Заново рожденные - Дэвид Фельдман

Жизнь беженца стала тяжким испытанием для Клемантин и ее сестры. Шесть лет они скитались. Сначала они перебрались в Демократическую Республику Конго. Потом, когда там разгорелась война, бежали в Танзанию, а оттуда — в лагеря в Малави, Мозамбике, Южной Африке и, наконец, в Замбии. Куда бы они ни отправились, они везде встречали одно и то же — нищету, беззаконие, воровство, насилие и смерть. Наступит день, убеждала себя Клемантин, когда люди, на которых лежит вина за все это, будут призваны к ответу и такое больше никогда не повторится; наступит день, когда она отправится на поиски родных. Но чем больше проходило времени, тем меньше оставалось шансов, что эта мечта когда-нибудь станет реальностью.

Когда Клемантин делится воспоминаниями, она обильно приправляет свою речь метафорами и яркими образами. Например, Руанда в период резни — «шум и хаос». Лагеря — «места, где душа и тело лишаются свободы, где мозги выворачиваются наизнанку и превращаются в желудок. В голове только голод и тревога». Отчасти в этом секрет ее обаяния. Она живописует ужас. Но если вы проведете с ней чуть больше времени, перед вами предстанет другая картина — картина, в которой эти образы и представления, подобно любым другим механизмам защиты, помогают ей выживать и двигаться вперед.

Когда Клемантин была ребенком, няня рассказывала ей историю о маленькой девочке, которая потерялась. Но эта девочка была не такой, как все. Ее родителями были бог грома и земная женщина. Когда девочка улыбалась, с ее губ сыпались стеклянные бусины. Она потерялась, но продолжала улыбаться, несмотря на весь свой страх, зная, что мама сможет найти ее по сверкающим бусинкам. «Я представляла себя на месте потерявшейся девочки», — объясняет Клемантин. В лагерях беженцев она оставляла на стенах надписи со своим именем в надежде, что родители смогут найти ее по этим следам. Переезжая из страны в страну, она бродила по улицам, глядя на лица людей. «Может быть, я увижу кого-то похожего на меня и сразу пойму, что это мои родители».

В 2000 году Клемантин и ее сестра обратились в Международную организацию по миграции для получения статуса беженцев в США. Уже летом они садились на заполненный опрятными, хорошо одетыми пассажирами самолет, который должен был доставить их из Замбии в Цюрих. Из Цюриха они добрались до Вашингтона, где ими овладело чувство полной растерянности. Последним отрезком пути стал перелет в Чикаго. «Я испытывала смешанные чувства, — говорит она. — Я была рада, что выбралась из ужаса, но боялась, что никогда больше не увижу маму с папой. На пути из лагеря в лагерь я считала, сколько гор мы прошли, чтобы потом найти дорогу домой. В самолете я не могла оставить никаких знаков, чтобы дать родителям знать, куда я направляюсь. Они потерялись. Я потерялась».

У первой принимающей семьи, которая приютила Клемантин, холодильник был набит каким-то умопомрачительным количеством еды. «Я открывала холодильник и просто смотрела, — вспоминает она. — Казалось, я сплю и вся эта роскошь мне только снится. В нем был ящик с зелеными яблоками — я просто не могла оторвать от него глаз. Там, откуда я уехала, было огромное количество людей, у которых такой еды не было. На сколько месяцев нам бы хватило одного этого холодильника в Замбии?»

2001 год стал годом откровений. Сестра Клемантин Клэр встретила женщину из Руанды, которая приехала в Чикаго по делам. Случилось практически невозможное: у них обнаружились общие знакомые. У женщины в Руанде был друг, который по удивительному стечению обстоятельств оказался знаком с другом их тети — той тети, которая, как они думали, была убита. Женщина позвонила другу и узнала у него номер телефона их родственницы. Они решили позвонить в тот же вечер: Клемантин уселась в углу гостиной, а Клэр стала набирать номер. «Долгое время никто не отвечал, — говорит Клемантин. — Потом Клэр начала говорить в трубку и улыбнулась. Я поняла, что это была она, моя тетя. Она была жива. Она не поверила Клэр, когда та назвала свое имя. Она думала, что мы мертвы». Потом тетя сказала что-то такое, от чего лицо Клэр сделалось каменным.

Их родители были живы и находились в Руанде.

«Казалось, будто мы раскапываем могилу и они выходят из нее на наших глазах, — говорит Клэр. — Я все еще не могла их видеть; они были так далеко. Я узнала, что мои родители живы, но в каком-то смысле мне стало еще тяжелее, потому что я не могла к ним приехать. Мы не знали, что нам делать. Я хотела пройти сквозь пространство и время и забрать их к себе».

