Новый Мир ( № 7 2009) - Новый Мир Новый Мир

В чем же состоит то специфически ожидательное переживание, которое даже при полном бездействии оказывается для некоторых мучительным, толкая их к лексикографическим исследованиям?

Размышления о тайне слова ждать подсказали мне идею соединить находку Ушакова относительно “переживания” с догадкой Даля относительно “готовности”, получившей неожиданное подтверждение из вьетнамского языка, которым я как раз тогда немного занимался. Оказалось, что во вьетнамском одно и то же слово chực значит и “ждать”, и “быть наготове”! Впрочем, тут же стало ясно, что это универсальное смысловое уравнение проявляется и в европейских языках: например, в синонимии русских выражений готов и только и ждет , чтобы ... и французских: Le diner ( vous ) attend и Le diner est pr êt [19] . А в английском одно из значений глагола to wait , “ждать”, словари определяют как “to stay or remain in readiness for action” [20] .

Иными словами, ждать требует если не “оставатьсяв каком-то месте”, то хотя бы сохранять “какое-н. состояние”, точнее - некий статус-кво, еще точнее - состояние готовности к наступлению предполагаемого события, а именно - готовности отреагировать на него намеченным образом [21] . И значит, искомое “переживание” может относиться к затрате энергии на сохранение этого внутреннего статус-кво.

Те, кому такая выдержка дается трудно, и называются нетерпеливыми людьми, я первый. Но старательная интроспекция говорит мне, что к этому мои страдания [22] не сводятся. Думаю, что невыносимой ситуацию ожидания делает для меня сочетание напряженного бездействия с той зависимостью от внешнего мира, которую создает ориентация на предполагаемое – но не гарантированное - наступление некого события. Ожидание оказывается как бы наглядным до эмблематичности воплощением нашей беспомощности перед превосходящими силами мирового хаоса, - недаром хрестоматийный образец театра абсурда называется “В ожидании Годо”. Тем более что затраты на сохранение статус-кво являются не чисто энергетическими, но и экзистенциальными: все течет, все изменяется, жизнь идет, ты же принужден консервировать свою неизменность, свою маленькую временную смерть. Французская поговорка гласит: Partir c ’est mourir un peu (“Уехать значит немножко умереть”). Против уехать ничего не имею, а вот ждать – это для меня действительно mourir un peu .

Тем большее восхищение вызывают люди, у которых операция ждать входит в служебные обязанности, в то, что по-английски называется job description. Такова, например, профессия официанта, известного в своей американской инкарнации под именем waiter ’а , букв. “ожидальщика”. Внутренняя форма этого слова всегда меня интриговала, но словари подтверждают: waiter изначально мыслился как тот, кто, так сказать, только и ждет неподалеку от столика (по-английски его работа описывается как waiting tables , букв. “ожидание столов”), чтобы выполнить ваши пожелания [23] . По смыслу waiter сродни слову attendant (от фр. attendre , “ждать”), которое значит “помощник, служитель, сопровождающее лицо”. Кстати, аналогична и внутренняя форма английского названия фрейлины – lady in waiting , букв. “дама в ожидании”.

В латинские корни французских и английских attendant , attendance , attention и т. п. углубляться не буду, скажу только, что и там обнаруживаются признаки ожиданческого напряжения (лат. attendo значит “протягивать, натягивать, напрягать, внимательно слушать, сосредоточенно думать”). Что же касается официантов, не исключая американских, то как-то так получается, что и они подолгу заставляют себя ждать, ставя меня на привычную грань нервного срыва.

ЧИСТАЯ ЛЮБОВЬ

Проститутка, конечно, такая же женщина, как всякая другая, только менее доступная. Доступность ее тела на коммерческих началах лишь увеличивает ее личную недосягаемость - по принципу: “...но души моей ты не понял!”

Не случайно Бабель в “Справке” сразу же берет высокую – любовную - ноту:

“...литературную работу я начал рано, лет двадцати. Меня влекла к ней природная склонность, поводом послужила любовь к женщине по имени Вера. Она была проституткой, жила в Тифлисе...”

И далее по сюжету собственно финансовый договор не срабатывает. Прежде чем вступить с Верой в половые отношения, герою приходится поразить ее сердце рассказомо своем вымышленном проститучьем детстве, после чего она отвечает на его любовь взаимностью. И вот тут барьеры падают:

“Я испытал в ту ночь любовь, полную терпения, и услышал слова женщины, обращенные к женщине... Мы уговорились встретиться вечером, и я положил обратно в кошелек два золотых – мой первый гонорар”.

Обеспечивающие недоступность границы проходят повсюду. Внутри проститутки, размежевывая в ней профессионалку и человека. В сознании потенциального клиента, страшащегося рандеву с обладательницей абсолютной половой мудрости. Между клиентом и его референтной группой, перед которой стыдно признаться в покупке секса...           

Впрочем, еще позорнее признаваться в полном отсутствии подобного опыта, что я тем не менее осмеливаюсь сделать.

У меня образ проститутки был исходно овеян аурой дразнящей запретности. Из жадного на материал для фантазий детства тянулось воспоминание о подозрительной красноте около глаз двух незнакомок. Дачной “проститутки”, которая возвращалась из города с одним и тем же шестичасовым поездом, но часто с разными спутниками (много ли нужно, чтобы оправдать употребление заветного слова?), и пепельной блондинки из дома № 40, престиж которой возрос, когда сам Володя Медведев, игравший на “Динамо” и редко задерживавшийся во дворе на лишние пять минут, полвоскресенья просидел в обнимку с ней в скверике перед домом, - мы по очереди ходили смотреть, подстегнутые донесением Игоряшки: “Володя влюблен в проститутку”. Переживание было сильное, хотя, в общем-то, преждевременное.

В невинной юности я засматривался на стильную сокурсницу в строгих длинных юбках. На матовом широкоскулом лице манили своей недоступностью глаза - за опущенными ресницами нельзя было поймать их взгляда. Я не знал ее фамилии, не смел подойти, но как-то в мужском разговоре о факультетских красавицах описал ее.

- Такая-то, что ли? - удивился приятель из общежития. - В десятку тебе обойдется.

- Да, - подтвердил другой, - за червонец она пожалуйста.

Двум свидетелям я не мог не поверить (хотя кто их, задним числом, знает?), но от сделки уклонился. Глазеть же не перестал, наслаждаясь соответствием прозвучавшей наконец фамилии оцепенело-чувственному облику носительницы. Потом прочел опять-таки у Бабеля:

“Горничная с высокой грудью торжественно двигалась по комнате. Она была стройна, близорука, надменна. В серых раскрытых ее глазах окаменело распутство”.

А много лет спустя, в Амстердаме, в квартале красных фонарей, я ходил любоваться эффектной проституткой. Высокая блондинка со сверкающими бедрами, она обычно полулежала в своем окне-витрине в кожаных сапогах выше колен, в очках и с книгой. Иногда окно занавешивалось фиолетовой шторой, сигнализируя, что идет сеанс. Деньги у меня были, но что-то удерживало. Как-то раз я уже почти решился, но тут из соседней двери вышел коренастый малаец (“матрос”, - подсказал начитанный внутренний голос), и мысль об общем корыте остановила.

Из литературы, особенно французской XIX века, я, разумеется, знал о зыбкости граней между уличной девкой, кокоткой, содержанкой и женой, продавшейся за положение и состояние. Понимал и что жену иногда приходится делить с кем попало: чужую - с мужем, свою - с любовниками. Но переступить грань это не помогало.