Совьетика - Ирина Маленко

– Хорошо, поехали, если это будет недолго, – нарочито беззаботно сказала я,.- Мне завтра рано вставать.

Пока Зина выходила платить за стоянку, я успела послать Ойшину короткую эсемеску: «Еду на Вестпюнт. Если меня не будет через час, приезжайте» и вынуть из мобильника батарейку, как учил меня когда-то Дермот. На всякий пожарный.

В дороге Зина молчала. Я тоже: в конце концов, это она хочет говорить о чем-то со мной, а не я с ней. Но скоро я заметила, что что-то с ней неладно. Зина вела машину как-то странно, рывками. Нам повезло, что было уже так поздно, что на дороге почти никого не было. Но дорога до Вестпюнта темная, по ночам не освещается, и минут через десять я уже просто молилась, чтобы мы никого не сбили на обочине в этой кромешной тьме. А в глазах Зины, в которых отражались огоньки панели ее джипа, появился знакомый мне уже нездоровый отблеск. Она снова приняла дозу «бонуса»!

Я ехала в непроглядную тьму в компании вооруженной наркоманки с американским паспортом, которая собиралась сообщить мне какую-то гадость. Так. Вот уж где действительно «все страньше и страньше, все чудесатее и чудесатее» !

Дорога показалась мне вечностью. Я пыталась сообразить, что же она мне хочет сказать – и одновременно изо всех сил старалась не показать ей, что я об этом думаю.

Наконец мы добрались. До места, которое именуется Плайя Форти. Плайя – это пляж. Днем здесь работает ресторан, но сейчас, конечно же, уже давно все было закрыто. И не было ни души. На Плайя Форти есть знаменитая местная скала, с которой отдыхающие прыгают в море – с 12-и метровой высоты. Для голландских морпехов такой прыжок – составная часть их местной ознакомительной программы. Видно, это Гербен ее сюда возил. Опять этот Гербен, будь он неладен!

Мы поднялись на эту самую скалу. Стояла темная тропическая ночь, но над морем взошла огромная как тарелка Луна. Поэтому лица друг друга нам было все-таки видно. Меня удивило, что Зина не захватила с собой даже фонарика. Видно, очень уж торопилась.

Она присела на камень. Я тоже. Между прочим, я очень боюсь высоты, так что я старалась даже не думать о том, что под нами где-то там за обрывом море. Я вопросительно посмотрела на Зину. Может, пора уже кончать эту комедию?

Впрочем, ее лицо выражало именно ту же самую мысль.

– Интересно, на кого Вы работаете? – сказала она мне по-русски, – На ФСБ?

Как это ни нелепо, я почувствовала облегчение, когда она это сказала. И первой моей мыслью было: «Пусть лучше уж думает, что на ФСБ!» А еще я очень порадовалась, что было темно: света луны было недостаточно для того, чтобы она как следует разглядела все оттенки выражения на моем лице. И то, что я поняла ее.

– Странная Вы женщина, – сказала я Зине по-английски, – Вытянули меня ночью в жуткую глушь, сказали, что хотите сообщить мне что-то важное, а сами затащили меня на какую-то скалу и говорите со мной на непонятном мне языке. Я думала, может, Вам помощь нужна. Впрочем, судя по всему, так оно и есть. Если не хотите идти к психиатру, священника не пробовали? Говорят, исповедание помогает…

При этих моих словах Зина взорвалась.

– Это мы еще посмотрим, кому тут надо исповедываться! – воскликнула она, на этот раз уже по-английски. Ага, значит, она сама не уверена, что я понимаю по -русски…- Вот я привезу Вас к себе на базу, там с Вами живо разберутся! Это Вам не голландцы, которым можно вешать на уши лапшу. И не таких ломали. В последний раз спрашиваю Вас: на кого Вы работаете? На российскую разведку?

– На российскую разведку? Тогда бы я первым делом точно купила себе новый джип, а то мой из ремонта не вылезает…Милочка, да я гляжу, у Вас галлюцинации начались. Мы с Вами, между прочим, не в Ираке и не в Гуантанамо.

– Но кое-кто очень скоро может там оказаться!- завопила Зина.

– Надо же, как Вас колбасит… Вредно до такой степени злоупотреблять своим бонусом, – продолжала я все тем же насмешливым тоном, который так выводил ее из себя. Сейчас она сама расскажет мне все, что мне иначе было бы из нее не вытянуть. Например, почему она меня подозревает. Это только в анекдоте советского агента распознают по тому, что он на ходу застегивает брюки, выходя из туалета…

– Колбасит?? Я давно уже заметила, что Вы не та, за кого Вы себя выдаете! Эта Ваша странная фраза на корабле – про Абу Граиб… Это же настоящее сочувствие террористам!

– В таком случае, им многие сочувствуют, – возразила я, – Например, «Амнести Интернешнл». А Вам, видно, и правда не дают покоя лавры Линди Ингланд. Зря Вы не захватили сюда с собой собачку позлее и кинокамеру. Глядишь, и успоколись бы…

– А то, что Вы сказали Гербену «дуй!», когда он просил Вас закрыть дверь , а то сквозняк? Дуй – это «to blow» по-русски. .

