Новый Мир ( № 7 2009) - Новый Мир Новый Мир

- Как это - первое время?! Как это - перегибы?!!

- Ну на сегодня-то последствия культа личности Гитлера наверняка были бы уже преодолены, так что нашу страну вело бы к новым победам коллективное руководство Геринга, Гиммлера и Геббельса...

Среди присутствующих я один был до какой-то степени евреем, и в моих устах это звучало особенно гадко. По существу же, хотя Ханны Арендт я тогда еще не читал и до расцвета соц-арта было далеко, но “В круге первом” Солженицына ходило по рукам, им я, наверно, и вдохновлялся.

Так или иначе, дискуссия о политике на этом закончилась. Марфинька в подобных случаях, вздохнув, говорила: “Не лезь, если не можешь”. Впрочем, на Набокова монстр вряд ли оглядывался. Как не оглядывается сегодня его сын, берущийся защищать от меня Пушкина, Хлебникова, Маяковского и – не поверите – Ахматову.

Э! - СКАЗАЛИ МЫ С ПЕТРОМ ИВАНЫЧЕМ

Читать тебе себя в лимонном будуаре... 

Игорь Северянин

Написать, да и просто сказать новое трудно. За последние пять тысяч лет почти все уже было сказано. Лишь изредка нам, карликам, стоящим на плечах гигантов, удается слегка усовершенствовать или хотя бы приспособить для своих целей чужие речи. Обычно – путем сознательной или бессознательной выдачи за новое основательно забытого старого. Поэтому к восхищению удачно сказанным всегда примешивается досада, что сказано оно не тобой.

Бродя однажды по Гуглу, я наткнулся на фразу:

“- За то, что вы прочли всего Золя, вам можно простить, что вы написали всего Быкова”.

Я пришел в полный восторг, лишь слегка отравленный завистью к опередившему меня нахалу, но, пойдя по ссылке, обнаружил, что восхитившая меня хохма – моя собственная и, более того, что на всеобщее обозрение она великодушно вынесена самим Быковым:

“- Посмотрите, сколько написал Золя. Это мой любимый автор, я читал всю его прозу и почти всю публицистику – о чём изящно сказал филолог Жолковский: “За то, что вы прочли всего Золя, вам можно простить, что вы написали всего Быкова””.

Это отчасти объяснило мой изначально вполне бескорыстный восторг – я, сам того не подозревая, узнал себя. А потом вспомнил и в какой связи и в каком кафе (“Ист буфет”) была подана реплика.

С тех пор, к моему тщеславному удовольствию, она замелькала в Сети, а недавно получила высшее признание – была в одном блоге приписана не мне, а настоящему писателю (как это бывает с циклизацией анекдотов вокруг фигур Александра Македонского, Пушкина, Есенина и др.):

“Встретились как-то писатели Быков и Прилепин, и зашел у них разговор об Эмиле Золя.

- Прочитать всего Золя невозможно! - сказал Прилепин.

- Да нет, почему же, возможно, - возразил Быков. - Я прочитал всего Золя.

- Вы прочитали всего Золя? Не может этого быть! - удивился Прилепин.

- Да. Я правда прочитал всего Золя. Вдоль и поперек, - ответил Быков.

- Дмитрий, если вы действительно прочитали всего Золя, то вам можно простить, что вы написали всего Быкова, - сказал Захар”.

За чем следовал коммент всегда кристального Быкова:

“Это был не Прилепин, а Жолковский”.

Над своей было пропавшей втуне, но теперь сделавшейся литературным фактом репликой я задумался, как привык задумываться над художественными текстами, стал в нее вслушиваться, пытаться ее анализировать, и вскоре у меня забрезжило ощущение, что где-то я что-то такое уже читал и, значит, моим это mot является никак не на сто процентов.

Следы привели к великому афористу Юрию Олеше.

“Однажды в буфете Центрального дома литераторов к Олеше подошел знакомый писатель, выпустивший множество книг, и сказал Олеше:

- Как же мало вы написали за свою жизнь, Юрий Карлович! Я все это могу прочесть за одну ночь.

Олеша мгновенно парировал:

- Зато я всего за одну ночь могу написать все то, что вы прочитали за всю свою жизнь!..

