Хроники разрушенного берега - Михаил Кречмар

Тут потомок австрийского пулемётчика повёл себя совсем не как ороч. На отведённых ему участках он понастроил гадюшников, вроде как дед Доценко для своих собак. И стал сдавать их рыболовецким бригадам – вместе с дровами, вёдрами, засольными чанами. Поваром-рабочим на каждой фазенде был какой-нибудь другой Кибер – за отдельные деньги, разумеется. В общем, Ванька сумел на отдельно взятом побережье ни много ни мало, а организовать быт браконьерского промысла.

Брали за постой с рыбаков, естественно, не деньгами (они на нашем побережье в ту пору ничего не значили), а икрой. Только икру эту Ванька продавал не осенью, как все эти обормоты, а весной, когда её цена поднималась вдвое. Начал постепенно плести сети, невода, строить карбасы… Иногда люди не могли с ним расплатиться – он записывал долги. На следующий год те же люди вставали на те же места, но работали уже не на себя, а на Ваньку. Года через четыре выяснилось, что почти весь залив Одян пашет на него. Что забавно, Ванька, решив, что отныне он первый человек на деревне, решил построить себе особняк на окраине Олы.

И что вы думаете – оборудовал себе такой же точно многоклеточный гадюшник, как и те, что он сооружал для рыбацких баз. Только очень большой. В полном соответствии со своими представлениями о роскоши и величии.

– Что-то он не кажется мне ни австрийцем, ни орочем, – хмыкнул Василич. – Всё, что ты сейчас рассказал, больше всего подходит…

– Русскому, – утвердительно кивнул Соловей. – Русскому. Из Москвы.

Золотоискатели

Горная цепь, чёрная от камней и золотая из-за залитого лучами солнца снега, ненадолго отступила на запад, освобождая место для неширокой и плоской низменности. Впереди лежал широкий плоский залив, отрубленный от Охотского моря, будто саблей, длинной каменистой косой. За заливом неуклюжим комодом стоял одинокий горный массив с плоской вершиной, весь в белых, розовеющих от солнца бинтах снеговых полей, залёгших в распадках.

– Бухта Бабушкина называется залив этот, – без особой уверенности произнёс Василич.

– Так бухта или залив? – поддел его Соловей.

– Тьфу на тебя, тварь грамотная, – сплюнул Василич. – Перец, тащи лоцию.

– Лагуна Средняя, – с недоумением прочитал капитан. – Это что ж такое деется, люди, а? Все названия путать стал…

– А сказать, почему ты их путаешь, Василич? – с доброй улыбкой, совершенно не идущей к его бородатой злодейской физиономии, произнёс Соловей. – Потому что ты и не знал их никогда. И хреновину эту, лоцию, тебе года три назад на катер по блату притащили – когда сейнер у нас в бухте на чистом месте утонул, а твои приятели грабили то, что на поверхности осталось плавать. А знаешь ты только названия из изустной традиции. Что, в общем-то, не отменяет того факта, что являешься ты лучшим шкипером побережья.

Василич принял гордый и умиротворённый вид и попытался задрать бороду.

– С бухтой этой забавно, – продолжил Соловей свою не высказанную ранее мысль. – А ещё конкретнее – не с бухтой, а с горой.

– Так всё-таки с бухтой или с горой? – мстительно спросил Василич.

– Что у нас здесь Бабушкина? Вон, гора. Значит, с горой. Дело в том, что когда ты название такое слышишь, то небось начинаешь полагать, что это гора в честь Бабушкина названа, ага? Кто-нибудь помнит, кто такой был Бабушкин?

– Педераст какой-то, – проявил эрудицию Перец. – В смысле революционер.

– Не знаю, был ли такой педераст, но революционер такой точно был. Ещё другой был Бабушкин – полярный лётчик. Но бухта названа не из-за них совсем.

– Не бухта, а гора, – злобно поправил его Василич. – А из-за кого тогда она Бабушкина названа?

– А из-за бабушки! – радостно осклабился Соловей. – Жила здесь старенькая ламутская бабушка, пасла оленей. Штук восемьдесят, больше не могла. У неё здесь вообще было стойбище рода, но родовичи, как положено честным ламутам, кто поспивался, кто друг друга ножами зарезал, кто смотался жить в вольный посёлок Ямск. Где и сгинул, естественно. А бабушка Матвеевна осталась. И даже гору её именем топографы назвали. Я её ещё живой застал… Хорошая была бабушка, трубку курила…

И Соловей замолчал.