Вот это уже действительно было бы смешно, если бы не положение, в котором я оказалась. Похоже на историю с совой и гвинейцем Мамаду. «Ca va, mon cheri!»…

– «Дуй»- это «пока», «до свидания» по-голландски, полиглотка Вы наша, – сказала я, – Неужели Вы за все Ваше время с Гербеном не выучили ни слова на языке любимого человека? Фу, как неромантично!

– Не трогайте Гербена! Вам не понять…

– Да уж, куда мне…

– А мандариновая корка, которую Вы в баре обгрызли изнутри? – выдала Зинаида мне свою козырную карту.

– Что?

– Мандариновая корка. Только русские объедают их так. Еще с голодных советских времен.

М-да, а вот это действительно был мой серьезный прокол в качестве разведчика. Молодец, Зина. Между прочим, я никогда не испытывала голода, поглощая сухумские мандарины под новогодней елкой чуть ли не тоннами. Просто мне действительно нравился вкус той белой шкурки. Говорят, в ней много витамина «С»…

– И это все обвинения, которые Вы можете мне предъявить? Не густо, – сказала я. – Я бы на Вашем месте сначала протрезвела, а потом бы уже строила из себя Шерлока Холмса. Если это все, то думаю, что нам обеим пора по домам.

Но я хорошо понимала, что идти по домам она не захочет. Не для того она меня сюда с таким триумфом привезла. Слишком уж Зинаида была взнинчена, и дело было не только в ее бабской какой-то личной неприязни ко мне – просто у нее появилась возможность выслужиться. Ни один полицай по призванию такой возможности не упустит.

Ситуация складывалась почти такая же, как в «Кавказской пленнице»: «Или я ее веду в загс, или она меня к прокурору». Только вот было не смешно.

– Об этом не может быть и речи. Все смеетесь? Ничего, скоро перестанете, – и Зинаида сделала такой жест, словно стирала улыбку с моих губ.

– Когда нормальный, не обкуренный человек слышит глупости, смеяться – это естественная реакция, – парировала я, а сама рукой начала нащупывать у себя за спиной подходящий камень потяжелее. Но как назло, отдельно валявшихся камней здесь не было.

Конечно, у меня и в мыслях не было убивать Зинаиду. Еще марать о таких руки! Оглушить бы ее чем-нибудь как следует, а уж там…Там будет видно, что делать. Только бы поскорее выбраться отсюда. А ее я, конечно, возьму с собой. Потом решим с товарищами, что делать.

– Представляете, как будут смеяться Ваши сослуживцы, когда услышат Вашу легенду про мандариновые корки, -провоцировала Зинаиду я, – Вы станете среди них просто ходячим анекдотом. Они и так-то не воспринимают Вас всерьез. Так что Вы правы: пойдемте и поскорее. Мне тоже очень хочется это увидеть.

– Это меня-то не воспринимают всерьез?! Меня?! Ха! Вот подождите, уроды, скоро прилетит Черный Сокол – и тогда все ваши черномазые тут взлетят на воздух! С моей помощью!

Черный Сокол? Это уже теплее… Говори, Зина, говори!

Но она возмущенно замолчала. Видимо, я все-таки перегнула палку.

Я поняла, что наступил момент, которого нельзя было больше избежать. Или пан, или пропал Теперь или я ее, или она меня. В классическом романе социалистического реализма в подобной ситуации, вероятнее всего, в этом месте последовал бы глубокомысленный диалог, раскрывающий всю непримиримую пропасть меж двух миров и двух мировоззрений. Но мы были не в классическом романе, а на вершине 12-метровой скалы над Карибским морем. И я не собиралась опускаться до того, чтобы поганить великий и могучий русский язык, разговаривая на нем с человеком, который от этого языка давно и добровольно отказался. Много чести для этого оборотня в американских погонах!

«Ну вот исчезла дрожь в руках…» – мелькнуло у меня в голове. Дрожь действительно исчезла. Надо сказать ей что-нибудь еще. Такое, чтобы взбесить ее уже не на шутку. Чтобы она потеряла голову. Тогда будет легче с ней справиться.

– Ну что, пойдем, сочинительница сказок о трех апельсинах?

Зинаида не ожидала, что я так скоро соглашусь отправиться с ней на базу. Наверно, думала, что я буду плакать и ее уговаривать. Мысленно предвкушала это – как те допросы в Ираке. И от неожиданности она на секунду потеряла хватку. Слишком долго соображала, почему это я так себя веду.

Я зажмурилась на мгновение, и перед глазами моими встали сцены из музея в Синчхоне.Тот самый, который я посетила в годовщину 11 сентября. Мне показалось, что я слышу крики разлученных детей и матерей, которых заживо сжигают в американских бункерах, и я почувствовала, как меня переполняет ненависть. Она поднялась до самого моего горла, а потом подтолкнула меня в воздух словно ракету. Кто это сказал, что ненавидеть «нехорошо»? С некоторыми людьми просто нельзя по-другому.