Святая с темным прошлым - Агилета

– Несомненно, – холодно согласилась Екатерина. – Но, видимо, в Тавриде сильная жара, раз от нее даже светлые головы перестают мыслить здраво.

Вскоре после этого их беседа иссякла, и в результате Кутузов не мог быть полностью уверен, что императрица поступит, как обещала – отправит его за границу постигать военное искусство других стран. Уж больно снисходительно она с ним распрощалась.

Дела семейные тоже не радовали, напротив, навевали уныние. Ларион Матвеевич, хоть и встретил сына сердечно, но, проводя в доверительных беседах с ним долгие вечера, не мог скрыть, как тяжело у него на сердце. Младший сын его, Семен, еще смолоду производил впечатление несколько странного человека и впоследствии оказался не способен даже полностью пройти курс школьных наук. Освоив «часть геометрии и артиллерии» он был досрочно выпущен флигель-адьютантом в штаб своего отца. Но и служа под отцовским крылом, продолжал обнаруживать странности. Врачи уж не раз намекали Лариону Матвеевичу, что сын его едва ли находится в душевном здравии. По-видимости, в самом скором времени Семен будет вынужден выйти в отставку и, находясь в расцвете лет, не жить, а доживать свой век с помраченным рассудком.

Одной такой беды было б достаточно, чтобы вогнать в тоску любого родителя, а тут еще тяжкие мысли о младшей дочери не давали покоя. Старшая, Анна Ларионовна, была выдана замуж за отставного лейб-гвардии капитана и вела обычную жизнь небогатой сельской помещицы. Для младшей же, Дарьи, миновали уже все сроки, когда приличествует сочетаться браком, но жениха не сыскалось, и все идет к тому, что останется младшая дочь Лариона Матвеевича старой девой и пустоцветом.

– Ты – моя надежда и утешение, – говорил надломленный печалями отец старшему сыну. – Всем ты взял: и Господь к тебе милостив, и государыня благоволит, и у командиров ты на лучшем счету. Не будь же беспечен, употреби все это во благо, так чтобы род наш в тебе просиял! Утверди себя в обществе, женись, через жену связей добавится, легче будет к должностям пробиться. К тому же с женой из хорошего рода уважения больше приобретешь. Не присмотрел еще никого?

Памятуя горький опыт беседы с императрицей, Кутузов взвешивал каждое слово, повествуя отцу о Василисе, и так живо обрисовывал ее достоинства, что ни один слушатель не остался бы к девушке равнодушным. Ларион Матвеевич, казалось, внимал рассказу сына вполне благосклонно, но под конец не сказал ничего определенного, кроме того, что «прелюбопытная вышла у тебя история».

Несколько успокоенный этими словами, Кутузов и не подумал встревожиться, когда, пару дней спустя, его пригласил к себе двоюродный дядя, Иван Логинович. Племянник уже навещал его в первые же дни после приезда, но рад был снова заглянуть к тому, кого искренне почитал и, не смущаясь родного отца, порой называл «батюшкой».

Дядя принял его донельзя любезно. По его выразительному, но одновременно очень твердому лицу, разлилась дружелюбнейшая улыбка при виде племянника.

– Хочу успеть наговориться с тобой вволю! – приветствовал он Кутузова. – А то зашлют тебя на год в Европу, потом опять в какую-нибудь даль, – только и останется нам, что письма писать.

Польщенный вниманием и уважением, Кутузов пришел в отличное расположение духа, в котором не был уже давно. Он проследовал за дядей в библиотеку. Огромные стеллажи поднимались от пола до потолка и навевали воспоминания о том, как подростком он проводил здесь долгие часы, упиваясь занимательными повествованиями из дядиных книжных сокровищниц.

– Спешу тебя обрадовать! – бодро объявил Иван Логинович, едва за ними закрылась дверь. – Давеча имел я беседу с государыней, при которой присутствовал и Потемкин, и она отозвалась о тебе так: «Вашего племянника надобно беречь: он у меня будет великим генералом».

Потрясенный, Кутузов не мог сдержать своего ликования. А он-то все это время не находил себе места, опасаясь, что императрица в нем разочарована.

– Только что это у тебя за амуры с иерейской дочкой? – посмеиваясь, продолжал дядя. – Расскажи, позабавь меня, как позабавил ее величество!

В третий раз, еще более осторожно, чем прежде, повествуя про Василису, Кутузов уже проклинал себя за то, что заикнулся о своей помолвке. Нет бы держать все в тайне до поры до времени!

– Занятная история! – покачал головой дядя, выслушав все до конца. – Ну да у кого в юности не было занятных историй! А кончаются они всегда одним и тем же: браком с благородной девицей из хорошего рода. Верно? – со значением глядя на племянника, спросил он.

– У разных историй и конец разный, – уклончиво ответил Кутузов.

