Непереплетённые - Нил Шустерман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Хэйден снова не может сдержать смех. Она так ярко описала, что он тоже увидел эту картинку.
— Впрочем, мою теорию можно и доказать, — продолжает Грейс. — Через его брата, Люка, Лукаса, или как там его зовут.
— И как же доказать?
— Они наверняка хотят, чтобы он закончил школу. Одного его они бы не бросили. Железно тебе говорю — он в какой-то закрытой школе на побережье Средиземного моря. Может, в Барселоне, или Афинах, или Эфесе, или Ницце. Найди Люка или Лукаса, который несколько месяцев назад поступил в закрытую английскую школу в тех краях, и убедишься, что я права.
Грейс улыбается, гордая собой. Похоже, сама она считает эту теорию свершившимся фактом. Безупречно, математически доказанным. Потом её улыбка меркнет. Хозяйка подливает лимонад себе и Хэйдену, хотя тот отказывается.
— Я позвала тебя не для разговора о Рисе и Конноре, — говорит Грейс. — Ну, может, и для него тоже, но это не главная причина.
— Да, точно, — соглашается Хэйден. — Интервью. Как имя Грейс Скиннер стало символом орган-принтинга. Как она заработала миллиард долларов меньше чем за год. Настоящая американская сказка.
Собеседница резко опускает стакан на стол, расплёскивая лимонад.
— Во-первых, моё имя — только половина символа. Прибор называется «Биобилдер Рифкина-Скиннер». Его создал Рифкин, я всего-то принесла сломанный Сонин прототип, и благодаря Рифкину он заработал. Я не настояла, чтобы его назвали «Биобилдер Рифкина-Рейншильд» в честь Сони и её мужа, и до сих пор чувствую себя виноватой за это. Но меня убедили, что такое сочетание трудно произносится, к тому же я хотела чего-то и для себя. Во-вторых, я говорила, сказок не бывает, ни волшебных, ни американских, никаких. И в-третьих, я не даю интервью, потому что выгляжу в них дурой, а меня уже достало выглядеть дурой, я тогда и чувствую себя дурой, а я не хочу снова чувствовать себя дурой. У меня куча денег, и никто не рискнёт назвать меня дурой в лицо, но я не желаю, чтобы это говорили за моей спиной.
— Я не считаю тебя дурой, Грейс, — искренне заверяет её Хэйден. — Тебе не хватает чего-то, что есть у других, но ты это компенсируешь. В чём-то ты можешь заткнуть за пояс любого. Я не думаю, что ты низкокортикальная. Ты глубококортикальная.
— Ты-то да, но другие этого не видят.
— Если я здесь не ради интервью, то зачем?
— Я хочу, чтобы ты нашёл моего брата.
Хэйден делает глубокий вдох.
— Обратись к своим слушателям. У тебя их полно, на тебя они среагируют.
— Грейс… Самолёт Дювана Умарова разбился. Обломки разлетелись на мили вокруг. Никто не выжил…
— Знаю. Но у меня такое чувство…
— Теория?
— Нет! — отрезает она с досадой. — Теорию мне строить не на чем. У меня всего лишь чувство, и оно меня не отпускает. Тело Арджента не нашли. И если нет доказательств его смерти…
— Грейс, множество смертей остаются неподтверждёнными.
— Да знаю я! И всё равно не могу так всё оставить. У тебя слушатели. Я выложу фото в сеть. Ты просто уговори людей, пусть посмотрят.
— Коннор говорил, что у Арджента нет половины лица и орган-пират обещал сделать ему новое. Даже если он спасся в катастрофе и сейчас жив, какой толк от фото? Он теперь выглядит по-другому.
— Почему ты не можешь это сделать? Коннор бы хотел, чтобы ты мне помог, разве нет? Он хотел бы!
— Он сказал бы тебе то же самое, что и я.
Лицо Грейс багровеет, как у ребёнка, собирающегося закатить истерику.
— Вали отсюда! Не хочу с тобой разговаривать. Ты как все — талдычишь, что Ардж мёртв. А мне сердце подсказывает, что нет. Нет!
Хэйден встаёт.
— Грейс, мне жаль.
— Иди уже. Возьми с собой печенье, а то я его слопаю, а я и так слишком много ем.
И хотя это противоречит всем его инстинктам, Хэйден решается:
— Ладно, я это сделаю. Опубликую словесный портрет Арджента, но при одном условии.
— Каком?
Он колеблется, не попросить ли об интервью. Ему этого хотелось бы. Слушатели были бы в восторге. Но он не собирается шантажировать собеседницу, это не в его стиле. Кроме того, он может сделать передачу о Грейс и без неё — он и правда балдеет от звука собственного голоса. Поэтому вместо просьбы об интервью он говорит:
— При одном условии — ты пригласишь меня на следующую вечеринку. Можешь даже не дарить мне смокинг, у меня есть.
Грейс улыбается:
— И пару свою приводи. Мальчика, девочку, мне по барабану.