Вторым важным событием стало знакомство с книгой воспоминаний Эли Визеля «Ночь», на страницах которой Клемантин впервые в жизни увидела слово «геноцид». Рассказ о времени, проведенном Визелем в нацистских концентрационных лагерях, стал настоящим откровением для Клемантин. Визель стал для нее первым человеком, точно передавшим боль и смятение, которые ей самой пришлось пережить. Под впечатлением от прочитанного Клемантин написала эссе для конкурса, объявленного шоу Опры Уинфри (The Oprah Winfrey Show). Конкурс был посвящен кровавому следу, оставленному геноцидом в истории Германии и Руанды. Несколько месяцев спустя она с удивлением узнала, что ее эссе оказалось в числе финалистов. Это давало ей право на участие в съемках программы.

В день съемок Клемантин надела черный брючный костюм с широкими лацканами, и они с сестрой отправились на студию Harpo Productions в район Чикаго Нью-Вест-Сайд. Съемочная площадка была меньше, чем казалась на экране телевизора.

В какой-то момент во время съемки Опра сделала нечто… очень в духе Опры. Она пригласила Клемантин и ее сестру Клэр на сцену. В руках у Опры был конверт. «Это письмо от вашей семьи в Руанде… и я хотела, чтобы вы его прочитали», — сказала Опра. Клемантин взяла конверт и начала его открывать. Но Опра взяла ее за руку и сказала: «Тебе совсем необязательно читать его прямо сейчас перед всеми этими людьми, потому что, — Клемантин нервно засмеялась, — твоя семья здесь!»

У Клемантин перехватило дыхание. Клэр вытянула руки, словно хватаясь за воздух, чтобы удержать равновесие и не упасть. За спиной сестер распахнулись двери, из которых выбежали их родители и бросились их обнимать. Оказалось, что продюсеры Опры, не поставив в известность сестер, потратили несколько недель на то, чтобы найти родителей Клемантин и привезти их к детям.

«Я опустилась на пол, — вспоминает Клемантин, — подняла руки и сказала: “Спасибо, Господи!” Я крепко обняла отца, а потом маму. Все двенадцать лет, что мы были разлучены, я носила глубоко в себе всю эту боль, которую никто не видел». Девочка, которая все время улыбалась, рассыпая бусинки, наконец-то могла дать волю чувствам и поплакать. «Я решила покончить с этим. Боль ушла. Я могла простить, — говорит она. — Я могла простить. Я могла простить».

На самом деле Клемантин вступила на путь прощения задолго до своего появления в студии Опры. Вскоре после приезда в США у нее появилось необычное новое хобби. Каждый день она брала газету и вырезала некрологи незнакомых людей. У нее накопилось множество страниц с сотнями имен, которые она хранила в надежном месте в шкафу у себя в спальне.

Сейчас Клемантин видит в этом один из симптомов своей общей одержимости памятью. Ее беспокоило, что случившееся с ней, ее семьей и сотнями тысяч других жителей Руанды может стереться из памяти, не получить должного признания, не быть оплаканным. Как разительно отличалась судьба этих воспоминаний от судьбы имен из некрологов, «которые увековечиваются с подобающим уважением», — говорит она, и ее глаза наполняются слезами. «Они не оказались погребены в никак не обозначенных ямах, в грязи. Нашелся кто-то, кому было не все равно, и написал об умерших».

Клемантин думает, что осознание и переживание собственной травмы стало важным шагом на пути к прощению. С ней согласны большинство исследователей феномена прощения. Ряд ученых разработали так называемые «процессные модели», объясняющие, почему люди в конечном итоге все-таки приходят к осознанию необходимости прощения. Эти модели отличаются друг от друга некоторыми деталями и терминологией, однако практически все они сходятся в том, что жертвы должны пройти через этап осознания страданий, причиненных злодеяниями других людей, признав, что это изменило их жизнь, причем, возможно, навсегда, и дав выход своим чувствам — печали, утраты, гнева, а порой и ярости.

Создателями одного из наиболее авторитетных методов оказания психотерапевтической помощи людям, которые не могут простить, являются психолог Роберт Энрайт и психиатр Ричард Фитцгиббонс. «Этот период может быть связан с болезненными эмоциональными переживаниями, — пишут они в своей книге “Как помочь пациенту простить” (Helping Clients Forgive). — Но если клиент или пациент придет к выводу, что его страдания и переживания вызваны несправедливым отношением к нему другого человека, это может послужить фактором мотивации и подтолкнуть его к переменам. Переживаемая на эмоциональном уровне боль может заставить его задуматься о прощении и попытаться простить». Именно в процессе переживания того, что Клемантин называет «скорбью», она поняла, что потратила на травму уже достаточно драгоценного времени и энергии, и решила, что пора найти способ преодолеть душевную боль и обиду.