– Да ну? – пристально посмотрел на него дядя. – А я-то полагал, что женитьба человека с такими видами на будущее, как у тебя, не должна быть поводом для насмешек.

– Кто же надо мной, по-вашему, насмехаться будет? – вспыхнув, спросил Кутузов.

– Да, разве сие объяснять надобно? – изумился дядя. – От чего, по-твоему, государыня тебя беречь наказала? От тебя же самого – чтобы глупостей не наделал. Иначе столько трудов – и все прахом пойдет! Ты сражался, чуть голову не сложил; мы с батюшкой твоим тоже без дела не сидели: вовремя напомнили государыне, как ты за нее кровь проливаешь. Вот тебе и орден, вот тебе и миссия за границу, а дальше чины пойдут, назначения… Такой путь перед тобой открывается! А ты по нему в скоморошьих портах пройти хочешь? Нет, милый, не выйдет! Жена, она, как мундир, соответствовать чину должна.

Кутузов молчал. Ему вдруг стало смертельно холодно.

– Или, думаешь, отец твой благословить вас готов? – продолжал дядя. – Отнюдь. Просто он так удручен болезнью Семена, что ни спорить, ни убеждать не в силах. И мне поручил с тобой переговорить. Так и сказал: «Иван, объясни ты ему на своем примере, что женитьба – дело служебное, а разные таврические девицы…»

– Да не было у меня в Тавриде никаких девиц! – вскричал вдруг Кутузов, вскакивая на ноги. – Не было никого, кроме нее! Она одна была и есть, понимаете?!

Повисло молчание. Пока оно длилось, на лице Ивана Логиновича проявлялось странное выражение, похожее и на презрение, и на сострадание одновременно.

– Ты, помнится, писал, что от пробитой головы вреда тебе не сделалось, – заговорил он, наконец. – Ошибаешься – сделалось. И со стороны сие заметно, хоть самому тебе и нет.

– В чем же вред? – горько усмехнулся Кутузов.

– В том, что думать начинаешь сердцем, – спокойно ответил дядя. – А ведь сколько я тебя знал, столько радовался тому, как разумно ты свою жизнь устраиваешь. Каждое лыко у тебя было в строку, служба шла без сучка, без задоринки. Теперь же, когда государыня тебя заприметила, ты ох как высоко взлететь бы мог! Если б сам себе крылья не рубил.

Его тираду прервал негромкий стук в дверь. В библиотеку несмело заглянула хрупкая темноволосая девушка в непритязательном домашнем платье:

– Батюшка, Михайла Ларионович, сестрица отобедать зовет, стол уж накрыт.

– Скажи ей, что скоро будем, – смягчая голос, отозвался Иван Логинович.

Девушка немедля удалилась. Она походила скорее на служанку, знающую свое место, чем на члена семьи.

– Вот, кстати, – заговорил Иван Логинович таким тоном, как если бы ему на ум пришла отличная идея, – Катенька наша из рода Бибиковых, а они у государыни на хорошем счету. Иначе б я сам на сестре ее не женился! – сухо рассмеялся он.

Кутузов мрачно глянул на захлопнувшуюся дверь. Образ девушки не удержался у него в памяти. Запомнилось лишь выражение глаз, беззащитных, как у ребенка.

– Да, Катенька! – все более оживляясь, продолжал дядя. – Ты сейчас за столом ее рассмотришь, она собой недурна. И характер самый подходящий: мила, покладиста, рта лишний раз не раскроет. Будет тебя из походов ждать да наследников рожать – чем плохо? И на забавы твои в Тавриде… ну или где-нибудь еще, наверняка сквозь пальцы посмотрит, если догадается, конечно. Она девчонка еще, а ты у нас герой – благоговеть перед тобой будет.

– Все вы, дядюшка, за меня решили, или и я своей жизнью распоряжаться могу? – холодно осведомился Кутузов.

– Ну, конечно, можешь! – без тени насмешки ответил дядя, поднимаясь, чтобы идти в столовую. – Только распорядись ею как человек здравомыслящий, а не как несчастный твой брат, коему разум уже не служит.

Кутузов поднялся вслед за ним:

– Холодно тут у вас! – сказал он вдруг, непроизвольно вздрагивая.

– В Тавриде-то жарче было, небось! – усмехнулся дядя. – Ну да ничего: климат сменить полезно бывает… для душевного здоровья.

XLI

«…При виде лица ее, гордого и властного, мне само собой пришло на ум: “Вот истинная пара для Михайлы Ларионовича…”»

Она соскользнула с высокого камня, на котором ждала его у кромки воды, и оказалась в его объятиях. Он чувствовал себя донельзя разгоряченным – только что вернулся с учений, да и солнце пекло нещадно – и быстро сорвал с себя мундир и рубаху. Глаза Василисы тепло манили его и, в одночасье избавившись от прочей одежды, он крепко прижал к себе ее тело, умиляясь его гибкой тонкостью.