Художник кошмаров - 2 - Владислав Андреевич Бобков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Я бы не был так уверен, — криво ухмыльнулся я. — Плохой путь самый простой. Укради, отними, обмани, убей. Зачем думать и договариваться, когда можно использовать силу и взять всё так? Сила ведь абсолютный аргумент, не так ли?
— Нам она требуется для дела добра! — мгновенно напрягся рамод, поняв в чей огород этот камень. — будь у нас возможность сделать это бескровно, я бы первый согласился.
— Конечно-конечно. Как же может быть иначе…
Мне хотелось, чтобы после всей этой лекции Рамод отказался бы от дальнейшего, но он молчал, что принуждало меня продолжить «роспись зала».
Мешок показал дно, и вся каменная пыль заняла своё место. Теперь настал черед потолка и стен.
Краска хлынула с моих рук и несколько струйками потекла к стенам, а затем перетекла на потолок. Свет закрепленных на стенах кристаллов задрожал и начал мерцать в тот момент, как мимо них проплывала стихия Кошмара.
Покрыв стены, я начал творить искусство.
Вертя головой Рамод расширенными глазами смотрел, как черные стены постепенно меняли свой цвет, обзаводясь новыми цветами и обликом.
Там, где была лишь чернота, появлялись образы. И каждый из последних заставлял Рамода всё сильнее напрягаться.
Где-то это была человеческие лица, но одного взгляда на них хватало, чтобы почувствовать себя не в своей тарелке. Деформированные, с жуткими улыбками и нехорошими глазами — они застыли на той границе, между реальностью и сном. Ровно там, где начинаются кошмары.
Но больше всего было разнообразных чудовищ. Приземистые и длинные, с острыми зубами и без, с одной головой или несколькими. Они были разными, но в то же время едиными.
Каждый из них, воплотись он в реальность, воплощал бы какой-то кошмар.
Инсектофобы увидели бы среди них отвратительных насекомых, так и норовящих забраться им под кожу, чтобы отложить мерзких личинок. Трипофобы остановились бы на гноящихся нарывах некоторых существ, чья кожа пестрела круглыми дырами и сочащимися отверстиями.
Была здесь даже педофобия — боязнь маленьких детей. И я готов был поклясться, что Рамод повел плечами, словно от холода, когда увидел перекрученных в длинных пуповинах кровавых младенцев.
Но если раньше монах чувствовал скорее неудобство, но в тот момент, как мои творения ожили, он почувствовал настоящий страх.
— Добро пожаловать в преддверии того, к чему мы решили обратиться, — мой голос заставил его немного подпрыгнуть.
Мы оба чувствовали это. Воздух вокруг словно бы изменился, стал тяжелее, от чего каждый вдох делался с трудом. Ухмыляющиеся и корчащие рожи картины плыли и менялись, трансформируясь так, как я им не приказывал.
Моя подготовка была завершена, ведь я привлёк пассивное внимание Стихии.
— Подойди и встань на колено. — странная картина для местных, возвышенный, преклоняющий колено для воина. Но Рамод никак не показал, что его это хоть как-то задело.
Не сомневался и я когда положил ладонь на его голову и сосредоточился.
— О великий Кошмар, взываю к тебе. Обрати же свой взгляд на этот мир. Войди в него и дай же жаждущим свою суть. Да обрящут ищущие, да получат они то, чего так жаждут!
Во вложенных в меня знаниях не было точного способа призыва. Скорее, это были примерные наметки того, что я должен был сделать. Но как только я начал говорить, как слова сами начали складываться в предложения.
В тот момент, как последнее слово слетело с моих губ, как я и Рамод застыли, не в силах пошевелить и пальцем. Наши глаза расширились так сильно, что мышцы свело судорогой, а по щекам потекла кровь. Зрачки метались, как бешенные, но мы ничего не видели, кроме раскрывшегося перед нами во всей своей полноте Кошмара.
Мир пропал и теперь всюду, куда бы не обратили свой взгляд, был лишь постоянно меняющийся, не стоящий на месте пейзаж. Он менялся ежесекундно, но если сосредоточиться, то он замедлялся, позволяя увидеть то, что он показывал в полной мере.
Страх пропал и я с интересом смотрел, как маленький мальчик плачет в грязном доме, ежесекундно боясь своего пьяного отца. Он сжимал потасканную игрушку так сильно, будто она была самым дорогим существом на белом свете.
