Я не Монте-Кристо (СИ) - Тоцка Тала

Пару раз попытались выползти на пляж, обоих хватило не больше, чем на полчаса, и дело было вовсе не в сексе, хотя именнно сексом все и заканчивалось. Никита в самом прямом смысле не выпускал ее из рук, а ей и самой нужно было все время его чувствовать  —  трогать, пробовать губами, перебирать пальцами волосы. Так и выходило, что сначала они просто лежали на шезлонге в обнимку, а там один случайный поцелуй, одна незаметная ласка, одно невольное движение  — и оставалось только добираться до бунгало.

— В следующий раз только на необитаемый остров, — сипел муж, когда они, отдышавшись, лежали в своем номере, но при этом все равно не расцеплял пальцы за ее спиной.

Она могла разбудить его ночью, или он ее будил, Саломия не уставала удивляться, откуда это в ней взялось, магия острова что-то сотворила с ее телом, иначе как объяснить то неуемное желание, которое охватывало иногда даже от одного взгляда? А может все дело было в ее мужчине?

Она теперь вообще никого не представляла на его месте. Даже ее неопытность не мешала понять, что Никита слишком хорош как мужчина, наверное, у него было достаточно женщин, она не спрашивала, конечно, но и так было понятно. И чем она могла так его увлечь, для Саломии оставалось загадкой, но то, что он не мог ею насытиться, было видно, он и говорил об этом все время. А ей это казалось странным, потому что ни разу, ни единого раза он не сказал ей, что любит.

Муж был с ней очень ласков, он называл ее своей сладкой девочкой, самой прекрасной, волшебной и чудесной, все время требовал, чтобы она говорила, что она его, и она говорила, но ни разу он не назвал ее любимой. Все, что угодно, только не это.

Он даже иногда матерился во время секса, но ей это нравилось, потому что зачастую то, что с ними творилось, по-другому назвать было нельзя. И звучало это не пошло, а как раз к месту, Саломия только улыбалась и тянулась с поцелуями. Но ей так хотелось рассказать ему, как она его любит, какие ее переполняют искрящиеся, восторженные чувства, а она молчала, порой сцепив зубы, потому что боялась, что это оттолкнет его, отпугнет. То, что у них есть  — это здесь и сейчас, и она очень боялась нарушить это равновесие.

Саломии казалось, что здесь они в другом мире, потому и Никита такой, другой, он нуждается в ней, берет и не может напиться, но когда они вернутся, все изменится, будет как раньше. Он называет ее женой, но она и так была его женой, он упивается ней, но станет ли она так ему необходима, когда он вернется в свой привычный мир, где Саломии нет и не было места?

Однажды она даже решилась. Они только оторвались друг от друга, Никита смотрел помутившимся взглядом, попеременно целуя, а потом спросил, улегшись и придавив всем телом:

— Что ж ты со мной делаешь, Мия?

«Я тебя люблю»,  — захотелось сказать, что она даже начала:

— Никита…  — а потом будто онемела, он тут же закрыл ей рот поцелуем, и потом снова ничего не дал сказать. Больше она не пыталась.

Один раз Никиту укатал на дайвинг Егор, мужчины ушли, с женой Егора у Саломии особо общение не сложилось, и она отправилась на поиски Джованни. Ее грызла совесть, ведь молодой итальянец относился к ней абсолютно искренне, он ей очень помог и абсолютно не заслуживал получить от ворот поворот от даже самого законного мужа, который разве что средний палец с надетым кольцом ему не показал.

Джованни нашелся на соседнем пляже в обществе той самой блондинки, Саломия извинилась и отозвала его на пару слов. По том, как вспыхнули его черные глаза, она поняла, что не ошиблась, она очень старалась подобрать нужные слова, объясниться, но Джованни смерил ее уничижительным взглядом и поинтересовался, как она могла терпеть общество Марины. А что Саломия могла сказать?

