Сборник фантастики. Золотой фонд - Амброз Бирс

Через несколько минут на поле, насколько это мог видеть солдат, не осталось ни одного живого существа, и каждый куст, и каждое дерево, не успевшее сгореть раньше, теперь пылали. По ту сторону дороги должны были стоять гусары, но от них не осталось и следа. Он слышал некоторое время треск пулеметов, но затем все стихло. Чудовище почему-то щадило до последней минуты вокзал в Уокинге и кучку домов вокруг него. Но вот тепловой луч внезапно направился в ту сторону, и город превратился в груду пылающих развалин. Тут смертоносный луч вдруг погас. Чудовище повернулось к артиллеристу спиной и зашагало в сторону горевшего соснового леса, где лежал второй цилиндр. Не успел скрыться первый гигант, как из ямы поднялся второй – такой же.

Второе чудовище последовало за первым.

Тогда артиллерист осторожно пополз по горячей золе к Хорселлу. Ему удалось добраться живым до придорожной канавы и по канаве доползти до Уокинга. Дальше его рассказ состоял из бессвязных восклицаний.

Дорога через Уокинг оказалась непроходимой. По-видимому, там мало кто остался в живых! Большинство сошло с ума или сгорело. Ему пришлось свернуть в сторону, чтобы обойти огонь, и он только успел спрятаться в обгорелых развалинах какой-то стены, как вернулся один из гигантов марсиан. Солдат видел, как он погнался за каким-то человеком, хватил его одним из своих металлических щупалец и размозжил голову о ствол сосны. Только с наступлением ночи солдат решился выйти из своего убежища. Бегом перебежал через полотно железной дороги и скрылся за насыпью.

Отсюда он стал пробираться к Мейберри, надеясь избегнуть других опасностей, взяв направление к Лондону. Люди прятались по канавам и погребам, а многие из оставшихся в живых бежали в Уокинг и Сэнд. Он умирал от жажды, пока не наткнулся вблизи железнодорожного моста на водопроводную трубу, из которой ручьями на дорогу бежала вода.

Вот все, что мне удалось вытянуть из него, слово за словом. Во время рассказа он немного успокоился и старался яснее изобразить мне то, что видел. Еще в начале своего рассказа он мне признался, что ничего не ел с самого полудня. Я нашел немножко баранины и хлеба в кладовой и принес в комнату. Из страха привлечь внимание мы не зажигали лампы, и наши руки часто сталкивались, когда мы брали мясо или хлеб. Во время его рассказа предметы начали мало-помалу выступать из темноты, и уже можно было различить за окном сломанные кусты роз. Словно полк солдат или стадо животных прошли через лужайку! Теперь я мог разглядеть лицо моего собеседника, почерневшее и осунувшееся, какое, вероятно, было и у меня.

Покончив с едой, мы потихоньку поднялись в кабинет, и я снова стал смотреть в окно. За одну ночь вся равнина превратилась в груду пепла. Пожар прекратился. Там, где прежде гулял огонь, теперь клубились столбы дыма. Бесчисленные развалины опустошенных огнем и развалившихся домов и черные остовы обгорелых деревьев, которые до сих пор скрывала темнота ночи, при безжалостном свете утренней зари выступали как страшные призраки. Кое-где, впрочем, виднелись предметы, счастливо избегнувшие общего разрушения: тут белел семафор железной дороги, там уголок беседки, такой белый и свежий среди развалин и дыма. Никогда еще в истории войны не бывало такого полного истребления! А вдали, у песчаных ям, освещенные все усиливающимся утренним светом, стояли три металлических гиганта и ворочали своими колпаками, как будто любуясь произведенными ими опустошениями.

Мне показалось, что яма, в которой лежит цилиндр, стала шире. Из нее все время вырывались клубы зеленого дыма, взлетали вверх к светлеющему небу и, постепенно расплываясь, пропадали…

В стороне Чобхема были видны столбы пламени, которые с появлением первых утренних лучей казались окрашенным кроваво-красным светом.

Как только рассвело, мы отошли от окна, из которого наблюдали за марсианами, и тихонько сошли вниз.

Артиллерист согласился со мной, что нам опасно оставаться в доме. Он предполагал направиться к Лондону, чтобы соединиться там со своей батареей. Я же чувствовал, что должен немедленно вернуться в Лезерхэд, мои страх перед марсианами был так силен, что я твердо решил увезти свою жену в Ньюхейвен и вместе с ней совсем покинуть страну. Я уже тогда предвидел, что вся ближайшая к Лондону местность неизбежно станет полем битвы, вернее целой вереницы опустошительных сражений, прежде чем удастся уничтожить такого врага.

Но на пути в Лезерхэд лежал третий цилиндр, охраняемый трехногими гигантами. Если бы я был один, я бы, пожалуй, рискнул идти напрямик. Но артиллерист удержал меня, заметив: «Хорошей женщине не оказывают услуги тем, что делают ее вдовой!» Я дал себя уговорить, и мы решили идти вместе через лес, к северу до Стрит-Чобхем: там мы должны были расстаться, и я должен был сделать большой крюк через Ипсом, чтобы добраться до Лезерхэда.

Я был готов идти хоть сию же секунду, но мой спутник недаром состоял на действительной военной службе – он знал, как нужно пускаться в такое путешествие. Он заставил меня перерыть весь дом, чтобы найти дорожную фляжку, которую он наполнил водкой, а все карманы мы набили пакетами с сухарями и ломтиками нарезанной говядины. Затем, крадучись, мы вышли из дому и, почти бегом, спустились по скверной дороге, по которой я поднимался накануне. Дома казались брошенными своими обитателями. На улице лежали обуглившиеся трупы трех человек – их поразил тепловой луч. Повсюду валялись предметы домашнего обихода, потерянные во время бегства: часы, туфля, серебряная ложка и т. п. На углу, у почтовой конторы, стояла маленькая повозка, нагруженная сундуками и домашним скарбом, но без лошади и со сломанным колесом. Тут же валялась денежная шкатулка, взломанная, как видно, впопыхах и брошенная в мусор.

Кроме сторожки приюта, которая все еще горела, здесь ни один из домов не пострадал особенно сильно. Тепловой луч, разрушив дымовые трубы, направился дальше. И все же в Мейберри, кроме нас, не было видно ни одной живой души. Большинство жителей деревушки попрятались или искали спасения в бегстве к Старому Уокингу, по той самой дороге, которой мы ехали с женой в Лезерхэд.

Мы спустились по дороге, мимо трупа человека в черном, и вдоль подножья холма вошли в лес. Лесом мы прошли до железной дороги, не встретив ни одной живой души. По ту сторону железной дороги лес теперь представлял собой кучу раздробленного обуглившегося дерева: большая часть сосен повалилась, а от тех, которые стояли, остались лишь унылые серые стволы с темно-коричневыми иглами.