Кто-то скажет, что эта картина была ничем не примечательной, если бы этот мальчик не обладал четырьмя глазами, был синего цвета, а его дом был стальной коробкой на самой настоящей космической станции, вертящейся вокруг коричневой планеты.
Другая же картина, которая вновь привлекла моё внимание, показывала страх кого-то, кто мог повелевать народами. Его сон был неопрятным и тусклым, но в отличие от мальца его кошмары приходили вспышками.
Я видел морды каких-то разодетых дворян или чиновников, плетущих интриги и смеющиеся за тем, как автор сна погибал или мучился под пытками.
Не трудно было понять, что было вокруг.
Бедный или богатый, сильный или слабый — все они питали кошмары, ведь все они испытывали страхи.
И здесь была странность, так как я почему-то не боялся.
Я повернул голову и увидел висящего рядом со мной Рамода, хоть я всё ещё чувствовал свою руку на его голове.
Лицо монаха было искажено смесью ужаса и восторга. Он плакал и смеялся, не в силах принять Правду, что на него обрушилась.
Но я по какой-то причине чувствовал себя здесь как дома, в безопасности.
Не успел я как следует обдумать эту мысль, как что-то потянуло меня за спину назад и мир кошмаров схлопнулся, оставив нас в подвале.
Я почему-то ничуть не удивился, осознав, что нарисованные мной в подвале картины теперь мне почти не подчиняются. После того, как их коснулась сама стихия они стали чем-то большим.
Я с силой подхватил безвольно сидящего на коленях Рамода и повел его прочь из комнаты, так как мне совсем не нравились взгляды, что бросали на него сотворённые мной ужасы.
Лишь закрыв дверь, я чуть выдохнул.
— Это… это… — Шептал Рамод, ухватившись за моё плечо и пытаясь встать. Я помог ему подняться.
— Это было поразительно, — все же подобрал он слова. Его ищущий взгляд остановился на мне и к моему удивлению Рамод глубоко поклонился. — Спасибо вам, Избранный, за ваш дар.
— Мы же вроде договорились быть на «ты»? — с подозрением уточнил я и монах поспешил подкрепить мои подозрения.
— Нет, как можно. Теперь я знаю, кто вы, и какое место занимаете в планах Кошмара. Я буду служить. Во славу Его.
— Да-а-а-а, — многозначительно протянул я. — Понятно…
«Мозги ему сварили буквально в крутую».
Подняв ладонь вверх, Рамод выпустил ци. Я уже видел его силу раньше. Он имел древесный корень и хоть из-за его монашеского пути, техники были сильно ограничены, но даже так он мог создавать растительность, пусть и лишь возле себя.
Но то, что выросло у него на руке, выглядело совсем иначе. Серо-красный цвет бонсая, будто предупреждал держаться от него подальше. Покрытые острыми шипами ветки и даже листья жаждали крови глупца, решившего до них дотронуться. Изломанный, неровный ствол «деревца» лишь подтверждал уже увиденное.
Прислушавшись к ци монаха я наконец понял, чем было «благословение» Кошмара. В отличие от меня, получившего куда более чистое проявление стихии, у Рамода Кошмар добавил, своего рода, модификатор к уже существующей.
Даже для моих чувств монах стал сильнее. Осталось посмотреть, как это скажется в дальнейшем.
Но самое главное, я чувствовал изменения и внутри себя. Рядом с пучком связей Лилит, Баала и Бэмби появилась ещё одна, стоявшая чуть в стороне. От неё к моему корню духа вела тоненькая струйка силы, постоянно меня усиливающая.
И хоть я всё ещё считал плохой идеей делать больше последователей Кошмара, меня не отпускал один вопрос.
Насколько сильнее я стану если молящихся станет, к примеру… Сто? Или тысяча?
Глава 22
— Я надеялся, что этот день наступит попозже, — вздохнул я, смотря на стекающиеся к городу группы зверей. Пока что их было мало, так как они были разведчиками, но их численность стремительно росла. — Эх, когда уже я смогу просто жить в своё удовольствие?
— Не печалься, Создатель, — ласково погладила меня по голове Лилит. И честно говоря, это было приятно. — Подумай, согласился
