Топор правосудия - Вячеслав Денисов

Антон вошел в суд, поднялся на этаж и тут же встретил Алису. Она шествовала навстречу ему, держа в руках целую охапку дел. Она шла к себе в кабинет делать свою работу. Эта девочка все больше и больше нравилась Антону. Будет жаль с ней расставаться.

– Антон Павлович, Николаев всех на совещание зовет.

Струге послушно качнул головой. Все правильно – в понедельник приезжает проверка из облсуда, и Виктор Аркадьевич решил дать последние наставления по приведению дел в порядок. Сначала он хотел быстро покурить, потому что совещания у Николаева иногда затягивались, но, заметив, как судьи гуськом направляются в его приемную, переменил решение.

Как и ожидалось, практически все время Николаев потратил на убедительные просьбы проверить состояние дел. Не удержался он и от оглашения сводки криминальных новостей. До сих пор в его рейтинге самых громких преступлений начавшегося года значился разбой, при котором неизвестные злоумышленники унесли пятьдесят норковых шуб. Однако после того, как «опера из местного отделения, проявив чудеса в сыске, сумели раскрыть это тяжкое преступление», оно отошло на задний план. До сегодняшнего утра первое место пустовало. Но, как теперь становилось ясно, недолго.

– Удивительный случай произошел сегодня в нашем районе, – сказал Николаев, обведя всех взглядом, как профессор – студентов. – Сгорел Терновский планетарий.

Струге закашлялся, как чахоточный, и едва не выронил ежедневник.

Выждав, пока Антон Павлович прокашляется, Виктор Аркадьевич продолжал:

– Вчера вечером, около двадцати двух часов, на пульт пожарной охраны района поступило сообщение, что из окон планетария вырываются клубы черного дыма…

– Астероид? – предположил судья Вересов.

Дождавшись, когда прекратится хихиканье, Николаев вновь приступил к рассказу.

– Прибывшие пожарные присвоили пожару второй уровень и приступили к пожару. Тушение длилось шесть часов, но спасти здание не удалось. Оно выгорело дотла. Рухнула даже крыша, не говоря уже о перегородках. Жертв не было, однако, когда пожарные определили причину возгорания, возникли вопросы. Возгорание случилось из-за короткого замыкания. Ружейный обрез, непонятно как оказавшийся в планетарии, упал на сетку под куполом и, доехав до уступа, заклинил движение поворотного механизма, вращающего бутафорию. В результате двигатель не выдержал напряжения и… Наши районные сыщики обнаружили лишь один след обуви. Отпечаток подошвы датских туфель «экко» сорок второго размера. Так что есть шанс…

– Какой шанс? – поинтересовался Струге. – Это след обуви – шанс? У меня, к примеру, тоже туфли «экко». – Он вытянул вперед ногу. – И тоже сорок второго размера. Получается, это я спалил планетарий?

Хихиканье в приемной переросло в нервный смех, а Николаев отмахнулся от Струге, как от надоедливой мухи.

– Все. Идите, коллеги, работайте. А вы, Антон Павлович, задержитесь, пожалуйста.

Струге предполагал, что последний день, когда его могут зацепить на вполне законных основаниях, спокойным пройти не может. Что-то обязательно должно случиться. Не утром, так в обед. Если тихо будет в обед, то неприятность обязательно произойдет под вечер. Он уже давно привык распознавать реакцию Николаева на те или иные события. Виктор Аркадьевич был из тех, кто не умел внешне скрывать своих чувств. Вот и сейчас, когда он перебирал на столе совершенно ненужные бумаги и дожидался, пока последний из судей окажется в коридоре, Антон понял, что предстоящий разговор приятным не будет.

– Антон Павлович, – начал председатель, – меня беспокоит положение ваших дел.

– Почему? – последовал самый резонный из всех вопросов, которым можно было встретить такое заявление.

Николаев помолчал, из чего Антон сделал вывод, что обычным перетаскиванием одеяла эта беседа не пахнет. Она пахнет неприятным делом. А неприятное дело у Струге на данный момент было лишь одно…

– До меня дошла информация, что сейчас вы переживаете некую неприятность. Мягко говоря. Нет?

– Нет.

– Меня беспокоит одно ваше дело.

Сомневаться дальше смысла не было.

