Шпион на миллиард долларов. История самой дерзкой операции американских спецслужб в Советском Союзе - Дэвид Хоффман

Затем Ролф перешел к теме сомнений, которые возникли у ЦРУ по поводу записей рок-музыки; он заговорил об этом очень мягко, чтобы никак не рассердить и не огорчить Толкачева. Если альбомы обнаружат, сказал Ролф, не будет ли у Толкачева неприятностей? Как он объяснит их наличие? Доступны ли они на черном рынке? Где он планирует хранить их? Придется ли ему прятать их от друзей и гостей? Не станут ли друзья сына задавать неудобные вопросы?

Толкачев оживился, на лице его не было ни тени сомнений. Он ответил Ролфу, что ему не составит труда объяснить наличие альбомов в квартире. Все они доступны на черном рынке в Москве, просто он сам ходить туда опасается. Но он добавил, что в случае чего кассеты с музыкой тоже годятся — у него есть магнитофон Hitachi, выпущенный три года назад и купленный в комиссионном магазине, куда люди сдают свои вещи, обычно одежду, но иногда и электронику.

Время встречи было на исходе. Толкачев передал Ролфу 10-страничную записку от руки, в которой предлагал окончательно решить вопрос с оплатой его труда{206}.

В последний момент Ролф вспомнил, что есть еще один срочный вопрос из штаб-квартиры. В августе 1980 года Соединенные Штаты объявили о создании стелс-технологии, благодаря которой самолеты становились практически невидимы для радара. Что известно Толкачеву о советской реакции на американские самолеты, созданные с применением этой технологии? И есть ли у СССР своя стелс-технология? Толкачев сказал, что слышал о “невидимом самолете”, но у него нет ответов на эти вопросы и он не хочет сообщать Ролфу информацию, в которой не уверен.

Они гуляли уже 20 минут. Ролф достал из сумки две небольшие книги на русском — новогодние подарки от ЦРУ. Одной из них была брошюра Андрея Сахарова, физика-ядерщика, ставшего диссидентом, которым Толкачев восхищался. Другая — тонкая книжица Анатолия Федосеева, видного советского специалиста по электронике, разработчика РЛС. Созданные им электровакуумные приборы использовались в наземных радарах по всему периметру Советского Союза. Федосеев был удостоен звания Героя социалистического труда и высоких государственных наград, включая Ленинскую премию. В мае 1971 года он поехал на Парижскую авиационную выставку в качестве высокопоставленного члена советской делегации. Оттуда он бежал в Великобританию. Его разочарование советской системой во многом напоминало недовольство Толкачева: дефицит, неэффективность, несостоятельность социализма. Федосеев описал все это в книге “Западня”, которую Ролф теперь вручил Толкачеву.

Сахаров совершил побег из советской системы идеологически. Федосеев бежал физически. Толкачев тоже стал своего рода перебежчиком: он наносил удары системе изнутри.

Толкачев стал благодарить Ролфа, но у него прервался голос. Было уже поздно. Они пожали руки, и Толкачев исчез{207}.

Начало 1981 года для штаб-квартиры ЦРУ стало поворотным моментом. Вступивший в должность президента Рейган был полон решимости вдохнуть новые силы и энергию в ЦРУ — его инструмент в глобальной кампании активного противостояния Советскому Союзу. В отличие от картеровского периода с его сомнениями, Рейган во внешней политике опирался на бесцеремонную силу и веру в американскую исключительность, в то, что Соединенные Штаты — “последняя и лучшая надежда человечества”, как он часто заявлял. Те, кто рисковал жизнью ради Соединенных Штатов по всему миру, — моряки, солдаты, летчики и разведчики — в глазах Рейгана были окружены ореолом таинственности. Он верил в то, что за поколение до него сформулировал один из первых авиаторов, генерал Джеймс Дулиттл: ради защиты свободы от тоталитаризма можно пойти практически на все. На пост директора ЦРУ Рейган выбрал Уильяма Кейси, нью-йоркского юриста и стойкого республиканца, который служил в Управлении стратегических служб в Лондоне во время Второй мировой войны, а в правление Никсона возглавлял Комиссию по биржам и ценным бумагам. Кейси, руководивший избирательной кампанией Рейгана в 1980 году, был мешковатым, с сутулой спиной и редкими седыми волосами на лысеющей голове. Говорил он довольно невнятно, часто его речь было трудно понять. Но он твердо знал, чего именно хочет от ЦРУ. Назначение Кейси свидетельствовало о запросе на более смелые и перспективные разведывательные операции. Там, где Тернер стремился минимизировать риски, Кейси готов был азартно рисковать. И если Тернер не доверял агентам, то Кейси требовал вербовать новых и новых{208}. Кейси также разделял стойкую антипатию Рейгана к советскому коммунизму, что определяло ход его мыслей и принимаемые им решения.