Объясниться не вышло, Джованни вернулся к своей блондинке, а Саломия побрела к бунгало. В ушах звучали унизительные слова, которы Джованни адресовал себе, но которые в полной мере касались самой Саломии. Storiella d'amore estiva – курортная интрижка. Это не Джованни для нее, это она для Никиты всего лишь летний роман, интрижка.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Никита вернулся буквально вслед за ней, а на ее удивленные слова, почему он так рано вернулся, не ответил, просто приподнял за талию и начал целовать, а уже много позже, уложив ее на себя и потребовав в очередной раз подвердить, что она только его, вдруг обхватил ладонями лицо и заглянул в глаза, будто собираясь сказать что-то важное.

— Саломия…  — и запнулся.

— Что, Никита, что?  — она погладила его по щеке, захватив пальцами губы. Он долго молчал, а потом как очнулся.

 — Ничего. Я просто так соскучился по тебе, Мия...

Его не было часа три от силы. Саломия потянула Никиту на себя, муж с силой обхватил ее, уткнулся в грудь, а она прижалась щекой к его макушке. Так и уснули, они часто засыпали в какой-то самой немыслимой конструкции. И ни разу не поговорили о том, что будет после возвращения домой, пока не раздался тот самый звонок.

В последний вечер Саломия заканчивала складывать вещи, Никита ушел в душ, как вдруг заиграла мелодия вызова, тот самый Rammstein. Саломия вздрогнула, под сердцем почему-то заныло.

 — Мия, посмотри, кто это,  — крикнул Никита, а ей и смотреть не надо было. «Марина». Ну хоть не «малыш»…

Саломия отдала Никите телефон, он посмотрел на нее несколько растерянно, а потом поднес телефон к уху. Ей очень хотелось заткнуть уши и выбежать вон, но она сдержалась, просто вышла, аккуратно прикрыв за собой дверь, и направилась к берегу. Села на теплый еще песок, стараясь вдохнуть полной грудью воздух того места, где была так счастлива, потому что по возвращению все должно измениться, все уже менялось, и Саломия никак не могла это остановить.

Никита пришел почти сразу, но не прилип со спины, как непременно сделал бы еще час или полчаса назад, до звонка, а сел рядом, скрестив ноги по-турецки. Они оба молчали, пока Никита не выдержал первым.

 — Я должен буду встретиться с ней, Саломия, мы должны поговорить.

 — Да, конечно,  — Саломия и не собиралась возражать.

 — Тебе не стоит обижаться, но пойми…  — он сглотнул и развернулся к ней всем телом.  — Мы встречались два года, я говорил, что люблю ее, обещал жениться, я поступил по-скотски, когда позвал ее сюда, а потом просто выставил из отеля с чемоданом.

Саломия снова выдала дежурную, ничего не значащую фразу, а сама даже вперед наклонилась. Как же это, оказывается, больно, терять Никиту… Они снова молчали, глядя на ночной океан, в этот раз заговорила Саломия.

— Никита, ты можешь кое-что мне пообещать?

Он повернулся и ждал, склонив набок голову.

— Я понимаю, что когда мы вернемся, все изменится. Ты должен, сделать выбор, я хочу, чтобы ты сделал его так, как хочется тебе, но мне нужно твое слово. Обещай, что если… Если ты выберешь…  — ей было очень тяжело говорить, слезы жгли изнутри, будто огонь, но Никита никак не помогал, только смотрел, и она сама продиралась сквозь липкую паутину слов. — Если ты останешься с ней, ты снимешь мне квартиру, и мне не придется больше жить с тобой в одном доме, мне будет очень тяжело видеть тебя каждый день, зная что… Что ты больше не мой, — тихо, но твердо договорила Саломия. А потом добавила:  — Ты даже сможешь приезжать ко мне в гости иногда, если соскучишься…

Никита долго молчал, а потом проговорил, и прозвучало это достаточно потрясенно:

— Ты моя жена, и ты предлагаешь мне себя в любовницы?

— Но ведь мы разведемся, когда я получу это наследство, и если ты женишься на Марине, значит, я стану твоей любовницей.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— И ты согласна?

— Да, я согласна,  — поспешила ответить, пока хватало сил.

Он очень внимательно рассматривал ее, а потом медленно кивнул.

— Хорошо. Обещаю.

И у нее упало сердце.

После душа Саломия нашла свою ночную сорочку, которая провалялась все это время в шкафу, поскольку одежду они надевали довольно редко, а потом достала из джинсов Никиты ремень и положила посередине кровати.