Соблазн быть счастливым - Лоренцо Мароне

Кьяйи, например, летними вечерами можно слышать женские каблуки, уверенно цокающие по булыжнику, переливы смеха, доносящегося откуда-то издалека, или звон бокалов, которыми чокаются тут же рядом за углом. Зато Позилиппо[19], кажется, лишен дара речи: его широкие пустынные улицы безмолвно расстилаются на холме, а шум города снизу доносится будто приглушенный плотной пеленой. Тебе нужно уметь внимательно прислушиваться к едва уловимым звукам аристократических кварталов, если ты хочешь научиться понимать их. Зато в сердце города, в историческом центре, нужно уметь различать звуки – обращать внимание только на интересные, разделять их, как дорожки песни при микшировании. И тогда ты сможешь наслаждаться гомоном студентов, слоняющихся по старинным улочкам, стуком ножей и вилок, брызжущим из окон ресторанов, звоном множества колоколов воскресным утром, призывными возгласами бродячих торговцев, глухим дребезжащим голосом старика, играющего на губной гармошке у давно запертой на засов и всеми забытой церкви. Но чтобы насладиться всем этим, тебе, однако, нужно выбросить из общего хора гудение мотороллеров, заполонивших все улицы, вопли женщин, скандалящих из-за любого пустяка, завывания очередного певца неомелодики[20], оглушающие прохожих из окон автомобиля.

– Пойдемте-ка, у меня кое-что для вас есть, – зовет меня Перотти, заглядывая на балкон и хватая меня под руку.

Мне хочется помешать ему и решительным движением выдернуть у него мою конечность, но потом я снова замечаю Звеву, которая по-прежнему стоит у холодильника и наблюдает за мной с суровым видом. С самого моего прихода она не спускает глаз с меня и Россаны. Полагаю, что моя спутница не так уж сильно ей понравилась, но на самом деле я и не ожидал, что эта встреча может привести к иному исходу. Звева слишком рассержена на жизнь, чтобы наслаждаться тысячами ее разных граней. Для нее всегда все белое или черное, и она никогда не смогла бы встречаться с человеком, который не принадлежал бы к одной с ней социальной среде.

К счастью, мой старый друг-художник завладевает моим вниманием, отвлекая его от этих мыслей, и тащит меня в гостиную. Таким образом, я оставляю Россану наедине с двумя моими детьми, что не очень вежливо. Но ведь она все равно сумеет постоять за себя – женщина, которая смогла справиться со старым пройдохой типа меня, не дрогнет и перед акулой вроде Звевы.

– В прошлый раз мне показалось, что она вам понравилась, – заявляет художник и показывает на картину с Суперменом, которая стоит на полу, прислоненная к стене, – и поэтому я решил подарить ее вам!

Я смотрю на картину, потом перевожу взгляд на него. У Супермена и у Лео Перотти на лице одна и та же горделивая улыбка. Мне кажется, это уже слишком:

– Послушайте, я понимаю, что вам хочется произвести на меня впечатление, но все это мне кажется уже чрезмерным!

Улыбка на его лице гаснет как по мановению волшебной палочки, и только супергерой продолжает с наслаждением следить за разворачивающейся сценой.

– И потом, послушайте, у вас нет необходимости ни в моем разрешении, ни в том, чтобы любой ценой быть со мной милым. Данте уже большой мальчик, и, к счастью, его поступки не зависят от моего мнения.

– Я просто хотел проявить любезность, – парирует он чуть менее сердечно, чем пару секунд назад, – и не потому, что мне интересно ваше разрешение, но потому, что я хорошо отношусь к Данте, и мне бы доставило удовольствие, если бы он был рад.

Возможно, я недооценил художника. Теперь, когда я задел его гордость, он кажется мне жестче, чем я думал.

– А он был бы рад, если бы мы с вами поладили, так?

Теперь это он смотрит на меня несколько высокомерно.

– Нет, Данте был бы рад, если бы вы действительно приняли то, какой он.

– А кто вам говорит, что я этого не принимаю?

– Ну, если он никогда вам не говорил обо мне до сегодняшнего дня, то это же не просто так.

Этот парень Перотти начинает казаться мне не таким уж плохим малым.

– Если он никогда не говорил мне об этом, то потому, что сам этого не хотел. Я всегда уважал его желания, я никогда ничего не вынуждал его мне рассказывать.

– Но вы, однако же, никогда и не побуждали его, – решительно возражает он. – Может быть, Данте нужен был только толчок…

Нет, ну вы посмотрите, я в моем возрасте должен позволять обращаться со мной как с идиотом, да еще и парню моего сына. Из всех многочисленных обвинений в мой адрес, высказанных за последние дни, мне не хватало вдобавок того, что я не подталкивал Данте рассказать мне о своих сексуальных предпочтениях. Я уже открываю рот, чтобы ответить ему в свойственной мне манере, но тут в гостиную входит Звева, неся в руках блюдо к столу. Лео пользуется случаем, чтобы вернуться на кухню, и я остаюсь с глазу на глаз с дочерью. Проклятие, из огня да в полымя! Прикрыв глаза, я секунду раздумываю, не пойти ли за Перотти и не попросить ли у него прощения – не сколько потому, что я так уж уверен, что виноват, сколько ради того, чтобы избежать укоризненного взгляда Звевы у меня за спиной. Я уже делаю шаг в сторону кухни, но она хватает меня за руку. Кажется, будто сегодня всем есть дело до моей бедной конечности. Я с улыбкой оборачиваюсь, но по лицу Звевы видно, что ей не до смеха. Более того, она выглядит озабоченной.

– Что такое? – спрашиваю я.

Она вырывает бокал с вином у меня из рук и бурно начинает:

– Если бы в тот день ты не сказал мне все, что ты думаешь об Энрико, – она понижает голос, – то я бы тоже не стала тебе говорить то, что думаю об этой Россане, с которой ты сюда заявился.

Несколько вульгарный хохот моей подруги доносится в этот момент с кухни в гостиную. Звева прикрывает глаза и вздергивает брови, будто она услышала, как кто-то рядом с ней царапает железом по стеклу. Я по-прежнему улыбаюсь.

– Где ты ее откопал? – спрашивает она после паузы.

– А что, она тебе не нравится? – Я все больше забавляюсь.

– Ну, скажем так, она достаточно самобытная…

– Да, ты права, это очень точное слово, которое мне все не удавалось найти. Она самобытная, взбалмошная, эксцентричная.

Она ошеломленно смотрит на меня не отвечая.

– Видишь ли, дочь моя, вот этому старику, которого ты видишь перед собой, чтобы не задохнуться, как раз и требуется немного взбалмошности, эксцентричности. Той самой, что не помешала бы и тебе.

– Почему тебе вечно нужно паясничать? А о нас ты не подумал? Насколько может быть унизительным для твоих детей видеть тебя в компании подобной женщины?

– А что с ней не так? – спрашиваю я, уже больше не улыбаясь.

Она лишь на