Жена колдуна — сама ведьма - Карина Иноземцева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Староста отвернулся. А я ощутила себя чужой, брошенной, никому ненужной. Вон, Кондратий меня баластом считает и готов избавиться, а за Радима цепляется.
— Сегодня ночью никого в баню не пущу, — отвернулся мужчина и смущенно почесал бороду. — Чтобы непотребств не творили.
Да куда там Кондратию за нашей горячей кровью усмотреть?
Чуть звуки голосов смолкли, мы с Радимом в бане встретились. Здесь еще тепло было, поэтому наши ласки лишь банника смущали. Горячий, жаждущий был Радим. Каждым движением показывал как отпускать боится, как остаться желает. Он меня всю поцелуями покрывал, будто отметины жадные ставил. А я вся отдавалась на его волю, позволяла себя любить и трогать где вздумается.
Когда ночной мороз забрал последнии крохи тепла, мы уставшие лежали под огромным одеялом и тихо разговаривали.
Точнее, я молвила. Радим просил чтобы я говорила о чем хотела, о чем думала, о чем мечтала. Спросил, что построить хочу, как украсить надо, что из нужного мне надобно. Мы лежали и понимали, что скоро расстанемся, поэтому не могли насытиться обществом друг друга.
Под утро, возле бани кто-то специально громко закашлял, захекал и затопал. Один раз в одну сторону прошел, второй раз — в другую.
— Надо идти, — грустно улыбнулся Радим и погладил мою щеку. — А то староста себе все ноги в кровь собьет, если еще раз так затопает.
А я только вспомнила.
— Ты теперь разговариваешь!
— Не всегда, — еще одна улыбка. — Только рядом с тобой. Чувствую, как моя сила в тебя, как дождь в землю входит и ты будто цветешь. Яр сказал, что так и должно быть. Ты — сухая земля для рода колдовского, но стоит тебя напоить ты — чудеса показываешь.
— И много чего тебе Яр рассказал? — подозрительно нахмурилась. — Про него не хочешь узнать?
— Он мне не сильно нужен, — по лисье улыбнулся муж. — А вот тебя мне и сейчас мало, — его нос прикоснулся к моему и мы так замерли пока на пороге бани не крикнули.
— Искупаться бы перед дорожкой! — староста старался как мог, поэтому мы... засмеялись.
Когда я появилась в бабьем доме Сморняна уже во всю кашу мешала и хлеб резала. Завидев меня, она удивилась.
— Думала вы до самого приезда Ждана миловаться будете. Смотрела, чтобы девочки к бане не подходили, — она сказала это так обыденно, будто всю жизнь только и видела, как парочки по закромам прячутся. — А вы быстрыми оказались. Что? Мороз Иванович за ляжки кусал? — она сверкнула на меня своими темными очами.
— Кому вся ночь — это быстро, тот от яви уходит в мир своих желаний, — гордо прошествовала мимо девушки и тем самым скрыла свой румянец.
В этом месте остался хоть кто-то кто не знает чем я всю ночь занималась? Ох, Божечки, как же у меня щеки пылают! Надо елью занятся. Выпарка, развеление... Отвлекусь от мыслей жарких.
В обед этого дня на горизонте появился караван. Староста, да и все мы, поняли кто прибыл.
— Уходим, — приказал Кондратий.
Ярослава уложили на полозья. Он так и не пришел в себя. Забрали лошадей и уехали. Радим на прощание в лоб меня поцеловал и по щеке погладил. Нельзя более при чужих глазах позволять. Он и так вышел за границы допустимого — поцеловал. Но староста все равно неодобрительно головой покачал.
Когда они скрылись за границей деревни мы уже хорошо видели Ждана с красной тряпицей на палке идущего впереди процессии.
— Девочки, нам пора к делу приступать, — скомандовала я и покрыла волосы и лицо белой плотной тканью.
29
Первыми на границе поселения появились дети. Семилетние и старше шли своими ногами и смотрели на нас во все глаза. Кто-то со страхом, другие с надеждой. За версту было слышно, как их раздирал удушающий кашель.
— Справимся, Веда? — усомнилась Сморняна.
На меня тоже накатил страх. Этих детей было больше, чем мы расчитывали.
— Справимся, — уверенно произнесла, а внутри задрожала. — Нам нужно провести осмотр и рассортировать всех.
— А места... хватит? — в два голоса спросили сестрички.
— Найдем, — серьезно произнесла.
Споро языком молвить, но не скоро дело руками делать. Пока я пересматривала замерзших и шмыгающих детей, к деревне подошел Ждан с груженными санями. Поверх каких-то лохмотьев сидели и лежали самые маленькие и старики. А под тряпьем нашелся вояка кого-то из баринов.
Его отправили воевать в числе дружины и тот радостно пошел честь свою защищать. Но чужой воин топором рубанул ему по ногам. Двигаться он больше не мог и, сделав все что можно, его отправили домой. Да только вояка не хотел воротаться с "позором". С повозки на повозку... так и попал к Ждану в обоз. Деревня наша далекая, малоизвестная, никому ненужная. Решил к нам перебраться и дело свое молодое вспомнить. Золотарем при князе в юности числился и у отца мастерство по росписи монет перенимал. А потом сбежал, получив хорошее образование. За юнностью горячей мчался, да в военные ряды попал. И смотрит на меня не калека безногий, а парень удалой, да жаром пышущий.
— Семьи кроме папки с мамкой — нет. Обзавестись не успел, — хекает мужчинка, пока его на подручной мешковине в дом заносят. — Видать богу не надо, чтобы я по чужим дворам скакал и чужих курочек топтал, — он подмигнул мне и сам же рассмеялся.
А я стираю со лба испарину. Смотрю на бледного, молчаливого Ждана и тихую Левшу. Девица на меня, будто спрашивает "что делать будем?"
У смеющегося золотаря ноги синие под повязками. Мороз, то что начато было, продолжил. И теперь здесь не перевязки нужны. Пол ноги можно выкинуть как ненадобную вещь. И крутит меня от этой мысли. Вот он — золотарь веселый. Шутки смоляные отпускает, на Сморняну поглядывает, да меня за руку пытается поймать. А у самого... будет ли у него еще жизнь нормальная? Да и сложится ли у него теперь с семьей?
— Сморняна, неси мои инструменты, — отдаю команду женщине, а сама грозно взираю на шутника. — Резать надобно!
— Зачем? — удивился молодой мужик. — Тряпками перемотать и все.
— Если так