За словом в карман он не лез.+- ”

В Сети (и в воспоминаниях современников, в частности А. К. Гладкова [26] ) и эта история пересказывается по-разному, я привожу некий собирательный вариант. Сам я ее знаю с давних пор, и, насколько помню, произошла она не с ветераном ЦДЛ, а со сравнительно молодым, но уже знаменитым автором “Зависти” еще в 30-е годы, во время выезда куда-то на периферию, для встречи с начинающими писателями-рабочими, причем дерзкий оппонент из публики назвал его не “Юрием Карловичем”, а “товарищем Алёшей”. Так что его остроумный ответ был мной отмечен и впитан, а там и полузабыт; он опустился на дно подсознания и оттуда незаметно, но жестко определил формат моей реплики.

Разумеется, и фраза Олеши тоже не плод неисповедимой гениальности: она построена по готовым риторическим правилам (прежде всего - по принципу контрастного обращения слов оппонента) и на основе принятых представлений (начитанность писателю не мешает). В сущности, это эффектная вариация на тему, в дальнейшем отлившуюся в знаменитое “Чукча не читатель, чукча писатель”. Не исключено, что серьезный филологический анализ привел бы к выявлению источников, повлиявших на Олешу, который, не в пример своему оппоненту, от чтения не уклонялся. (Лучше всего эти изыскания было бы возложить на самого Юрия Карловича, но как с ним связаться? Кстати, похвастаюсь, что однажды на заре студенческой юности сидел недалеко от него в кафе “Националь”, где он был завсегдатаем.)

Вернемся, однако, к моей реплике. Заимствование из Олеши несомненно, но за его вычетом обнаруживается некий неоприходованный остаток. Объективное расследование требует точно его сформулировать, а затем и атрибутировать.

У Олеши оппонент находит незначительным объем писательской продукции автора, а тот в ответ объявляет мизерным объем читательского багажа оппонента. Здесь вовсю обыгрывается соотношение “писать”/“читать” (кстати, давшее заглавия двум частям книги Сартра “Les Mots” - “Слова”), но начисто отсутствует мотив “чтения/писания самого себя”. То есть отсутствует целый компонент моей реплики – навязываемый Быкову образ “Быкова, пишущего всего Быкова”.

Компонент ценный и тоже, как показывает бескомпромиссная интроспекция, поступивший из хороших рук. В раннем романе Филипа Рота (“Letting go” - “Наплевательство”, 1962), прочитанном мной почти полвека назад, есть персонаж-еврей, которого родители с малых лет заставляют учиться музыке. Этот многим знакомый опыт описан незабываемой фразой (цитирую по памяти):

“-- Paul began playing Mozart at about the time Mozart began playing Mozart” (“Пол начал играть Моцарта примерно тогда же, когда Моцарт начал играть Моцарта”).

Моцарт играет Моцарта, Быков пишет Быкова, Жолковский читает Жолковского... Как говорил Остап: “Гомер, Мильтон и Паниковский! Теплая компания!”

...Да, знаю-знаю, у читателя давно вертится на языке обидное слово “нарциссизм”. Зря. Не попрекнет же он нарциссизмом Пастера, привившего себе геморрой (этот бич как читателей, так и особенно писателей), и других ученых, во имя человечества самоотверженно ставивших опыты на себе.

Путь и жребий

Голов Андрей Михайлович (1954 — 2008) — поэт, переводчик, филолог. Коренной москвич. Закончил курсы английского и немецкого языков, долгие годы работал переводчиком на оборонном предприятии, сотрудничал с издательствами “Росмэн”, “Poliglott-Дубль В”, “Эксмо” и другими. В переводе А. М. Голова было выпущено несколько десятков разнообразных книг (культурология, беллетристика, историко-познавательная и образовательная литература). Автор нескольких поэтических книг, из которых наиболее весомыми считал сборники конца 1990-х “На берегу времени” и “Попытка к бытию”. Был членом нескольких творческих союзов, публиковался во многих антологиях, альманахах и литературных журналах. Оставил обширное стихотворно-переводческое наследие.

“Он был живым доказательством того, что эрудиция вере не помеха и что можно быть хорошим христианином, всматриваясь в напоминающие иероглифы тени бамбука на полотне собственного подсознания. <…> Сборники его стихов скорее отдаленно соответствуют эстетике клейм на иконах. В центре лик — а по кругу сцены из жития, предстающие взору одновременно. Так хронология втекает в большой хронотоп времени, избавляясь от оков обязательности и последовательности” (Голова Светлана. Попытка к бытию. О поэте Андрее Голове. — “Литературная учеба”, 2009, кн. вторая).