относится к вашему делу очень серьезно. Мне кажется, вы зря себя накручиваете.
– Господин Анно говорил, что мы с вами – одного поля ягоды. Вы действительно считаете, что после этого ему можно доверять? Пусть даже он шутил.
Я посмотрела прямо на Канну, и та испуганно замолчала. Я сделала глубокий вдох. «Одного поля ягоды», значит. Касё и правда мог так сказать. Если я опровергну его слова недостаточно тактично, то могу задеть Канну. А если соглашусь, то сама окажусь в уязвимом положении. Да и вообще, стоит ли развивать эту тему? Я знала, как следует поступить, но почему-то мешкала. Я не могла понять, откуда все-таки у Канны взялся этот враждебный настрой по отношению к Касё и ко мне? Вдруг у меня появилась догадка.
– Вы случайно не общались в последнее время с мамой?
Кажется, Канна насторожилась.
– Нет, но мне пришло от нее письмо. Она написала, что переживает за меня.
– То есть она не приходила к вам?
– Нет, она все еще в больнице. Из-за меня.
– Да, наверное, вашей маме действительно нездоровится из-за случившегося, но ведь ничего бы не произошло, обращайся родители с вами иначе?
Канна отрицательно покачала головой.
– Нет, вы неправы. Всему виной только моя собственная слабохарактерность. Я лгунья, и с головой у меня не все в порядке. Находясь здесь, в изоляторе, я долго размышляла и наконец смогла посмотреть на ситуацию объективно. Если я буду продолжать трусливо сваливать всю вину на родителей, то никогда не изменюсь. Я должна признать, что совершила преступление, и взять за это ответственность, как и положено взрослому человеку.
Канна как будто говорила правильные вещи, но
