12 шедевров эротики - Гюстав Флобер

А Адель твердила:

— Я только откровенна, только искренна!.. И ненавижу условности… условные фразы, условные поступки, условную мораль, отраву всей нашей жизни… В особенности, ох уж эта мне условная мораль петербургских мещан! За что я больше всего люблю и уважаю мою старуху, это — что в ней бесконечно много истинного достоинства и стыда, но ни малейшего страха пред глупыми условностями, которыми общество само себя сковывает, как кандалами. Собственной совести бояться — это мы с ней понимаем, но, что люди скажут, нам решительно все равно… Ведь вот и за Женю эту восхитительную сколько нам доставалось, когда она жила с великим князем, зачем мы ее принимаем у себя, не отвернулись от «погибшей женщины», как всякие там злородные и надутые мещанские добродетели… Из которых, однако, каждая, конечно, мечтала втайне: «Ах, если бы мне быть на ее месте!..» Потому что Женя видела у своих ног всю власть, все богатство, весь блеск, всех могущественных и знаменитых людей — да не только Петербурга, а всей Европы… Вот вам и «погибшая женщина»!..

— Однако, Адель Александровна, — робко протестовала Маша, побуждаемая проснувшимся в ней недружелюбием к красавице, — если она пожертвовала своим добрым именем для власти, богатства и блеска, это, согласитесь, действительно нехорошо… извините, что-то даже… продажное!

— Нет, это вы извините! — воскликнула Адель, даже с горячностью. — Ошибаетесь! Женя не продавалась! не способна была! Она сошлась с великим князем по глубокой, искренней взаимной любви. А что она так рискнула собою, то — что же было делать, если его высочество узнал Женю слишком поздно, когда был давно женат? Любовь не рассуждает и не терпит, а развод на этих высотах — дело недопустимое: династический скандал, нарушение политического равновесия Европы!.. А когда Женя заметила, что она ошиблась в князе и разлюбила его, то — как благородно и честно поступила! Никакие богатства и почести ее не удержали, не захотела кривить душою, — бросила все и ушла…

Маша вынуждена была согласиться:

— Да, если так, то, конечно…

Но Адель, все с той же пылкостью, напирала:

— Как вы думаете: такая «гранд дама», как Полина Кондратьевна, женщина старого институтского воспитания, полная самой взыскательной внешней добродетели, стала бы поддерживать дружеские отношения с продажной женщиной и вешать ее портрет на стену своего будуара?

Столь прямо поставленный вопрос застал Машу врасплох. Некоторое сомнение в великих добродетелях голой богини все еще смутно копошилось в ее мыслях. Но Адель и не ждала ответа, а с победоносной наглостью заключила:

— То-то вот и есть!.. А, милая мещаночка, я вас заставлю переменить мнение, пуританка вы этакая! Я вам еще порасскажу о Жене… Это не простая женщина, а живая волшебная сказка из тысяча одной ночи!.. Ну и вообразите себе теперь, что сказка эта, в угоду мещанским предрассудкам, вместо своего преступного романа с женатым великим князем, добродетельно обвенчалась бы с какими-нибудь холостым или вдовцом чинушей, столоначальником, начальником отделения или как там зовут их еще?.. Женя Мюнхенова в средней буржуазной обстановке! Ведь это же просто противоестественно, дорогая моя!.. Женя столоначальница! Женя хозяйка квартиры, где-нибудь в Рождественских, мать дюжины плаксивых ребят! Разве не грех? разве не преступление?

Случаем ли Адель метко попала в цель, Ольга ли Брусакова ее научила, но эти последние слова ее затронули как раз самую больную струну в сердечке Маши Лусьевой. В последнее время к ней упорно сватался столоначальник учреждения, в котором служил ее отец. Человек был приличный, с возможностями успешной карьеры, на виду у начальства. Словом, жених — хоть куда. Отец Маши очень ему покровительствовал и — нудить не нудил, но очень донимал дочь бесконечными разговорами-нотациями, что пора ей пристроиться, а лучше случая — и желать нельзя. Но Маше жених не нравился: казался скучным и пошлым, — в тридцать лет сухарем, а что же дальше будет?! Вообще, к чиновничьему мирку Маша относилась с недружелюбием, и заключиться в нем на всю жизнь представлялось ей жребием почти что самоубийственным. Понимая свою красоту, она даже к влюбленным в нее из этого мирка не имела веры и критиковала их скептически:

— Знаем мы, зачем ему нужна красивая жена. Женится, да и заставит себе карьеру делать. Предоставит кому-нибудь из начальства…

Так что суждение Адели о браке с «чинушей» взволновало Марью Ивановну, как эхо ее собственных мыслей, и с этой минуты злополучный столоначальник потерял чаемую невесту безнадежно навсегда.

Глава 3

В карете, уносившей подруг к родным пенатам, Маша трещала, как канарейка: уж так-то понравилась ей госпожа Рюлина и в особенности приветливая Адель. Ольга угрюмо молчала.

— А картины она тебе показывала? — спросила она, наконец, усталым, скучным голосом.

— Да… Фу, какая гадость!.. Не понимаю, как их можно держать в доме…

— Нравятся иным… — с насмешкой протянула Ольга.

— Но зато Жени Мюнхеновой портрет — какая прелесть! Ольга встрепенулась.

— Как? — бросила она порывистый вопрос, — Адель уже просветила тебя и о Жене Мюнхеновой?

— Фу, Ольга! — удивилась Маша, — «просветила!» как ты странно выражаешься!

— Не в том дело… Ну, ну! что она тебе о Жене наговорила?

Маша передала. Ольга хмурая слушала, покусывая губы.

Когда Маша кончила:

— Ты все-таки этого имени дома как-нибудь не брякни! — посоветовала Ольга, откидываясь в темную глубь кареты. — Хотя твой почтенный родитель тоже довольно невинный цыпленок для своих преклонных лет, однако, может быть, как-нибудь случайно осведомлен… И едва ли ему понравится, что дочка посещает дом, где на стенах красуются непристойные картины, а хозяйки читают девицам лекции о превосходстве содержанок… хотя бы и великокняжеских! — над порядочными женщинами…

— Да я уже и сама соображаю, что тут кое о чем лучше будет промолчать, — поддакнула Маша с важностью заговорщицы.

Ольга странно, неприятно рассмеялась.

— Да, уж лучше помолчи! Однако, как Аделька спешит с тобою… вот спешит! — вымолвила она после короткой паузы, как бы размышляя вслух. — Я не запомню, чтобы она с кем-либо еще так спешила…

— То есть… как это? в чем? Я не понимаю.

— Дружить с тобой уж что-то слишком пылко устремилась… Ты, Маша, как хочешь, твое дело, но все-таки мой тебе добрый совет: не бери очень всерьез, что она тебе толкует… Она ведь у нас соловей, запоет кого хочет…

— Разве она мне все неправду говорила? — недоверчиво озадачилась Маша.