Кузнецкий мост - Савва Дангулов

Он задумался — не любил стандартных решений: то, что удалось однажды, может сорваться при повторении.

— Надо просить союзников ударить с запада, — подал мысль предусмотрительный Антонов, — ведь мы же сделали это, начиная наступление в январе…

Он без труда поднял на Антонова глаза, тяжелые глаза. Замначгенштаба был по-своему прав. Действительно, январское наступление Красной Армии имело целью и облегчить положение союзников в Арденнах.

— Можно, конечно, просить союзников, но русская пословица гласит: «На дядю надейся, а сам не плошай…» — он любил козырнуть знанием русских пословиц. Нельзя сказать, чтобы запас этих пословиц был у него велик, но он знал в них толк, вспоминал к месту и произносил так, будто бы это было доступно только ему. — Тут необходимо свое решение, да кстати надо посмотреть, не готовят ли немцы нам сюрпризов…

Белый аппарат на столе рядом зарокотал и стих.

— Да, здесь… — он протянул трубку генералу. — Вас… насчет Померании…

Пока Антонов говорил по телефону, он принялся раскуривать трубку, изредка поглядывая на генерала. Ему приятен этот человек. В чертах его лица, по-мужски крупных, правильных, в ярко-черных волосах, тщательно зачесанных и блестящих, в залысинах над мощным лбом, в щетине бороды, которая к полудню выступает так заметно, будто он сегодня и не брился, во всем его сурово-мужественном облике чувствуются ум и сила интеллекта. В выправке Антонова, в тщательности, с какой он был одет, Сталину виделось что-то профессионально-военное, коренное, офицерское, даже староофицерское, эта выправка была свойственна тем, прежним, наши ее не успели обрести. Ему самому все эти качества были, разумеется, чужды, но вызывали изумление.

— Разведка подтверждает накапливание крупных сил в Померании, возможен контрудар во фланг, — говорит Антонов. — Новая обстановка требует специального анализа.

— Анализа? Специального? Ну что ж, если требует…

Они разошлись на рассвете.

— Бойтесь стандартных решений, — замечает Сталин, прощаясь с генералом. — Вот видите, Померания! Кто бы ожидал?

Ему не давал покоя этот последний разговор с генералом о Померании, он плохо спал. Не улучшил настроения и оранжерейный крымский пейзаж с густо-синим, как на декорациях, небом и темными пиками кипарисов, который он видел из окна. Странное дело, родившись на знойном юге, он умом и сердцем больше понимал суровый север. Экзотический Крым был не очень по нему. Чтобы нравиться ему, Крым должен быть более настоящим. Он спал плохо, но в условленный час был на ногах, понимая, как ответственно утро — предстояли визиты к Черчиллю и Рузвельту.

Сталин застал Черчилля в оперативном кабинете, который был расположен рядом с апартаментами премьера. Его позабавила показная значительность, с какой был оборудован черчиллевский кабинет, в этом было нечто нарочито эффектное, демонстративное, нечто такое, что по своим размерам и обилию атрибутов заметно превосходило то, что можно было назвать кабинетом. Одним словом, это была игра, до которой так падки старые люди, он видел, что это игра, однако безропотно включился в нее и даже обнаружил некое воодушевление.

— А как в Италии? — спросил Сталин Черчилля, казалось, с неподдельным интересом. — Вы полагаете, немцы готовы там заявить о себе?

Черчилль взглянул на фельдмаршала Александера, который, стоя в глубине кабинета, нервно потирал зябкие руки, тот несмело выдвинулся.

— Противник старается держать нас в напряжении, он активен… — подал голос фельдмаршал, ему пришлось откашляться, видно, он давно не говорил — в кругу, где доминировал красноречивый премьер, было явно не до фельдмаршала.

— Это нарочитая активность? — откликнулся Сталин на замечание англичанина. — Она не определена соотношением сил…

Ему показалось соблазнительным уточнить эту мысль. Как полагает он, немцы вряд ли отважатся в нынешней ситуации на крупное наступление в Италии. Держать там на приколе значительные силы нецелесообразно. Прямой расчет снять их оттуда и подключить к операциям, которые не косвенно, а прямо соотносятся с действиями союзников против главных сил врага. Ну, например, переключить эти силы в Югославию или Венгрию, подготовив удар против Вены. Он пытался выяснить, какого мнения держатся англичане, но те смолчали. Они смолчали, чтобы много позже признаться: «Замечания Сталина были интересны». Это сказал Черчилль.

А русский премьер в соответствии с программой этого утра отправился к президенту. Рузвельт сидел в кресле, придвинутом к окну.

Кресло вобрало президента без остатка, колени приподнялись так высоко, что обнажились икры, тощие. Русский невольно обратил внимание на эти ноги и поймал себя на мысли, что задержал взгляд дольше, чем того хотел. Быть может, президент заметил, что вид его не воодушевил гостя, и обратился к средству проверенному.

— Экипаж «Куинси», на котором мы приплыли на Мальту, жил вестями с русского и тихоокеанского фронтов, — заговорил президент смеясь. — Был повод держать пари, что падет первым: Берлин или Манила… — Правая рука президента тихо ожила и принялась отбивать такт — будто бы в сознание президента вдруг ворвалась песенка, достаточно фривольная, он явно старался переключить внимание гостя.

— Те, кто держал пари за Манилу, выиграют! — заметил Сталин и расхохотался — в шутке президента ему привиделся прежний Рузвельт, причин для печали не было. — А как дела на Западном фронте? — он готовил этот вопрос, мысль о померанской угрозе жила в нем.

Рузвельт не сразу расстался с улыбкой, его рука присмирела, но в ее еле видимых движениях все еще угадывался ритм песенки.

— Мы планируем три наступления: ограниченное — восьмого февраля, более крупное — двенадцатого, большое — через месяц.

Ну что ж, все, что поведал только что президент, было для русского премьера доброй вестью.

— Господин Маршалл расскажет нам об этом сегодня? — спросил Сталин.

— Да, он готов сделать такой доклад, — подтвердил президент. — Расстояние между нашими армиями на западе заметно сократилось, не исключено, что Эйзенхауэр скоро сможет прямо взаимодействовать с Красной Армией… — У него была потребность сберечь настроение, которое придало диалогу известие о трех американских наступлениях.

Казалось, они прямо подвели беседу к проблемам, которые следовало обсудить за столом переговоров — они начались в пять.

54

Черчилль уже был в зале заседаний, когда русский и американец, как можно было заметить, в превосходном состоянии духа, появились на пороге. В том, как испытующе пристально и откровенно горестно взглянул англичанин на коллег, русского и американца, было ревнивое любопытство: как сложился первый разговор в апартаментах президента, к чему свелось существо беседы?