– Как-то идём мы морем вдоль берега, – Соловей снова поднёс к глазам потёртый армейский бинокль, – не с тобой, Василич, а с Лёхой Чумой, есть ещё одно такое чудовище на наших берегах. И гляжу я – на месте, где бабушкино стойбище было, столбик дыма поднимается. Интересно, что такое, – думаю я. Рыба уже давно прошла, все браконьеры давно по деревням и в Город свалили… А ну-ка, думаю, может, кто по моей теме сюда затесался? Подчаливаем. У костра – три человека. Народ с мешками, слова не говоря, к нам на борт начинает карабкаться. Все грязные, тощие, испуганные. Ладно, раз залезли, теперь отвечайте на вопросы. Оказывается, завёз их сюда Коля Мальцев, ближайший бабушкин родственник. Он это место оформил как территорию традиционного природопользования. А какое здесь может быть у ламута традиционное природопользование? Оленей у Мальцева отродясь не было – кажется мне, он их только в телевизоре и видал; морзверя колотить – надо потом придумать, куда его девать, морзверя этого. И решил Мальцев ни много ни мало – найти здесь золото.

Соловей снова прихлебнул водки из услужливо поднесённого Перцем стакана и продолжил:

– В принципе, ничего в этом неожиданного не было. Рядом, в бухте Шхиперова, даже микроприиск стоял, там килограмм триста намыли. Ну вот взял Мальцев кредит на золоторазведку – тысяч так пятьдесят баксов, купил себе квартиру, джип, а на оставшиеся восемьсот американских рублей нанял этих хухриков. Мысль у него была в принципе такая: на хрена платить геологам, которые всякие умные книги читали и за эту свою книжную учёность лишнюю копейку берут, когда можно нанять тех, кто в партии шлихи намывал? Они с теми геологами ходили? Ходили. Что те делали – видели? Видели. Значит, они и есть те же геологи, только стоят дешевле!

Купил он им харчей, устроил на какой-то попутный шаркет и высадил их сюда с твёрдым указанием выйти на берег через месяц после начала разведки. А буде они что найдут, никому на глаза не показываться и ждать сугубо одного Мальцева, от всех других прятаться по кустам.

Отправил их в тундру и остался в городе – руками водить…

А мало того что руководитель из Мальцева был никакой, он ещё и человек был вздорный. Когда люди пришли к нему за кредит откат просить, он зачем-то за ножом полез. Только у тех с ножом побыстрее получилось. Зарезали они его, как свинью.

А работяги об этом и не знали. Вышли они на какой-то ручей, а золото – оно вон оно, везде! Блестит и плещется. И даже где-то жилами в камнях проглядывает! Намыли они этого золота, наломали, разбогатели и, понятное дело, стали всех людей шкериться.

А людей тут в сезон путины, замечу я, как народу на Невском. И люди-то все – строгие, недоверчивые, с оружием, а кое-кто и в форме. А от Мальцева – ни слуху ни духу…

И понимают эти бедолаги, что стоит им со своими мешками с золотом к людям выйти, как тут же им карачун придёт.

Жрать у них скоро кончилось, а оружия им даже такой идиот, как Мальцев, догадался не дать.

Стали они тайком от рыбацких кухонь и таборов продукты воровать. Свили себе берлогу в кустах, как медведи, огня не жгли, сутками на каких-то потаённых склонах сидели, в бинокль выглядывали: не замаячат ли на горизонте алые паруса? Ещё повезло, что их за месяц путины так и не застукали, а то бы за рыбнадзоров приняли – вёслами бы в воду позатолкали и держали б, пока дышать не перестанут.

Но путина прошла, и через две недели все костры на берегах погасли, таборы снялись и утарахтели на своих посудинах в даль светлую. Тут-то наши геологи и забедовали окончательно. Причём в мешках у них было по миллионщицкому состоянию, что характерно, – лицо Соловья скривила та ехидная усмешка, которая, по наблюдениям Вадима, не означала ничего хорошего для объекта обсуждения. – Хорошо, они его хоть делить не начали, хватило им на это инстинкта самосохранения.

Ну, проходит неделя, другая, объедки в рыболовецких лагерях начинают заканчиваться. Никто больше к тем берегам не плывёт. В принципе-то, им до Города пешком шлёпать – недели б хватило. Ну, может, дней десять от силы. Только для того, чтобы куда-то идти, надо знать направление. А им направление всегда геологи говорили. Те, которые книжки читали.

В общем, решили они не рыпаться. Тут ещё ягода созревать стала, шишка на стланике подходить… Медведь-то на шишке вон какой вырастает! Но, несмотря на шишку, когда они мой парус на горизонте увидели, твёрдо решили сдаваться. И даже золотом за дорогу расплатиться.

Залезли они, как псы бродячие, к нам на шаркет – аж трясутся. И от страха, и от голода. Слава Богу, кто-то меня признал – представителя закона, значит. Заперся один из них со мной в кубрик и мешочек в руку суёт. Я его развязываю – и не понимаю ничего, хоть убей. Я хоть и не геолог, но книги тоже иногда читаю. И с геологами общаюсь, между прочим.