— Может, сразу обоих. По одному на каждой руке. Пусть танцуют друг с другом, пока я треплюсь, — усмехается Хэйден.
• • •Он обращается к слушателям, как обещал. Арджент Скиннер — чудила и внезапный герой, который помог Коннору Ласситеру избежать продажи на чёрном рынке по частям. Кто-нибудь видел его? На сайте его сестры есть фотографии. Так он выглядел. Сейчас, возможно, выглядит иначе. Может, выглядит так только наполовину.
Потом начинаются звонки в студию. Продюсер пропускает в эфир самые эксцентричные — полезно для рейтинга. Один слушатель рассуждает о чёрном рынке и говорит, что знаком с парнем, который знает парня, который знает девчонку, сбежавшую от бирманской Да-Зей. И что у неё четыре руки. Прикиньте?! Другой звонящий сообщает, что Арджент Скиннер — на самом деле анаграмма отеля «Старк Реджен Инн» в городе Старк, штат Нью-Гемпшир, значит, там он наверняка и прячется. В ответ на возражение, что «Старк Реджен Инн» был построен задолго до рождения Арджента Скиннера, собеседник пускается в рассуждения о путешествиях во времени. Всё это очень весело и увлекательно, но, как Хэйден и предполагал, этот поезд везёт в город Нигде.
Однако кое-что из сказанного Грейс не даёт Хэйдену покоя, и в свободное время он взламывает пару-другую сайтов. Он не обладает навыками Дживана, где бы тот сейчас ни был, но если очень надо, может пробиться через файервол. В конце концов на некоем школьном сайте обнаруживается некий снимок. Американская школа Марселя расположилась на холме, возвышающемся над солнечным Средиземным морем. Фото команды по лакроссу, на лицах игроков ликующие улыбки победителей или притворные улыбки проигравших — разве разберёшь? В заднем ряду парнишка, обозначенный как Лукас Салтриес. Очень знакомое лицо. Изгиб губ. Брови. Но доказательство — не в семейном сходстве, а в имени. Хэйден сомневается, что «Старк Реджен Инн» имеет хоть какое-то отношение к Ардженту Скиннеру, но Салтриес — совершенно точно анаграмма фамилии Ласситер.
Уже не десятина
•
Соавтор Мишель Ноулден
1 • Мираколина
Яркий дневной свет действует на неё удушающе. Солнце высвечивает тайны, которые она хотела бы оставить при себе. Уж лучше ночной мрак, чёрные и серые полутона, слабое свечение ночных фонарей, не тревожащее тени. В темноте она плывёт невесомая, словно облачко пара.
Взаимоотношения с матерью и отцом часто вызывают у Мираколины дискомфорт — в них постоянно что-то меняется. Сначала, когда она была ещё зародышем, родители выбрали её, чтобы спасти другого своего ребёнка. Потом они выбрали для неё миссию десятины, чтобы спасти многих других людей. Потом, когда дочери исполнилось тринадцать, они не подписали ордер на расплетение. Она знает, что причиной тому была любовь к ней, и учится чувствовать себя благодарной.
Вообще-то ей нравится общаться с родителями. Но если она ведёт себя не как обычная тринадцатилетняя девочка, отец мрачнеет, а мать плачет. Всю свою жизнь Мираколина готовила своё тело к разделению. Ей нужно время, чтобы перезагрузиться, настроиться на новое, неожиданно появившееся будущее.
Она прочитала где-то, что нужно вести себя так, словно веришь, пока не поверишь по-настоящему. Возможно, притворяясь обычной, притворяясь, что рада обрести долгое, непредсказуемое будущее, она научится жить как нормальный человек.
Их жизнь изменилась, когда родители привезли дочку домой после «приключения» — так эта история называется в их семье. Приключения, которое занесло её в Тусон, штат Аризона в компании десятины-потом-хлопателя-потом-бунтаря. Отец и мать предположили, что ей будет некомфортно в их старой церкви, поэтому теперь семейство посещает другую. Большую римско-католическую церковь в старом пригороде Чикаго, напоминающую Мираколине педантичность, торжественность и красоту кафедральных соборов Рима. Кроме того, решив, что ей надо начать всё сначала, родители устроили её в новую церковно-приходскую школу. Ей без разницы.
«Ты заведёшь новых друзей, — сказали ей родители. — И никто не должен знать о случившемся».
Но в старой школе она дружила только с десятинами и не знает, как заводить обычных друзей.
Вообще-то в школе не так уж и плохо. Все ученики в униформе. Хотя юбка яркая — в красно-синюю клетку, блузка всё-таки белая, как одежда, которую носят десятины. Белый — это отсутствие цвета или смешение всех цветов, зависит от точки зрения. Привычная белизна блузки успокаивает и одновременно тревожит, словно толкая бывшую десятину назад, к её так и не достигнутой цели. Поэтому вне школы Мираколина носит чёрное, как монахиня. К тому же, в чёрном проще слиться с ночным мраком.