Холодным утром 15 января 1981 года, за пять дней до инаугурации Рейгана, Тернер, которому предстояло покинуть пост директора ЦРУ, прибыл в Блэр-хаус — гостевой дом через дорогу от Белого дома и историческую резиденцию избранных президентов, где в это время остановился Рейган. Его встретил сам Рейган, а также новый вице-президент Джордж Буш, который был директором ЦРУ до Тернера, и Кейси. Тернеру предстояло в последний раз сделать короткий доклад и поделиться с новым президентом самой закрытой, совершенно секретной разведывательной информацией. Они сидели в президентском кабинете, и Тернер представлял план тайных операций в Афганистане по поддержке боевиков, сопротивлявшихся советскому вторжению. Он рассказывал, как подводные лодки американского флота тайно прослушивают советские подводные кабели связи. Это были и вправду дерзкие операции. Но ценнейшим приобретением управления, сказал он Рейгану, был агент, работающий в московском военном исследовательском институте. Он не только предоставил надежную документацию по советскому потенциалу в области РЛС и авиационной электроники на текущий момент, но и передал планы разработок на десять лет вперед. Его зовут Адольф Толкачев, и его информация стоит миллиарды{209}.

Два месяца спустя, 10 марта 1981 года, старый, потрепанный болотный фургон “фольксваген” выехал, тарахтя, из посольства США в Москве. Ролф, снова загримированный, проплыл за стеклом мимо охраны. Его задание — встретиться с Толкачевым — было в этот раз особенно деликатным, потому что с собой у него был “Дискус”, устройство для обмена электронными сообщениями. Меньше всего Ролф хотел, чтобы его поймали с этим устройством и оно оказалось бы у КГБ. Поэтому он 50 минут кружил по городу, отслеживая возможное наблюдение. По радио он слышал какие-то переговоры сотрудников КГБ, но они, похоже, его не касались. Тогда он снял накладные волосы, вышел из машины и около часа шел пешком, внимательно вслушиваясь и смотря по сторонам. Никаких признаков слежки не было. В 9.05 вечера он прибыл в парк, на место встречи под кодовым названием “Анна”, и заметил Толкачева у телефонной будки. Разговаривая, они пошли бродить по парку, наугад выбирая тропинки. Встречавшиеся им люди, гулявшие с собаками или сами по себе, не обращали на них внимания{210}.

Ролф сообщил Толкачеву, что ЦРУ согласилось на предложенный им план выплат. Всё — больше у них вопросов не будет. Толкачев выглядел довольным и к этой теме не возвращался.

Толкачев сказал, что копия его библиотечного формуляра, изготовленная ЦРУ, превосходна. Он ее уже подложил. Но с пропуском получилось хуже: корочка не того цвета, она не сработает. Кроме того, корочка и страница с фотографией изготовлены из разных материалов, которые ЦРУ не удалось точно воспроизвести, да и цвет разводов на внутренней стороне пропуска тоже.

Ролф вручил Толкачеву еще один пакет. В нем, сказал он, “электронный прибор”, то есть “Дискус”. Ролф настаивал, чтобы Толкачев был очень осторожен и прочитал все инструкции перед его использованием. “Прочитайте инструкции”, — повторил он; Толкачев ответил, что все понял. Ролф также подчеркнул, что “Дискусом” нужно пользоваться, когда появилась срочная новость, которая не может ждать до следующей встречи. Но он старался говорить это бодрым и уверенным тоном: мы хотим, чтобы вы этим пользовались — может быть, летом, когда нет регулярных встреч{211}.

Ролф не рассказал Толкачеву, что у него с Гербером были серьезные сомнения насчет полезности “Дискуса”. Одним из главных принципов в московской резидентуре было не совершать никаких оперативных действий без серьезных оснований. “Дискус” был пригоден как раз для оперативных действий, но для чего? Ценность работы Толкачева состояла в передаче тысяч скопированных им документов, а не в способности посылать короткие электронные сигналы. К тому же у ЦРУ не было возможности ни обучить Толкачева работе с устройством, ни попрактиковаться вместе с ним{212}.

Гербер и Хэтэуэй месяцами спорили по поводу “Дискуса”. Хэтэуэй упорно отстаивал прибор. Ценнейший агент ЦРУ в Варшаве, Рышард Куклинский, получил его более раннюю версию, под названием “Искра”. Несмотря на некоторые сбои, в январе 1981 года Куклинский с его помощью предупредил ЦРУ, что польские военные готовят планы на случай введения военного положения. В ответ Хэтэуэй отправил в варшавскую резидентуру поздравительную телеграмму. “Надеюсь, за этим первым опытом последует множество других”, — писал он. Потом, когда Куклинский передал еще одно сообщение, из штаб-квартиры телеграфировали в Варшаву, что шпиону “явно нравится его новая игрушка”{213}.