– Дело Цебы? – уточнил Антон Павлович. – Оно много кого интересует. Знаете, Виктор Аркадьевич, я работаю в суде не первый год. Скоро будет уже десять. И вы не первый председатель, который начинает со мной подобный разговор. Я могу понять ваше сложное положение. Председатель – очень сложная роль. Он выдерживает удары со всех сторон, постоянно думая о том, что завтрашний день в его карьере может оказаться последним. О том же самом думаю и я. Все дело в том, что вы наделены теми же правами, что и я. Вы такой же судья, как и каждый, кто только что вышел из вашей приемной. Просто у вас есть маленькая строчка, предписанная законом. Вы – организатор работы суда. Все! У вас чуть больше обязанностей, но ровно столько же прав, что и у меня. Давайте проведем небольшой экскурс в историю. До вас на этом посту я захватил двоих. Первой была женщина. Один из тех немногих судей, кого Лукин не смог переломить о колено. Когда у нее из-за Игоря Матвеевича начались неприятности – то дочь-отличница экзамены на юрфак провалит, то классный чин ей самой придержат, – она все равно не прогнулась. И доработала до пенсии. Однако столько крови, сколько у нее было выпито, хватило бы для реанимации всех городских больниц. Но она выстояла и ушла, сохранив достоинство. После нее был Заруцкий. Он шел приблизительно тем же самым путем, каким сейчас пытаетесь идти вы. Он совершил огромную глупость. Николай Сергеевич вдруг поверил в то, что он неприкасаем и всемогущ. Причиной тому явилась вера в то, что могучий Игорь Матвеевич Лукин вытащит его из любого дерьма, в котором он будет тонуть. Но в тот момент, когда он тонул, могучий Игорь Матвеевич даже не протянул ему руки. И так он поступает со всеми. Он названивает председателям домой, просит совета. Если бы было можно, он запросто поцеловал бы абонента взасос. И абонент, в одно мгновение становясь глупым и мягким, начинает совершать поступки, которые претят не только человеческому существу, но и несовместимы с присягой судьи. Только он этого не понимает. Понимание приходит позже, когда абонент оказывается по уши в говне, а Лукин внезапно о нем забывает. Вы сейчас совершаете очень страшную ошибку. Вы на шаг от той помойной ямы, в которую Лукин в любой момент может вас столкнуть. Знаете, почему я такой разговорчивый? Потому что сам прошел все это. А догадываетесь, почему меня так люто ненавидит Лукин? Потому что я увернулся в тот момент, когда он потянулся ко мне своей слюнявой мордой.

Наклонив голову, Антон смахнул с брючины пылинку и продолжил:

– Все, кого своим медвежьим поцелуем пометил Игорь Матвеевич, поражены проказой, и дни их сочтены. Вы можете смело передать этот разговор Лукину. Более того, я почему-то почти уверен, что так оно и будет. Только перед тем, как в очередной раз подставлять трубочкой губы, подумайте о том, какая судьба постигла судей Заруцкого, Поборникова… Можно перечислять очень долго, ведь Игорь Матвеевич занимает свой пост уже почти одиннадцать лет. А что касается дела Цебы…

Струге побледнел и упер взгляд в Николаева. Тот, пораженный неожиданным откровением судьи, сидел неподвижно и с какой-то плохо скрываемой злостью смотрел на Антона. Только он один сейчас знал, почему им завладело это чувство. Нет ничего хуже уязвленного достоинства, когда кто-то из посторонних говорит о том, о чем самому даже не хочется думать.

– Давайте сделаем так. – Струге положил перед собой ежедневник. – Я знаю, что без Лукина тут не обошлось. И вы, вопреки всем моим предостережениям, все-таки продолжаете идти опасной дорогой. Будь по-вашему. У меня есть предложение.

Николаев, никогда ранее не попадавший в столь скользкое положение, был заинтригован и относился к словам судьи уже с некоторой долей опаски.

– Вас попросил Лукин (которого, в свою очередь, попросил Балыбин) посмотреть на уголовное дело Цебы. Помните о том, Виктор Аркадьевич, что Балыбин попросил Лукина не просто так. Он с ним рассчитался. Как в магазине. С вами не рассчитается никто. Вы – пешка. Простите, конечно, но я более точно определю вашу роль: вы – «шестерка», которая, по мнению Игоря Матвеевича, уже поцеловавшего вас, исполнит все, что ей прикажут. Это означает, что Лукин полагает, что у вас нет ни чести, ни достоинства, а лишь боязнь того, что вас подвинут, скинут, побреют… Это его мнение. Сейчас вы настаиваете на том, чтобы я принес и показал вам дело, прочитав которое, вы перескажете тонкости Лукину, а он, в свою очередь, подскажет Балыбину, что нужно сделать. Вы поняли свою роль в этом процессе? Она слишком привлекательна для вас? Так вот, раньше, осознав свою такую роль, честные люди стрелялись. Сейчас, слава богу, необходимости в этом нет – существуют более цивилизованные способы отстоять свою честь. И я в равных с вами условиях, потому как на кону стоит и моя деловая репутация.