Любоф и друшба - Елена Колина

– Ничего, не извиняйся, – задумчиво отозвалась Женя, – я же не беременна…

– Как это? – удивилась я. – Ты беременна!

Женя состроила смешную гримаску, как будто она удивляется, извиняется и ничего не понимает.

– Ты же сказала, что у тебя будет ребенок, – растерялась я. – Ты это сказала или нет?! Что мы целый день обсуждали? Кому зеленые яблоки, кому сок, кому детские книжки?

Женя опять состроила удивленно-извиняющуюся гримаску.

– Ты с ума сошла? – устало сказала я. – Я приглашу к тебе психиатра – мне кажется, тебе нужна квалифицированная помощь. Представлю его как просто гостя, и пусть он незаметно спросит у тебя, какое сегодня число. По-моему, ты не ответишь.

– Я сказала… – Женя смотрела на меня непонимающими глазами и вдруг засмеялась. – Я сказала, что я все равно его люблю и у меня все равно будет от него ребенок… когда-нибудь, понимаешь? Я уверена, я знаю: когда такая любовь, половинки обязательно встретятся…

– Ох, только не это! Не нужно больше про половинки! – быстро сказала я.

Странно, но я не испытывала ни облегчения, ни радости, скорее, досаду, что все это – зеленые яблоки, детские книжки – оказалось комедией ошибок и читатель Канта не появится на свет. А я уже к нему привыкла…

Дождавшись, когда Женя уснет, я выскользнула из комнаты и спустилась вниз – обычно я не курю, но сейчас это было именно то, что мне нужно, – посидеть одной в темной комнате, у печки, с сигаретой.

Но в нашем доме никогда не удается побыть одной – в темной комнате, у печки, с сигаретой сидел отец.

Я хотела войти в комнату, как будто я сюрприз, – с радостными словами: «А вот и я, все в порядке, Женя не беременна», но остановилась, услышав голос отца.

– Девочки всегда жили по твоим правилам, и вот результат: ты испортила им жизнь, – сказал отец. – Женя из тех, кто, раз полюбив, будет всю жизнь верен своей любви. Она поглощена ребенком, всегда будет одна. И все это – твоих рук дело. Ты не можешь не устраивать, не интриговать. Теперь ты довольна?

– Я? Довольна? Как ты можешь так говорить со мной сейчас? – недоуменно сказала мама. – Это нечестно – пользоваться Женечкиным несчастьем, чтобы сделать мне больно! Я же хочу как лучше. Я же не для себя, я для девочек… – Мама вздохнула глубоко и горестно, как ребенок.

– Девочки, девочки… но где же мы у себя? Где я у себя?.. – сказал отец. – Я не хочу выкинуть в корзину свою единственную жизнь. Я больше не могу… Я тоже всегда жил по твоим правилам. И теперь понимаю, что совершенно неудовлетворен жизнью.

Он именно так и сказал! И это показалось мне настолько странным, таким невероятным, как будто обвалился потолок… нет, пожалуй, не настолько невероятным. Когда в прошлом году обвалился потолок в кухне, я нисколько не удивилась, там уже давно пора было делать ремонт. Но все же я удивилась – я никогда не думала, что отец может говорить с мамой всерьез.

– Ты неудовлетворен жизнью? – тихо переспросила мама. – Ты? А я? Я одна с детьми, я одинока как человек и как женщина, так теперь у тебя еще кризис среднего возраста… Это нечестно – сваливать на меня свой кризис среднего возраста! Но я все равно тебя люблю.

– Оставь меня и девочек в покое. Оставь нас всех в покое, – отец сказал это так тихо, что я с трудом расслышала.

Я хотела обрадовать их, сказав: «Все в порядке, Женя не беременна», а вместо этого засунула голову в комнату и тоненько сказала:

– Как вам не стыдно ссориться, вы что думаете, вы молодые? Вы уже бабушка и дедушка…

Сначала я думала, что несчастье – Сергей уехал. Потом я думала, несчастье – это беременная Женя. Потом отец сказал: «Не хочу выкинуть в корзину свою единственную жизнь, больше не могу». Оказалось, что несчастья, как матрешки, вылезают одно за другим… Отец сказал: «Не хочу выкинуть в корзину свою единственную жизнь, больше не могу…»? Но ведь сказанное в ночном разговоре не обязательно окажется правдой днем?..

Вам никогда не приходилось удивляться, почему эти люди, родители, оказались вашими родителями?

В раннем детстве я любила все игрушки разобрать на детали. Волчок, домик, куклу – как ножки и ручки прикрепляются к телу. Жене было важно целое, чтобы куклу убаюкать и накормить, а мне было интересно разобрать, посмотреть, как оно там на самом деле устроено. Так что я уже давным-давно разобрала брак родителей.

Мама с отцом всегда делились на «верх» и «низ», мы с мамой внизу, отец наверху, и это казалось мне само собой разумеющимся.

Отец – дворянин, он не теперь вдруг стал дворянином, когда это модно, а был всегда. Его семья жила в большой квартире на Петроградской. Квартира становилась коммунальной по мере замены репрессированных членов отцовской семьи на новоселов, большей частью из деревень.

Одни из новоселов были мамины родные. Мамина родня – городские в первом поколении, те, что чистые деревенские понятия потеряли, а новых, интеллигентских, не приобрели.

В конце концов у отца осталась комната и у мамы комната. Мама была очень хорошенькая и довольно властная, – она, я уверена, просто велела ему на себе жениться. А отец оказался не единственным мужчиной в мире, который за хорошеньким личиком и живыми манерами не разглядел, что мама не слишком ему подходит. Но отец очень скоро «разобрал» маму и, не увидев ничего интересного, не стал собирать, а так и жил с ней, несобранной, «умный муж» с «глупой женой».

Мама не «глупая», она глупая для отца. Наверное, с каким-нибудь другим, простым человеком мама была бы счастливей, а жизнь с отцом, таким ускользающим, рассеянно любезным и внешне покорным ее прихотям, только помогла ей развить природную властность. Так что мама тоже пострадала: все в доме шло по ее правилам, вот только отец никогда ей по-настоящему не принадлежал, а ведь это трудно – любить то, что тебе не принадлежит, не является твоей собственностью.

Но отец не мог бы принадлежать никому, он сам по себе. Мама говорит, что он тяжелый человек, но его просто нужно понять, и все! Только понять – незаметно. Чтобы он не понял, что ему оказывают какое-то внимание. Отец никогда никому не открывается, только иногда приоткрывается, как будто занавес на мгновение приподнимается над сценой и тут же падает. Там, за занавесом, у отца протекает своя, очень интересная жизнь, поэтому он относится снисходительно ко всему, что – суета. А мама на него обижается…

Мама обижается, что он не хочет участвовать в нашей жизни, обсуждать с девочками наряды и мальчиков, дружить с тетей Ирой. Мама думает, что это связано именно с ней, что он не хочет ей назло. Мама говорит: «Ваш отец ведет себя как чужой человек». Мама сердится, что он почти не разговаривает с Лидочкой, обижает ее своими шутками, и это правда, отец бывает бестактным, но не со зла, – просто он ее не понимает. Мама умеет всех понять, а отец часто не понимает, что человек чувствует, не может разделить чужое волнение, не понимает, когда нужно пожалеть. Она – всем близкая, а отец всем немного чужой. Мама говорит ему с упреком: «Ты что, не понимаешь?» – и он честно отвечает: «Нет».